С каждым словом её голос становится всё громче, и я вижу, как в её взгляде разгорается огонь. Большинство женщин съёживаются, когда я повышаю голос, когда они видят тьму в моих глазах, монстра, живущего в моей груди. Но Сиена Монро, теперь Сиена Кузнецова, напоминаю я себе, стоит на своём, вызывающе вздёрнув подбородок, и при этом крепко прижимает к себе сына.

Это чертовски меня раздражает. Но где-то в глубине души, там, куда я не хочу заглядывать, я чувствую себя... впечатлённым.

— Ты должна была найти способ, — говорю я, но, едва произнеся эти слова, понимаю, насколько неразумно они звучат.

— Верно. — Она тихо и горько смеётся. — Потому что раньше ты был так открыт для диалога, объяснял мне всё и давал время объясниться в ответ.

Адам ворочается на руках у матери, несомненно, чувствуя напряжение и резкие голоса даже во сне. Я вздрагиваю при мысли о том, что могу его разбудить, этого достаточно, чтобы я не стал возражать. Почему-то мысль о том, что мне придётся иметь дело с проснувшимся малышом, вызывает у меня незнакомое чувство, похожее на страх.

При виде него, такого маленького, такого уязвимого, у меня в груди неожиданно возникает боль. Я не был рядом с детьми уже… Боже, я даже не помню, сколько времени прошло. Я знаю, что жена Константина беременна, и я готовлюсь к тому, что скоро у них появится ребёнок. Но я взял за правило избегать их, держаться подальше от всего, что может напомнить мне о том, чего я никогда не смогу получить.

О том, чего меня лишили.

Мне было девятнадцать, когда это случилось. На тот момент я не так давно работал на Виктора Абрамова, мне было ещё далеко до того, кем я стал за последнее десятилетие: его правой рукой и исполнителем его воли, а теперь ещё и правой рукой его сына Константина. Я был простым парнем, сбежавшим с улицы, отчаянным, злым и глупым. Так или иначе, я был на пути к криминальной жизни, и Братва стала моим спасением.

Виктор Абрамов разглядел во мне что-то особенное, взял меня к себе, дал мне работу на самых низших должностях. Я получил ночлег и еду в обмен на свою преданность и готовность делать всё, что нужно. И я был благодарен. Я был у него в долгу, и я был не против заплатить долг.

Просто это была часть суммы, которую я не ожидал заплатить.

Он отправил меня на работу, которая, как предполагалось, была простой. Я должен был взыскать долг с человека, который воровал на одном из предприятий Виктора, и заставить его вернуть украденное. Идея заключалась в том, чтобы сломать ему несколько пальцев и предупредить, чтобы он считал себя счастливчиком, что он просто ранен, разорён, а не замучен и не мёртв. Но этот человек был достаточно умён, чтобы ожидать нападения, а его друзья не одобряли методы Братвы.

Я тогда был крепким парнем и хорошим бойцом. Но я не мог справиться с пятью противниками. Избиение, которому я подвергся той ночью, едва не убило меня, а внутренние повреждения были обширными. Когда люди Виктора нашли меня и доставили к семейному врачу, мне сказали, что я чудом выжил. Мне потребовалась операция, и я долго восстанавливался, страдая от инфекции, боли и проводя бесконечные дни в тумане от лекарств.

Когда я снова пришёл в себя, врач дал мне понять, что в будущем я не смогу иметь детей. В то время я был слишком молод, чтобы думать о чём-то большем, чем тот факт, что я не только жив, но и что Виктор оплатил моё лечение и не вышвырнул меня на улицу, пока я восстанавливался. Он был жестоким, но умным человеком, он знал, что после этого я буду верен ему до конца. Так и было. Я был его верным, преданным человеком до самой его смерти. Я пошёл против него только один раз, чтобы помочь его сыну вернуть жену, Валентину.

Я стал старше, мне было чуть за двадцать, когда я понял, что потерял. В то время я встречался с женщиной, которая была достаточно молода, чтобы думать, что у такого мужчины, как я, ведущего такой образ жизни, как я, может быть жена и семья. Она ушла от меня, когда узнала, что я не могу иметь детей. А когда Виктор узнал об этом, он рассмеялся. Он сказал, что, наверное, так будет лучше, что такому человеку, как я, всё равно не суждено стать отцом, как и ему. Что он завёл сына, потому что ему нужен был наследник, а не потому, что он хотел детей, и что жизнь, которую я мог бы дать жене и семье, никогда их не удовлетворит.

