Нола могла видеть и чувствовать весь мир в приближении, каждую деталь в увеличении.

Наполовину больно, наполовину странно.

Она слышала, что люди говорили, думали, их голоса размывались вздохами и шепотками. Все зрители в одном порыве говорили следующее:

Мы Око.

Все в едином виденьи, собрались мы здесь

в этот миг, в этот час, на этом месте.

Мы — одно истинное золотое око,

что смотрит и продолжает смотреть,

один глаз, собирающий вид,

требующий образа.

Нола вдохнула. Там…

Джордж Голд. В толпе. Его лицо обозначилось, прижатое к проволоке кольцевой ограды, его глаза застыли на ближайшем смотровом экране, на Куполе, на силуэте, передвигавшемся внутри.

Его губы во внезапном крупном плане.

Он произносил имя своей дочери снова и снова, звук усиливался.

Мелисса… Мелисса… Мелисса…

Нола могла чувствовать исходящий от экрана жар.

Бежать не было возможности.

Сигнал струился.

Солнце нырнуло за деревья, и бледная луна, наконец, осмелившись показать своё лицо, замерцала над Куполом.

Медленный дождь искрился.

Вместе со всеми зрителями Ноле хотелось взывать к раненой женщине, помочь ей как-нибудь. Но к ней не приходило ни слова, ни одного предложения утешения. Она пыталась пересмотреть свою собственную молодость, свою жизнь до того, как она вошла в этот особняк трансформации. Это было трудно: так много было удалено процессом. Остались фрагменты, ничего более. Её ум не справлялся. Вместо этого она искала аэроволны и навлекала на себя съёмку себя самой — маленькой девочки, участвующей в шоу талантов, поющей взрослую песню. Это было её самое первое появление на телевидении. Ей было восемь лет, и она выиграла приз — шкатулку для драгоценностей. Нола чувствовала, как она поёт собственной коже, на своих руках и лице, а потом — крупным планом, лицо ребёнка накладывается на её взрослое лицо.

Как её тогда звали?

И тут она поняла; она больше не может вспомнить собственного имени, своего настоящего, данного при рождении имени.

Утрачено. Утрачено имя, утрачены чувства.

Воспоминания уплыли от неё.

Её детство, родители, возлюбленные,

Растворились.

Кто я?

Нола…

Нола Блу. Поющая артистка.

Марионетка из плоти.

Лески дёргались, и она двигала своими конечностями и шеей радостно и бездумно, не беря в расчёт пределов движения.

Марионетка танцевала,

Танцевала за гроши,

За блеск софитов,

Украденный камерой поцелуй света.

Сладкие объятия.

Шум…

Нола сфокусировала взгляд на экране, где Купол Удовольствий озарился внезапным светом. Лихорадочный крик поднялся из толпы за забором, коллективный вздох, потом тишина, шок. Теперь ропот. Толчок и вспышка картинки и звука, внезапный прыжок, крен камеры. Искажённые слова на фоне жужжания, голос комментатора, недоумевающий.

Сккссксткскст

Статика утихла. Молчание.

Что-то шло не так.

Нола приблизилась.

Купол искрился и сиял ярче, чем прежде. Поверхность полностью была окрашена белым.

Нет образов. Ничего.

Молочно-белый.

Теперь серебристый. Теперь цвета ртути.

Этот эффект никогда не наблюдался, ни в этом году, ни в предыдущих.

Смутная масса толпы напирает на забор. Охранники пытаются оттеснить их назад, рычит собака на поводке. В человеческой давке виднеется лицо Джорджа, отчаянная фигура прокладывает себе путь, расталкивает, его рот шевелится, выкрикивая угрозы.

Забор заскрипел, деформировался.

Нола и сама подалась вперёд, телеэкран грел её лицо.

Пропустите меня. Дайте мне увидеть это…

Купол вспыхнул светом с жидким серебряным отливом. Он пел песню электрически синих нот, гудя, шипя. По всей поверхности пробегали искры.

Охранники внутреннего круга держались прочно.

