Марта подождала, когда она осушит глиняный стакан без ручек, и с хитрым блеском в глазах коварно промолвила:

— Ты такая хорошенькая, что от мужчин поди, отбоя нет. Или ты уже хозяйка в чьем-то доме?

Мирослава позабавлено улыбнулась местному говору, проигнорировав привычный укол сожаления. После шипящих вместо привычного «е», у них было тянущееся «о».

— Я сирота, поэтому росла в приюте при церкви. Нам привили там строгие правила, оттого я и одинока до сих пор.

Она не стала добавлять, что ещё в подростковом возрасте покинула родные пенаты. Глаза Марты после её признания восторженно блеснули, и сама она словно стала излучать свечение.

Мирослава догадывалась о причинах и не стала сразу лишать добрую женщину иллюзий. Она не любила озвучивать вслух то, что в связи со своим «недугом» замуж она вряд ли когда-нибудь сможет выйти. Но в ней всё равно ещё теплилась надежда, существующая в сердце только потому, что бывали такие места, как это село: загадочные, полные тайн и секретов, которые, по изученным Мирославой книгам, могли нести под собой некую магию.

— Ты, наверное, устала после долгой дороги, — спохватилась Марта.

Мирослава неопределённо повела плечами, а затем неожиданно для самой себя зевнула.

— Я знаю, что ваше село и все соседствующие — это как большая община, где все друг другу помогают. И что у вас внутри каждого села община поменьше, где решаются важные вопросы. Так как ваше село главное и здесь живет глава общины, то мне бы следовало обговорить с ним убийства и попросить разрешение на обследование местности, — возразила она из чувства долга и, может, даже больше, из упрямства.

Она знала, что не в форме, чтобы работать и что времени у неё не так уж и много, прежде чем в столице спохватятся и узнают о её маленьком самоуправстве. Тем не менее не было смысла ввязываться в расследование, когда глаза слипались, а нега и расслабленность после вкусного приёма пищи брала власть над телом.

Мирослава заметила, что улыбка Марты малость потускнела после её слов.

— С этим могут возникнуть сложности. — Она помолчала пару мгновений, а затем решительно и твёрдо заключила. — Но я тебе помогу получить нужные ответы, не переживай, девочка.

Она с благодарностью кивнула и слабо улыбнулась. Закрытая община не желает делиться своими секретами и проблемами? Это было ожидаемо с самого начало, но такой шанс Мирослава не могла упустить ведь, возможно, он был единственным. Готовность помочь Марты просто так или почти просто так отозвалась трепетом в душе — давно к ней никто не проявлял такой теплоты, кроме Аната Даниловича.

— Я пойду постелю тебе наверху, обожди пока, — засуетилась Марта и встала, отправившись в коридор, где находилась лестница, ведущая на второй этаж, и крепкая дверь в стене, которая, как полагала Мирослава, вела в хозяйственную часть.

Она не была пока готова знакомиться с другими обитателями дома, пусть они и были животным. Но все же подняться пришлось, чтобы размять затёкшую спину.

Потом Мирослава стала неспешно обходить кухню, которая выглядела не столь необычно ее взору: печь в углу, деревянная длинная лавка возле окна, белоснежные шторы в цветочек, крепкий стол посередине и скамьи с обеих от него сторон. А вот комната, совмещённая с кухней, привлекла внимание Мирославы сразу. Раз она не могла заниматься делом, то необходимо было, хотя бы разузнать о местной культуре побольше, чтобы понимать, к чему быть готовой. Собиралась сюда она в спешке и не успела толком ничего изучить, кроме разрозненных слухов, оговорок и общих сведений. Она оглянулась на лестницу и прислушалась. Шагов не было слышно, поэтому, отринув сомнения, Мирослава двинулась через проход, который был отгорожен широким шкафом со стеклянными дверцами.

Окна здесь были задёрнуты, оттого комната была в приглушённых тонах, что придавало ей какой-то колдовской шарм. На полу, так же как и на кухни, были постелены ковры с различными трапециевидными орнаментами и животными. В углу стояла односпальная застеленная кровать, принадлежащая, скорее всего, Марте. Вряд ли хозяин дома предпочитал такое обилие подушек — они лежали друг на друге возле изголовья, а на них, словно паутинка, лежала белоснежная кружевная салфетка. Повсюду в комнате считывались отпечатки женской руки.