Он напомнил мне, что единственная семья, которая мне нужна, это та, которую он мне дал. И на этом всё закончилось. Я ему поверил. Я верил ему больше десяти с половиной лет.

Я с головой ушёл в работу, чтобы доказать, что достоин второго шанса, который дал мне Виктор, чтобы стать идеальным оружием для «Абрамовской братвы». Я научился убивать без колебаний, наводить ужас одним взглядом, загонять все нежные чувства так глубоко, что иногда я забывал о их существовании. Я говорил себе, что не хочу семью, что мне не нужны сложности, которые возникают, когда ты заботишься о ком-то больше, чем о работе. Что моя цель, моя жизнь, моя семья, это то, что мне дали, когда Виктор Абрамов подобрал меня на улице, а затем спас мне жизнь во второй раз.

Стоя здесь и глядя на Сиену, которая держит на руках своего сына, я не знаю, что чувствовать и что говорить. В моей груди, в животе, во всём теле возникает странное ощущение, из-за которого я теряю равновесие и не знаю, что делать. Мне это не нравится, и я возвращаюсь к тому, что мне удобно, к тому, что я знаю. Холодность. Гнев. Цель.

— Значит, ты решила, что это лучший способ сообщить мне? — Я прищуриваюсь, глядя на неё. — Я согласился защищать тебя. Только тебя. Это не было частью сделки.

Её глаза расширяются, и я вижу, как её рука крепче обхватывает Адама.

— Что ж, — холодно говорит она, сверля меня взглядом, — тогда ты можешь подать на развод и оставить нас здесь. Ты сумасшедший, если думаешь, что я уйду куда-то без своего ребёнка.

Она стоит на своём. Конечно, стоит. У меня было дерьмовое детство, но это не повод думать, что мать бросит своего ребёнка. Если бы она согласилась, значит, она не из тех женщин, ради которых стоит прилагать все усилия, чтобы спасти её.

И всё же… это не входило в план. Я даже не предполагал, что в уравнении может быть кто-то ещё, кроме неё.

Потому что я не думал. Впервые с тех пор, как я очнулся после того избиения, я не думал. У неё мог быть парень. Жених. Чёрт возьми, муж. У неё могло быть трое детей. Я ничего о ней не знаю, я ничего у неё не спрашивал. Я просто потащил её прямиком к алтарю, повинуясь дикому инстинкту защитника, чтобы уберечь её от мафиозной пули до рассвета, и даже не подумал о том, что она оставляет позади целую жизнь.

А теперь она раскрывает мой блеф. Либо я ухожу от этой женщины, оставляя её и её сына наедине с грядущими трудностями, либо я принимаю тот факт, что защита её означает защиту и его.

На самом деле это не выбор. Я уже пообещал защищать её, а теперь, когда в деле замешан ребёнок, тот, кто придёт за ней, не оставит его в живых. Я не могу бросить их обоих. Мысль о том, что Сиена окажется в их руках, уже пробудила во мне давно дремлющий инстинкт защитника, но при мысли о том, что эти звери доберутся до мальчика, Адама, во мне вспыхивает ярость. Это незнакомое чувство - потребность защищать того, кто мне не принадлежит, кого я едва знаю. Но я не могу это игнорировать.

Это не навсегда, напоминаю я себе. Только до тех пор, пока она… они не в безопасности.

Мой телефон вибрирует. Я достаю его из кармана и отвечаю. В трубке звучит голос Константина.

— Дамиан. Где ты? — Резко спрашивает он, и я перехожу на русский.

— Я скоро вернусь. Просто улаживаю кое-какие дела.

— Обычно ты не такой рассеянный. Что происходит? Есть что-то, о чём я не знаю…

— Я расскажу тебе, когда вернусь. Это ненадолго. — Я бросаю взгляд на Сиену, которая хмурится и тихонько покачивается взад-вперёд, явно делая всё возможное, чтобы мальчик не проснулся. — Думаю, это займёт не больше часа.

— Поговорим утром. — Константин делает паузу. — Валентина плохо себя чувствует. Возвращайся в поместье, и мы первым делом обсудим случившееся.