Мирослава размышляла об этом, пока шла на озеро.
Она настояла на том, чтобы отправиться одной, а Мстислав позволил, не иначе потому что был погружен в свои безрадостные мысли, в которых перебирал варианты того, как кто-то мог бы узнать о том, что они раскрыли колдуна. Несмотря на натужные мысли такого рода, он не прозябал без дела, а сначала пошёл опрашивать соседей, чтобы узнать, с кем чаще всего видели колдуна, а Эрно отправил к Линнелю, чтобы выяснить, удалось ли ему узнать что-то новое от девиц Петра, о котором Мирославе во время их личной беседы на улице поведал Эрно.
Тогда она единственный раз столкнулась с Петром. Он выходил из участка с таким видом, словно ему было противно там находиться. Они с Эрно стояли неподалёку. Она курила, размышляя о признании Мстислава — в частности, о его словах о том, что он готов меняться. Её это признание восхитило, и Мирослава даже позавидовала его решимости — сама себе, особенно на его фоне, она казалась трусихой.
Пётр оглянулся на их парочку, при этом игнорируя присутствие Эрно, но уделяя неприлично жадное внимание Мирославе. Она в ответ тоже на него изучающе уставилась. Ей не понравился его болезненный вид и горящие нездоровым огнём глаза. Он напомнил ей восковую свечу, которая уже начала таять, теряя свою прежнюю форму, но всё ещё отчаянно полыхала огнём, несмотря на то, что находилась в луже. Перед ней стояла ещё одна покалеченная душа в человеческом теле.
Через минуту её отвлёк Эрно, начавший какой-то отвлечённый разговор, и тогда она отвела взгляд от Петра, чтобы поддержать беседу.
Мирослава во время неё ещё потом подумала, что Эрно действительно, как и говорила Ингрид, оказался самым чувствительным, несмотря на показную колючесть.
Она встряхнулась, выгоняя ненужное из головы, и продолжила идти к озеру, вновь рассуждая о том, что же именно подтолкнуло убийцу к таким радикальным мерам. Вяземский однозначно прав в том, что если у него в сообщниках колдун, то для чего-то ему понадобилась чёрная магия. Всё это дело связано со смертью, кладбищем и озером. Мирослава разбиралась в суевериях, сказках и мифах, так как потратила многие годы в поисках ответов по поводу себя, поэтому она была уверена в том, что именно ей необходимо найти ответ на этот вопрос.
Она пыталась вычленить из памяти нужное, пока шла по уже привычной тропинке к озеру. На её пути попадались местные, которые собирали ягоды или возвращались с рыбалки. Мирослава кивала им в знак приветствия, и они почему-то отвечали ей тем же, вместо того, чтобы одаривать неприязненными взглядами. Привыкли к её навязчивому вездесущему присутствию? Вряд ли. Они скорее должны были пылать по отношению к ней ещё большим гневом, в связи с тем что община стала настраивать людей против Мстислава. Слухи быстро разносятся в таких местах. Но вместо этого люди почему-то не спешили внимать наставлениям общины. Возможно, так на них повлияли слова колдуна из соседнего села и назначение Ингрид. Может, они действительно задумались о том, что их село не ограждает каменные высокие стены и рано или поздно до них доберутся изменения. Общине хотелось верить в то, что время здесь застыло, но, на самом деле, оно текло стремительно и неукротимо. Мир — это не статуя, застывшая изваянием в одной позе, а многочисленные глиняные фигуры, которые постоянно меняли свой облик в зависимости от происходящего.
Когда Мирослава прошла мимо людей, то обратила внимание, какой влажно-сладкий и сырой воздух вокруг — снова приближался дождь и, возможно, гроза. Но на этот раз настоящая — та, которая вряд ли способна покинуть эти места по желанию хозяина леса.
Теперь Мирослава почти была уверена, что смерть колдуна имеет отношение к видению Ингрид. Но это не означало, что убийца готов на этом остановиться. Необходимо было во что бы то ни стало поймать его, чтобы это дело, наконец, закончилось.
