Я прикрыл глаза. Нужно было «попробовать на вкус» то, что сегодня принесла Сомния. Осторожно, ментальным усилием, я позволил одному из потоков, что настойчиво бился о границу домена, просочиться внутрь и направил его к маленькому зеркалу. Разноцветные линии на его поверхности задрожали, разом утратили свои цвета и слились в единый мутно-зелёный пучок, с неприятными жёлтыми вкраплениями. Запахло чем-то кислым, как будто забродившими фруктами. Я поморщился. Это была идея страха, смешанная с мелкой бытовой завистью, — чьи-то чужие неинтересные переживания. Не годится. Я аккуратно «вытолкнул» этот поток обратно, запечатав брешь.

Следующий «образец» был интереснее. Линии окрасились в глубокий синий, с редкими серебристыми искрами. Повеяло холодом, как от зимнего неба. В голове возник довольно сложный образ, в котором угадывался запах старых книг и озона перед грозой. Это была концепция чистого отвлечённого познания, любопытства исследователя. Хороший ингредиент. Я мысленно «зафиксировал» его структуру, сохраняя слепок в шкафчике, что стоял рядом со столом, — моём маленьком хранилище «специй» и «нот».

В теории можно было бы запечатлеть подобное и в эфирном теле, но для мага это всё равно что сделать татуировку для сиюминутной заметки. Сама по себе концепция — сокровище, но, будучи вплавленной в твою суть… Это ведь чужеродный элемент, который потом, уже после завершения работы, придётся мучительно вычищать. С воспоминаниями в целом то же самое — вот зачем мне вплетённые в собственное эфирное тело многие месяцы жизни фактически незнакомых людей?

Эх, поскорее бы уже наладить нормальный доступ к домену.

Работа по настройке больших зеркал-стен напоминала игру на сложном многострунном инструменте. Каждое из них должно было резонировать на определённой частоте — идеи стабильности, порядка, знания. Маленькое зеркало на столе служило камертоном и одновременно смычком. Я выбирал из шкафчика подходящий слепок — например, ту самую идею чистого познания — и, используя настольное зеркальце, пытался «проиграть» эту мелодию на одном из больших тёмных инструментов на стене.

Линии на маленьком зеркале становились тоньше, выстраивались в сложный узор. Я направлял их на одно из больших зеркал, и по его тёмной поверхности пробегала едва заметная рябь, словно от капель дождя. На мгновение казалось, что смутные очертания внутри зеркала стали чуть чётче, темнота — чуть глубже, словно зеркало пыталось «впитать» новую настройку. Но эффект был слабым, недолгим. Струны этого «оркестра» были слишком грубыми, а «инструменты» — расстроенными дикой природой местной Сомнии.

Приходилось повторять это снова и снова, меняя оттенки идей, варьируя силу воздействия в поисках единственно верного резонанса, который заставит эти глухие зеркала наконец-то «зазвучать» — отразить не просто темноту, а упорядоченную мысль, стать настоящими хранителями идей, как им и полагалось.

Это была кропотливая работа. На уровне адепта, которым я сейчас формально являлся, создание полноценного домена считалось почти невозможным. И это я говорю о своём прошлом мире, где Сомния была поприветливей. Но я не был обычным адептом. И упрямства мне всегда хватало.

Время в Сомнии текло не совсем стабильно. Иногда казалось, что прошли часы, а на самом деле по ту сторону промелькнули лишь мгновения. Иногда наоборот — короткая сконцентрированная работа здесь отнимала столько сил, сколько за целый день не скопить. Я продолжал свою методичную настройку зеркал, одного за другим, слой за слоем вплетая в их тёмную структуру нити выбранных идей. Зелёные, синие, серебристые линии в маленьком зеркале сменяли друг друга, отражая мои попытки гармонизировать пространство. Шкафчик пополнялся новыми слепками концепций, и редкие, едва заметные проблески упорядоченности начинали появляться на поверхности больших зеркал. Не отражение, нет, до этого было ещё далеко. Скорее, намёк на глубину, словно матовое стекло, за которым угадывался какой-то скрытый узор.

Я не знал, сколько реального времени прошло, но усталость начала накапливаться, размывая концентрацию. Сомния, даже в таком относительно защищённом уголке, требовала постоянного ментального усилия. Пора было возвращаться. Последним усилием воли я стабилизировал текущее состояние домена, закрывая его от внешних влияний, и позволил своему сознанию скользнуть обратно сквозь тонкую грань между мирами.

