— Пять лет, — произнесла она глухо, не отрывая взгляда от Артура. — Автокатастрофа. Все… кроме меня.

Я кивнул, почувствовав, что Элеонора окончательно открыла двери в свой сон. Пять лет. Достаточно, чтобы шок прошёл, чтобы острое горе сменилось тихой постоянной болью.

— Прости, если напугал или потревожил старые раны. Но я ни за что не поднял бы эту тему, если бы увидел, что ты к ней не готова.

Элеонора не сразу нашла слова. Она медленно повернула голову ко мне.

— Кто… кто ты такой? — осторожно спросила она, словно боясь спугнуть.

Я снова улыбнулся, но на этот раз без иронии.

— Ты ведь уже знаешь ответ, — сказал я. — Просто взгляни на меня внимательно. Скажи, как меня зовут.

Она смотрела на меня. Долго. Её зрачки расширились, словно она пыталась разглядеть что-то внутри меня. Тишина между нами сгустилась, отделяя нас от призрачного ужина.

И потом она сказала:

— Каэльзан. Каэльзан Валь’Терас. Ловец Эха.

Я с улыбкой кивнул. Да, это я. И честно говоря, я впечатлён. Имя — это часть меня, моя сущность, я принёс с собой знание о нём в этот мир, его не так уж сложно разглядеть. Но прозвище… оно должно было остаться знанием того мира. Это ведь то, как меня называют другие. Интересно, как она его увидела? Надо будет этот момент прояснить.

Внезапно пришла идея, которую я не замедлил осуществить. Усилием воли, направляя энергию из эфирного тела, я заставил реальность этого места подчиниться. Воздух рядом со мной сгустился, замерцал, и из небытия выплыло большое овальное зеркало в простой тёмной раме. Оно повисло в воздухе сбоку от стола, отражая… меня.

Моё прошлое воплощение. Высокий, бледная кожа, тёмные волосы с серебряными прядями, собранные на затылке. Глаза стального цвета внимательно смотрели из отражения. Тонкие черты лица, аристократичные, но не мягкие. И одежда — тёмно-синий камзол с асимметричной застёжкой поверх более светлой туники, узкие брюки, высокие сапоги. Всё точно так, как я помнил.

Взгляд Элеоноры метнулся к зеркалу, затем обратно ко мне. Она успела позабыть первое впечатление, и сейчас её глаза светились безграничным любопытством. Губы чуть приоткрылись, но она молчала, наблюдая. А вот её «семья»… они словно застыли. Артур замер с поднятым бокалом, Клара — с полуулыбкой, Джулиан — с вилкой на полпути ко рту. Их тихий разговор смолк.

— Я… я не припоминаю, где распространены такие имена, — наконец произнесла Элеонора, нарушая тишину. Она была до крайности заинтригована.

Я ещё мгновение рассматривал своё отражение, затем развеял зеркало. Оно исчезло так же бесшумно, как и появилось. Усевшись обратно на стул, я ощутил приятное чувство удовлетворения. Контроль над эфирным телом здесь, в этом месте, был почти полным, намного превосходящим мои возможности в физическом мире. Способности адепта ощущались совершенно иначе.

Я проигнорировал её вопрос об именах. Сейчас это было неважно.

— Расскажи мне, Элеонора, как ты впервые оказалась здесь?

Она колебалась, переводя взгляд с того места, где только что было зеркало, на меня. Сомнение боролось с любопытством.

— Впервые… это было недели через две после… — она запнулась, — после их смерти. Я уснула и увидела этот ужин. Точно такой же, как сегодня. Я думала, это просто сон. Очень реалистичный болезненный сон. Но на следующую ночь он повторился. И потом снова. И снова. Точь-в-точь.

Она сделала паузу, собираясь с мыслями.

— А потом… я заметила, что могу что-то менять. Сначала мелочи — цвет скатерти, блюда на столе… Потом больше. Я могла оказаться не за столом, а в своей старой комнате. Или в саду нашего дома. Я могла даже приглашать других людей. Тех, кого знала. Иногда они сами приходили. А потом… я поняла, что могу даже летать здесь. Просто пожелать — и взлететь над столом, над домом… В общем, вначале пусть и было странно, но этот сон помогал справиться с горем. Здесь они всё ещё были со мной.

Она замолчала, глядя куда-то мимо меня. Про себя я улыбался. Летать, менять локации, привносить образы людей… Классические проявления контроля над сном. Но она делала это постоянно, каждую ночь, на протяжении пяти лет.

