— Интересная тема для выставки, — Джихван нарушил тишину первым, скорее по привычке заполняя паузу, чем из реального интереса. — «Невидимые грани». О них, наверное, очень легко споткнуться? Хотя иногда кажется, что самые болезненные грани — вполне видимы. Просто их предпочитают не замечать.
— Часто так и бывает, — согласился незнакомец. Он спокойно и внимательно посмотрел на Джихвана. — То, что невидимо, не всегда скрыто. Иногда это просто то, на что не хотят смотреть. Но по правде говоря, ваши слова вызвали мой интерес. Похоже, вы недавно столкнулись с чем-то подобным?
Вопрос был задан мягко, без давления. Джихван почувствовал, как слегка свело челюсти, но на этот раз это была реакция не на собеседника, а на саму ситуацию, в которой он оказался. Он мог бы отмахнуться, свести всё к общим фразам о трудностях журналистской работы. Но вместо этого он почему-то решил поделиться частичкой своих переживаний. Наверное, журналист всё ещё был на эмоциях.
— Можно сказать и так, — Джихван потёр переносицу. — Работа журналиста часто связана с попытками сделать видимым то, что кому-то очень выгодно скрывать.
Они помолчали. Незнакомец не торопил, давая Джихвану возможность самому решить, стоит ли продолжать. И журналист решил, что не стоит.
Разговор перешёл на общие темы — о роли искусства в отражении реальности, о том, насколько субъективно восприятие. Незнакомец говорил немного, но его редкие реплики были точны и заставляли задуматься. Он не спорил, скорее предлагал иные углы зрения. Джихван вдруг обнаружил, что увлёкся разговором, целиком забыв о заботах.
Разговор потёк дальше, теперь он касался куда более узких тем: сложности поиска правды в современном потоке информации, давления со стороны влиятельных структур, с которым сталкиваются журналисты. Незнакомец, видимо, не был связан с медиа, но его талант слушателя по-настоящему подкупал. Джихван старался говорить сдержанно, но его собеседник, казалось, улавливал скрытое напряжение за профессиональными рассуждениями. Пара наводящих, но не навязчивых вопросов — «Это касается какого-то конкретного дела?» и «А это точно?» — постепенно подвели Джихвана к сути.
Журналист не собирался выкладывать всё первому встречному. Но говорил он не столько с незнакомцем, сколько с самим собой, облекая в слова то, что давило изнутри. Начал с общих фраз о несправедливости, о том, как система защищает виновных. Затем, почти незаметно для себя, перешёл к конкретике.
— Мой младший брат… он инженер, — голос Джихвана стал тише. — Работал на небольшом заводе. Недавно произошёл несчастный случай. Серьёзный. Скорее всего, он останется инвалидом.
Он кратко описал ситуацию. Незнакомец слушал молча, не выражая явного сочувствия, но его внимание, очевидно, было целиком сфокусировано на рассказе. Это отсутствие показных реакций парадоксальным образом помогало Джихвану говорить.
— Расследование показало… точнее, должно было показать очевидное, — Джихван усмехнулся безрадостно. — Но инспектор по безопасности, который отвечал за проверки, просто в нужный момент закрыл глаза. Коррупция, разумеется, но за руку никто не поймал. Теперь все документы в порядке, руководство завода ни при чём, а мой брат…
Он замолчал, глядя в окно.
— И добиться правды не получается? — спросил незнакомец. Это был не вопрос из вежливости, а скорее, констатация факта.
— Молчание, — Джихван покачал головой. — Везде. В инспекции, в полиции. Никто не хочет поднимать это дело. Говорят, недостаточно доказательств. А те, что есть, игнорируют. Круговая порука.
Он рассказал о своих безуспешных попытках: о разговорах со свидетелями, которые боялись говорить; о запросах, оставшихся без ответа; о чувстве, будто бьёшься головой о невидимый, но очень прочный барьер. Он говорил об этом без надрыва, почти буднично, как о давней изматывающей проблеме. Усталость в его голосе была красноречивее любых жалоб.
