— Постараюсь потом выслать по почте экземпляры в благодарность за оказанную вами гостеприимность.
— Но мы её не оказывали, — возразил Эрно.
— Вот именно, — широко и лучезарно улыбнулась Мирослава, взглянув на Вяземского.
Тот неожиданно её поддержал:
— И за это вы у меня все прочтёте эти романы от корки до корки, а затем перескажете. Чтобы в будущем не вели себя, словно звери при виде девушки.
Вновь послышались смешки вперемешку с недовольными стенаниями. Пока они шли до места встречи с членами общины, разговор никак не мог утихнуть, и их компания привлекала всеобщее внимание. Мирослава никак не могла привыкнуть к таким пристальным взглядам, так как бо́льшую часть жизни провела не на виду, а спрятавшись в тени. Хоть сейчас она и понимала, что на неё смотрят не из-за того, кто она такая, а из-за идущих рядом мужчин, кожа всё равно покрывалась мурашками и начинала чесаться.
— Сейчас мы идём в дом к старшему члену общины. Когда собрания не запланированы, а решить вопрос необходимо сейчас же, то все идут за советом к нему, так как он один из самых старых людей в селе. Я сейчас буду не в качестве главы, а просящего, поэтому в равном с тобой положении.
Мирослава саркастично хмыкнула, пытаясь скрыть накрывшее её волной облегчение. Ей не придётся присутствовать на настоящем собрании в качестве экспоната — какое утешение!
— Что-то я сомневаюсь. — И она всё же не удержалась от вопроса. — Как мне лучше себя вести?
— Как бы ты себя ни вела, вряд ли старик будет в восторге от твоей кандидатуры, — вставил Эрно.
— Веди себя уважительно, но не слишком. Не теряй достоинства, потому что он своего точно не потеряет, — проигнорировав замечание Эрно, отозвался Вяземский, останавливаясь возле огромного дома, разрисованного, как и остальные поблизости, яркими символами. — Мы пришли.
В отличие от дома самого Мстислава, это жилище, как и другие, отличались длинными пристройками по бокам, которые были заполнены многочисленными животными. Мирослава не привыкла к стольким разнообразным звукам и запахом. Да и её удивляло, что одна семья имела такое большое хозяйство и прилегающую к ней территорию. Рядом с домом росла ольха и дубы, которые явно на своем веку видели самых старых представителей этой семьи совсем маленькими. Мирослава с трудом могла понять, как удаётся людям, состоящим из разных поколений, уживаться под одной крышей. Но её мнение на этот счёт вряд ли многого стоило, ведь этого опыта у неё не было, как и опыта семейных отношений в принципе, поэтому назвать её специалистом было нельзя, ведь невозможно хорошо разбираться в том, чего сам никогда не имел.
Их впустил молодой мужчина со светлой бородой и ясными глазами, который сразу после их приветствия, поклонился Вяземскому. Мирославу больше впечатлил топор в его руке, на который она уставилась. Кроме неё, никто не выпучил глаза, но мужчине всё же пришлось дать объяснения:
— Колю дрова. — И без перехода продолжил, глядя на Мирославу. — А ты зачем пришла?
— Нам нужно встретиться с твоим дедом. — Вместо неё ответил Мстислав. — Срочно.
Мужчина пожал плечами.
— Дед на печке. Там ещё мать на кухне, поэтому можете идти, она вас встретит.
— Спасибо.
Внутри было гораздо больше вещей, чем могла ожидать Мирослава: полосатые полотенца, тонкие ковры ручной работы, иконы, деревянные большие ложки, даже картины, на которых были изображены лесные животные и озеро. Присмотревшись, можно было даже отличить среди водной глади чешуйчатые спинки.
При входе в нос сразу проник запах дрожжей и рыбы. Это было странное сочетание, которое Мирослава не могла оценить и поморщилась.
Навстречу им из кухни вышла худая женщина в переднике и косынке, которая вытирала руки полотенцем, но выронила его тут же, как увидела гостей, забивших под завязку свободное пространство возле входной двери. Помимо стоящих незваных гостей, там висели ещё неубранные кожухи из шкур с вышитыми геометрическими символами, которым Мирослава с удовольствием уделила внимание.
— Глава? — удивлённо воскликнула она, затем быстро поклонилась и впилась взглядом в безучастную к ситуации Мирославу, при этом, очевидно, обращаясь не к ней. — Что вас привело?
— Хозяйка, прости за то, что потревожили твой дом, но нам бы с дедом поговорить.
Хозяйка хоть и удивилась, но спорить не стала.