— Ты ведь не знаешь, что такое Сомния? — спросил я.

Когда я произнёс это слово — «Сомния» — это был не просто звук. Я позволил частице его смысла, его концепции, проявиться. Девушка вздрогнула, её глаза снова сфокусировались на мне, зрачки расширились. Она застыла, словно услышала далёкий, но знакомый зов. А затем медленно покачала головой, её губы беззвучно произнесли новое для неё слово.

— Хорошо. Но прежде, чем мы продолжим…— сказал я, — скажи мне, Элеонора, на каком языке я сейчас говорю?

Она растерянно моргнула. Задумалась. Коснулась своих губ. Попыталась вспомнить слова, которые произносила она, которые произносил я. И поняла.

— Я… я не знаю, — прошептала она. — Это… не английский. Но я… я понимаю тебя. Да и ты вроде бы прекрасно понимаешь меня…

Ну, так-то я уже успел достаточно овладеть английским. Самый распространённый язык на Земле, вообще-то. Не так уж удивительно, что я её понимаю. Но вот она меня…

— Потому что мы сейчас не совсем во сне, Элеонора, — ответил я. — Точнее, не только во сне. Хм-м… Не так-то просто объяснить. Сейчас тебе нужно просто принять, что мы в параллельной реальности. Её называют Сомния. Полное имя этого мира — Мир сновидений и идей. И здесь ключевое слово — «идеи». Сейчас мы общаемся не столько словами, сколько смыслами.

Элеонора снова бросила взгляд на своих родных за столом. И — о чудо — они снова ожили. Артур смеялся какой-то своей шутке, Клара улыбалась, Джулиан что-то отвечал отцу. Они вели себя так, словно и не было этой паузы, словно они всё время продолжали свой призрачный ужин. Элеонора даже не заметила, что они замирали.

— В целом для меня, наверное, разницы никакой, — произнесла она тихо, больше для себя, чем для меня. — Сон это или… идея. Они здесь.

О, разница была, и существенная. Но в чём она заключалась, ей пока знать не стоит. Не время.

— Я ответила на твои вопросы, Каэльзан, — Элеонора повернулась ко мне, её взгляд стал более настойчивым. Теперь, когда первый шок прошёл, к ней вернулось любопытство, ставшее ещё острее. — Теперь твоя очередь. Расскажи о себе хоть что-нибудь. Кто ты? Откуда? Ты выглядишь… словно из другой эпохи. Я даже не могу понять, кто ты по происхождению. Вроде похож на европейца, но…

Она смотрела на меня пытливо, ожидая ответа. А я, в свою очередь, задумался, рассматривая её. Девушке было лет двадцать пять, не больше. Миловидное овальное лицо, обрамлённое мягкими волнами тёмных каштановых волос, которые немного растрепались и падали на плечи. Кожа светлая, с едва заметной россыпью веснушек на переносице и скулах — след то ли юности, то ли просто генетики. Но главной чертой были её глаза — большие, тёмно-зелёные. Она была симпатичной. Стройной, даже хрупкой. Одета просто — светлая блузка и тёмная юбка. Одежда, которая, вероятно, была на ней в тот последний день, когда её семья была жива, и которая теперь стала частью этого застывшего момента. Сейчас в девушке ощущалось детское любопытство и ожидание чуда.

Что ей сказать? Правду? Наверное, здесь, в этом странном пространстве между сном и реальностью, где она сама живёт среди призраков прошлого, правда о маге из другого мира может оказаться не такой уж шокирующей. А ложь в Сомнии вообще-то даётся совсем не так просто, как в реальности. Да и какой смысл лгать? Какая связь между мной — Каэльзаном Валь’Терасом, Ловцом Эха — и бледным корейским клерком Кан Мёнджином, чьё тело я занимаю в физическом мире? Никакой. Она назвала моё истинное имя, увидела мой истинный облик. А чтобы исключить даже малейшую вероятность случайной утечки какой-либо информации через идеи, я мысленно возвёл барьер, закрывая и стирая любые ассоциации между Каэльзаном и Каном. На всякий случай. Я был уверен, что она не успела ничего уловить.

— Хорошо, — сказал я наконец. — Ты хочешь правду? Я скажу тебе правду. Я — маг из другого мира. Ну а здесь, — я обвёл взглядом комнату, — я оказался случайно. Сам не ожидал.