На стенах висели вручную вышитые гобелены с птицами над озером, с ярко выраженным тёмным дуплом, к которому стремились и муравьи, и белочки с поляны, когда ее разукрасили алые закатные лучи солнца.

В шкафах со стеклянной дверцей находилась красиво расписанная посуда: стеклянная и глиняная. Мирославу увлекла коллекция ложек, на концах которых была изображена голова оленя или лося. На полках повыше расположились разного размера трубы и поющий рог. В другом шкафу, который был уже и стоял возле окна, где рядом находился ткацкий станок, Мирослава залюбовалась крупными прозрачными камнями, украшениями, цветными шляпами и поясами, которые пестрили изображениями различных животных, деревьев и рек. Её взгляд зацепился за особенно кропотливо сделанных птиц, в которых угадывался журавль и лебедь. Пояс, где красовался лебедь с тёмным оперением и расстилающаяся под ним речная дорога, заставил её сердце нервно подскочить.

— Моё хобби, — прозвучало неожиданно за спиной Мирославы, и она подпрыгнула, резко развернувшись.

В проходе стояла Марта и пристально смотрела на неё.

— Извините, что я без спроса полезла. Любопытство репортёра, — смутилась она.

Марта продолжала напряжённо и главное — молчаливо — её разглядывать, и это всерьёз стало беспокоить Мирославу, которая не знала, куда себя деть, переступая с ноги на ногу. Она не знала, оскорбила ли добрую женщину своим любопытством, а уточнять не решилась.

— Поразительная работа и потрясающей красоты пояса, — вернув своё внимание к ним, негромко сказала она. — Вам бы с ними на ярмарку в столицу — такое великолепие с руками и ногами отберут.

— В столице такое не оценят. Это особенная вышивка, которая сама выбирает свою хозяйку или хозяина. Какие-то я сделала давно, а вот с птицами совсем недавно. Ты, наверное, знаешь, что в наших краях животным и птицам отведена особая роль, оттого мы и рисуем их, лепим, вырезаем из дерева. Мы почитаем существ, которые давным-давно были отмечены богами не совсем так, как принято среди наших собратьев, но всё же неистово и искренне, — заговорила Марта спокойным глубоким голосом, который неожиданно заполнил всё пространство в затемнённой комнате. — Но я также делаю и обычные пояса. Мстислав способен обеспечить дом всем необходимым, но я всё же продаю их — тем же туристам, соседним жителям сел или вожу их на зимнюю ярмарку, куда, в том числе прибывают туристы. Ещё обучаю молодых девочек, чтобы мои способности после смерти не унёс дух ветра. Это когда я нахожу время, конечно. Потому что большую часть женщины нашего села заняты огородом и скотиной. Это у нас её немного — Мстислав может позволить купить необходимое.

Мирослава не сразу нашлась с ответом задумавшись. Она вдруг поняла, что Марта напомнила ей своим тяжёлым, немигающим взглядом старшую учительницу, которая была у неё в приюте. Та не чуралась ударить по рукам линейкой или заставить провинившегося простоять целый день в углу без еды и отдыха. Уже после нескольких часов мышцы ног забивались и их начинало тянуть, а ещё через пару часов от боли хотелось плакать. К концу дневных занятий провинившиеся падали на пол, задыхаясь от слёз, за которые потом тоже были наказаны.

Мирослава никогда не плакала. Её спасала чистая, незамутнённая злость, которую из неё пытались выбить, но не успели. Она сбежала раньше. Но, несмотря на подобные наказания, Мирослава позже поняла, что они проявляли так заботу о ней, ведь считается, что послушная жена — радость для мужа. Сейчас она уже знала, насколько их мнение было далеко от правды, но всё равно пыталась простить.

Воцарилось молчание, нарушаемое шумом за окном и большими настенными часами, где вместо минутной стрелки был изображён медведь на двух лапах. У Мирославы зачесались руки записать все премудрости и странности деревни и того, что успела ей сказать Марта.