— Заходите, коль пришли, — протянула она, не отрывая любопытных глаз от Мирославы, а затем закричала. — Дед, к тебе глава!
Затем уже обратилась к ним:
— Проходите на кухню, дед на печи отдыхает, а я пока сбе́гаю во двор и посмотрю скотину.
Когда женщина проходила мимо, Мирославе очень хотелось слиться со стеной. Недоброе женское внимание было самым страшным злом — уж она-то знала, что от женских глаз почти невозможно ничего утаить!
Дед действительно обитал на печи и действительно был очень старым. Мирослава, пожалуй, видела самого пожилого человека в своей жизни. Но при этом его длинная, запутанная борода, седые густые брови, маленькие тёмные глаза производили сильное впечатление — возникало ощущение, что этот человек видит и знает больше тебя.
— Наконец-то, — прохрипел старик, когда сел на печи, спустив ноги в шерстяных, даже на вид колючих, носках. — Ты догадался явиться.
Вяземский вместе с остальными тут же поклонились, и Мирослава поспешила повторить это приветствие.
— Что привело тебя на нашу землю, девочка?
Мирослава понимала, что обращаются к ней, но почувствовала необъяснимое внутреннее оцепенение и не сразу решила, что ответить. Медленно разгибаясь, она перебирала варианты: правдивые, лживые. Ей казалось, что этот старик видит её насквозь и не оценит явного лукавства.
— Меня привело дело, — в конце концов, ответила она, встретившись с его подслеповатым прищуром.
— Этак ты деловая, — неодобрительно крякнул он. — Без подсказок вижу.
— Тогда что? — уточнила Мирослава, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
Старик растянул сухие губы в подобие улыбки и посмотрел на Мстислава.
— Ишь какая прыткая.
— Не без этого, — подтвердил Вяземский. — Если вы не против, Борис Игнатович, то я бы хотел разобраться с этим быстро.
— Молодёжь! Все-то вам быстрее и быстрее надо, — ворчливо посетовал он.
— Так, дела же, — улыбнулся Вяземский.
— Дела — это хорошо, — погладил старик свою бороду. — Но мужские и бабские дела не должны быть общими. Особенно сейчас.
— Не будьте так категоричны, — встрял неожиданно Эрно. — Иногда от этого союза может возникнуть польза.
— Зачем ты притащил своих зверят ко мне? — закатил глаза старик.
— Ради поддержки, — пояснил Вяземским невинным тоном, а затем подчеркнул. — Я хочу, чтобы вы одобрили участие госпожи Вишневской в нашем расследовании. Я не хочу проблем с общиной.
Старик начал разминать худые плечи, похрустел позвонками, а затем неохотно и со стоном выпрямился. Он взглянул на Мстислава уже с издевательским прищуром.
— Ещё как хочешь, глава, иначе не притащил бы сюда эту девицу, — заговорил он уже более твёрдым голосом, который приобрёл властную силу. — Ты поступаешь необдуманно, как и твой отец когда-то. Ей здесь не место. Я не одобрю твою затею, даже не надейся.
Повисла тишина, от которой у Мирославы зазвенело в ушах. Она изучающе глядела на старика, который стал напоминать лешего из детских сказок и вести себя соответствующе. Ей захотелось сбежать не только из этого дома, но и вообще из села и спрятаться где-нибудь в лесу от взглядов, в которых сквозило явное неодобрение ею — им не нравилась её одежда, причёска, поведение. Да что там взгляды — даже дыхание хозяйки этого дома, старика, молодого мужчины были словно укоряющими! А она всего лишь хотела помочь. По глупости или наивности, познакомившись с Мартой, Мстиславом и его ребятами, ей стало казаться, что люди здесь совсем другие — лучше, чем жёлчные и равнодушные жители столицы, добрее, чем злые и суровые работницы приюта, но сейчас — после посещения гостиницы, этого дома, ей стало ясно, что сельчане тоже полны своих недостатков. Как им вообще удавалось жить с предубеждениями и узостью взглядов в таком светлом, тёплом и красивом месте? Мирославе казалось, что в этом селе пахнет свободой, но она вновь всё выдумала. Также как когда пришла на работу в редакцию с надеждами разобраться в её «недуге», стать достойным членом общества, завести друзей. Почему-то вместо этого она всегда была сбоку. Вроде и на виду, но ей ни разу не удавалось стать одной из остальных. В столице у неё почти получилось с этим смириться, она научилась использовать это, чтобы слышать и видеть больше остальных. Но когда приехала сюда, в глубине души стала надеяться на что-то большее, и снова обманулась. Она и здесь чужая.