Резкий вдох, и я снова ощутил своё тело. Тёплое, живое, но немного… тяжёлое. Непривычное после эфирной лёгкости Сомнии. И ещё — незнакомое ощущение чьей-то близости. Я открыл глаза.

Первое, что я увидел, — это прядь тёмных волос, рассыпавшаяся по белой подушке. Потом — плавный изгиб плеча и спины. Ханби. Она спала, отвернувшись от меня.

Я лежал неподвижно, давая себе привыкнуть к реальности. За окном занимался рассвет, окрашивая комнату в мягкие жемчужные тона. Понедельник. Как незаметно пролетели выходные… Вчерашний день на покерном турнире промелькнул почти мгновенно. Я не стал затягивать отборочные игры, решив не тратить время. Просто и без лишних затей выиграл все этапы в своей группе, ушло на это суммарно часа три. Никаких новых интересных встреч на этот раз не случилось, да и настроение было другим. Хотелось просто закончить с этим и провести остаток дня с Ханби.

Она тихонько засопела во сне, что-то неразборчиво пробормотав, и чуть подвинулась, обнажая гладкое плечо. Я осторожно, боясь разбудить, провёл кончиками пальцев по её коже. Она снова что-то промурлыкала, не просыпаясь.

Вот сейчас и было то самое время для маленькой шалости. Я чуть приподнялся на локте, приблизился к её уху, ощущая аромат её волос — что-то цветочное, с лёгкой ноткой ванили, — и очень тихо, почти на грани слышимости, прошептал:

— Пора на работу…

Ханби вздрогнула всем телом, словно от разряда тока. Сон мгновенно слетел с неё. Она резко повернулась, её глаза широко распахнулись, пытаясь сфокусироваться в утреннем полумраке. Секунду она просто смотрела на меня, непонимающе хлопая ресницами.

— М-м? Что?.. — её голос был сонным, немного хриплым. — Работа?

Она зевнула, прикрыв рот ладошкой, и попыталась сесть, но тут же снова упала на подушку, моргая. Наконец её взгляд сфокусировался на мне, и в нём появилось осознание. А затем — лёгкое недовольство.

— Это… не те три слова, — пробормотала она, нахмурившись, — которые я хотела бы услышать утром.

Я усмехнулся.

— А какие тогда? Может… «Кофе почти готов»?

Ханби посмотрела на меня с укоризной.

— Нет.

— Хорошо. Тогда… «Завтрак ждёт тебя»?

Она фыркнула, но в её глазах уже плясали смешинки.

— И снова мимо.

— Ладно, сдаюсь, — я развёл руками. — У меня кончились варианты из трёх слов, которые не звучали бы как объявление тревоги.

Ханби рассмеялась. Она всё-таки села, потянулась и откинула одеяло.

Девушка была совсем без одежды. Она поднялась с кровати, её силуэт на мгновение замер на фоне светлеющего окна, а затем она направилась в ванную комнату. Быстро стало очевидно, что не только я тут люблю пошутить: её походка была такой, что взгляд было не оторвать.

Ну… я и не отрывал.

Уже на пороге ванной она с усмешкой обернулась и, показав язык, вошла внутрь. Вскоре из-за двери послышался шум воды.

Я откинулся на подушки, заложив руки за голову, и с улыбкой посмотрел в потолок. Когда мы приехали к ней в субботу вечером, после первого дня турнира, усталые, она была полна решимости. Я почти не помню, когда в последний раз я вот так наслаждался обычными радостями — это было задолго до того, как я стал специалистом. Без ментальных игр и скрытых смыслов, без попыток манипуляции, искусной фальши… В общем, без большей части того, с чем мне приходилось раньше мириться, только искренний взаимный интерес. И вторая ночь, что только что прошла, мне понравилась не меньше первой.

Ну что ж, раз уж я так неосторожно брякнул про кофе и завтрак, пора исполнять. Я поднялся с кровати, потянулся, ощущая приятную гибкость мышц, и направился на кухню. Решив, что не только Ханби позволено играть с нервами партнера, я не стал утруждать себя поисками одежды. Трусы и… да, фартук. Кажется, я видел его вчера на крючке у плиты. Отлично.