Незнакомец слушал не перебивая, кивал в нужных местах. Его спокойствие действовало на Джихвана лучше любого сочувствия. Когда журналист закончил, воцарилась тишина.
— Да, люди, использующие своё положение, действительно серьёзно мешают честному бизнесу оставаться честным, — наконец произнёс незнакомец. — Ваша история напомнила мне о другом случае, о котором я узнал не так давно. Тоже связано с производством, точнее, с оборудованием.
Джихван посмотрел на него с проснувшимся интересом.
— Какого рода случай?
Незнакомец некоторое время подумал, видимо припоминая детали.
— Несколько компаний столкнулись с проблемой после закупки импортного оборудования. Техника современная, соответствует европейским стандартам, имеет сертификат CE. Но вот необходимой корейской сертификации у неё нет. И это становится проблемой во время проверок. Есть инспектор, что известен своей… дотошностью в таких вопросах. Пак Джинхо. Отсутствие местного сертификата даёт ему формальный повод для предписаний, штрафов, вплоть до остановки производства. Мне известно о шести пострадавших компаниях, но, вероятнее всего, это только верхушка айсберга. — Незнакомец помолчал, а потом продолжил: — Эти компании оказались в достаточно уязвимом положении, и большая часть всё-таки решилась откупиться. Остановка грозит убытками или даже разорением, а процесс сертификации здесь, в Корее, требует времени и немалых средств.
Джихван слушал внимательно. Эта ситуация была иной, но журналист уловил немало сходств.
Незнакомец продолжил. Он говорил о событиях как о наборе разрозненных, но потенциально связанных фактов, которые он где-то подметил. Больше не было никаких выводов, не строились теории заговора, вместо этого мужчина просто предоставил информацию и позволил Джихвану сделать собственные выводы. Это было словно элементы картины, когда каждый отдельный мазок не так заметен, но если смотреть в перспективе… Сейчас на руках у незнакомца не было никаких документов, так что вместо демонстрации он лишь коротко поделился списком доказательств, которые он успел собрать за время расследования: документы о купле-продаже оборудования (каждой пострадавшей компании), подтверждающие его европейское происхождение и стандарты; фото, где инспектор Пак встречается с представителем компании-поставщика оборудования, причём не в рабочем кабинете; налоговые декларации компании-поставщика, по которым абсолютно невозможно понять, как она вообще существует столь долгое время с такими-то убытками; есть и сами предприниматели, которые с радостью расскажут о давлении. Джихван поймал себя на мысли, что, хотя рассказ был очень подробным, в нём ощущалась прямо-таки неестественная беспристрастность. Незнакомец словно просто поделился информацией, которая показалась ему примечательной в контексте их разговора, ни больше ни меньше. Это следователь? Или частный детектив?
Апатия и усталость Джихвана исчезли без следа. Перед ним разворачивалась интереснейшая история с фактами, документами, потенциальными свидетелями, и Джихван был бы счастлив этим заняться.
Журналист перевёл дыхание.
— Это… это очень серьёзно, — произнёс он, стараясь придать своему голосу профессиональную сдержанность, хотя внутри всё гудело от предвкушения. — То, что вы описали, — это готовое журналистское расследование. Если у вас действительно есть упомянутые доказательства и свидетели готовы говорить, я могу помочь.
Он замолчал, пытаясь подобрать нужные слова.
— Послушайте, я понимаю, что мы только что познакомились, но это напрямую связано с тем, чем я занимаюсь. Я журналист. Моё издание, возможно, не самое крупное, но у нас есть репутация и своя аудитория. Я мог бы… я хотел бы взяться за это расследование. Придать ему форму, собрать недостающие детали, если потребуется, и опубликовать. Такие истории не должны оставаться в тени.
Джихван говорил убеждённо, но без излишнего напора. В контексте этого диалога деликатность казалась правильным подходом. Его позиция основывалась не на эмоциях, а на профессиональном долге и общественных интересах.