Звери и птицы спешно возвращались в свои норы и дупла, предчувствуя непогоду. Мирослава отвлеклась и стала наблюдать за шевелением вокруг себя — где-то мелькала небольшая тень среди деревьев, в траве кто-то шелестел, а у крон деревьев хлопали крыльями птицы — этот отзвук привычно находил отклик глубоко у неё внутри. Ветер с силой трепал над её головой листву и пока лишь слабо развивал волосы. В чаще было свежо — чистый воздух наполнял лёгкие Мирославы и немного расслаблял напряжение в груди. Он не забирал тяжесть и волнение, но всё же, пусть и чуть-чуть, помогал очиститься от тревог.
Чувствовал ли то же самое убийца? Или он, перейдя черту, перестал слышать жизнь вокруг себя, лишился души и потому разучился замечать прекрасное? Мирослава содрогнулась от этой мысли. Тогда бы ему оставалось лишь жалкое и бессмысленное скитание в мешке, полным костей и сухожилий.
Выйдя, наконец, к озеру, она постаралась собраться и не поддаваться своему вечному к нему влечению. Мирослава стала вглядываться в тонкий слой тумана, который неожиданно стелился на поверхности, а не в саму гладь озера. Как и совсем недавно Линнель с Эрно, она подошла к воде и достала из кармана суховатый хлеб, одолжённый в доме у колдуна. Мирослава надеялась, что это не совсем бессовестный поступок.
— Хозяин озера, прими этот скромный дар и, пожалуйста, явись на мой зов, — вежливо попросила она, опуская хлеб в воду, который тут же, стремительно подхваченный мальками, стал двигаться к глубине.
Мирослава села на песок и приготовилась ждать столько, сколько потребуется, несмотря на тёмные тучи над головой. Возле воды было прохладно, а ветер, у которого больше не было преград, со свирепой настойчивостью бросался Мирославе в лицо, но она откуда-то знала, что он не злится на неё, а предупреждает о предстоящей опасности.
К её удивлению, спустя совсем недолгое время вода забурлила, образовав вокруг себя мягкую белёсую пену и прогнав туман.
Оттуда прозвучал напевный звонкий голос женщины:
— Не люблю туман! Не люблю, когда хозяин озера пребывает в таком настроении, а тут ещё и дети леса с такими оскорбительными дарами!
Вода расступалась, поднимая волны, и чем больше они становились, тем громче и звонче становился женский голос.
Мирослава торопливо поднялась на ноги. В этот же момент из воды сперва показалась женская голова с тёмными и гладкими, намоченными водой волосами, глазами, подобно треснувшему голубоватому стеклу и бледным лицом, которое было настолько аккуратно и красиво, что точно не могло принадлежать человеку. Женщина чем-то невольно напоминала хозяина озера, но в то же время была совершенно другой. Она могла быть и не быть его сестрой — Мирослава не стала бы зарекаться.
Она уважительно поклонилась ей, и женщина одобрительно хмыкнула, а затем повелительно махнула рукой и Мирослава выпрямилась, продолжая глазеть на удивительной прелести хозяйку озера. Её обнажённое тело прикрывала пена, которой она игралась, то взбивая велением руки до пышной массы, то, почти возвращая ей жидкое состояние. Мирослава почему-то именно благодаря этому убедилась, что перед ней хозяйка озера. Она отличалась от своего мужа ещё и другим нравом — в её лице и жестах было пусть и столько же капризности, сколько и у супруга, но при этом взгляд у неё был осознанный и решительный.
Хозяйка озера провела обеими руками над водой, всколыхнула тем самым волны, которые добрались даже до Мирославы — на неё попало несколько тёплых и нежных капель, которые женщина тут же пальцем призвала обратно. Они, словно резвящиеся дети, ринулись к ней и осели на ладошке. Она прямым взглядом посмотрела на Мирославу и расплылась в ласковой улыбке.
— Да, это действительно ты. Я не прогадала. В конце концов, материнское сердце не обманешь.
— Что вы имеете в виду? — не до конца понимая, уточнила Мирослава.
Женщина капризно надула губы.
— Не признала свою мать? — Она тихо рассмеялась. — Конечно. Ты и не могла. Но я рада, что ты всё-таки приехала сюда, и я могу увидеть, какой ты выросла.
Мирослава пошатнулась и почувствовала резкую боль в сердце, какой не бывало уже давно. Наверное, именно от таких сильных эмоций ей необходимо было беречь себя после болезни. На неё обрушилось почти нестерпимое желание сбежать, взмыть в небо, чтобы ощутить лёгкость и освобождение — оно было до того яростным, что ему было трудно сопротивляться.