Съёмочная команда бешено нажимала кнопки, когда камеры вдруг моргнули, а стационарные установки и микрофоны завизжали шумами и интерференцией.

Тело Нолы в это же время стало искриться и вспыхивать, зеркально.

Среди давки, жара плоти, вдохов и выдохов толпы, среди всего этого…

Лицо Джорджа. Всё ещё там. Всё ещё прижато к заграждению, в мягкое лицо впечатана сетка проволоки. Глаза темны из-за утраченных мечт.

Здесь был его ребёнок, в опасности. Его глаза рассказывали историю.

Его любимая потерянная Мелисса.

Где она? Оставьте её. Освободите её. Мне надо увидеть её, дотронуться до неё.

Его рот работает. Крупный план.

Резкий поворот камеры на сотню градусов.

Купол скрылся в гало искр, в потоке энергетических полей. Толпа замерла в отчаянии, захваченная. В тишине. Крошечные поры микрофонов забились из-за слишком сильного сигнала. Серая мешанина звука. Всё множество камер переполнилось светом из каждого угла. Одна или две из них всё же удержали Купол в кадре. Известная на весь мир полусфера заполняла экран, сверкая, сияя.

Нола моргнула.

Её руки касаются стекла, плотно прижимают. Так и так, обеими руками.

Сксксскссттт!

Шипение там, где кожа касается экрана, а потом отделяется, оставляя отпечаток, пятипалый, цифровой силуэт в мягком голубом свечении, оттенённом ультрафиолетом.

Одна рука, другая рука. Бок о бок.

Отпечатки ауры.

Глаза Нолы жмурились из-за слёз.

Транслировалось заклинание.

Купол шептал ей, с кожи, со стекла, вызывая частоты, станцию за станцией.

Её обе руки вдавливались, глубже, и экран, казалось, таял вокруг её пальцев.

Мягкая мембрана.

Что-то прошло насквозь

с одной стороны на другую

туда и обратно.

Схождение.

Искры.

Нола принимает.

Череп трясёт.

Полосы света,

нашёптывания

аромат…

И вот цвета на экране померкли, прожекторы задрожали, погасли.

Мощносвет, яркосвет, жёлтосвет,

Луносвет, закатосвет.

Бледный блеск укрыл Купол, поверхность — полностью прозрачна, пустота образов. Все сны на ноль. Было отчётливо видно, что внутри находится небольшое замкнутое пространство.

Тучесвет.

Все глаза были прикованы к конструкции.

Все зрители захвачены зрелищем.

Все слова

захвачены.

Никто не двигался,

никто даже не смел дышать.

Сумеркосвет, темносвет…

Купол стоял, разоблачённый,

пустой.

Мелисса исчезла.

Баллада Телеморфозы

От кожи к коже

От образа к образу.

Через подстанции,

В сигналах пойманных

Кончиком пальца — антенной.

По карте кровавой следуя

И взламывая пути,

В кабельных снах,

В колыбели небес.

Луной привлечённая

Вдоль автострады

Сернистым светом, ламповым светом.

Прочерчивая силуэты

Призраков и шумов,

Здесь поёт Нола.

Здесь она движется

и дышит:

Голос из тумана и проводов

Лицо из статики

Рот из трансляций

Экран из плоти.

И мягкое в черепе,

Мягкое, гул ожидания.

Нола припарковала машину в сторонке и пошла пешком, следуя за направлением своего тела.

Тропинка вела через лес.

Было темно. Но Нола укрыла тело светом и искрами, притянутыми из эфира, из неоновых вывесок, электрических и газовых ламп, виденных в фильме. С этим мягким светом она осторожно продвигалась, минуя ветки, сплетённые вместе; первые признаки осени виднелись в кластерах листьев, подёрнутых оранжевым и золотым. Она тянулась погладить кору, грибковый материал, птичий помёт, насекомых — живых и мёртвых. Всё, чего она касалась, казалось, существует только ради акта прикосновения её руки; она представляла, как предметы исчезают, когда она двигается дальше, когда отводит взгляд. Весь лес чувствовался как декорации сцены, локация, что-то уже виденное в фильме.