Знакомьтесь, Джордж Голд.

Джорджи Бой.

Мужчина как он есть, инкорпорированный.

Он был затаскан и препарирован прессой как номер один, как главный Экспрессионистский Похититель Юных Музыкальных Дарований и их развратитель. Сам же он говорил, что сердце его бьётся громче за его протеже, чем за него самого.

Некоторые ему верили, большинство — нет.

Его называли мастером кодирования тайных посланий как над, так и под линией отрыва, но его сделки приносили деньги всем заинтересованным сторонам, даже если львиная доля привилегий и доходов доставалась ему.

Джордж был человеком, сделавшим себя сам. Из той породы, что более чем счастливы вытаскивать из шляпы фрагменты своей биографии: бывший гитарист, бывший боксёр, бывший букмекер, бывший манекенщик каталога мужской одежды, единовременный фокусник в забегаловке с цыплятами и чипсами. Ходили слухи, что он был бандажным наркоманом. Пример речи:

— Я два года провёл в грёбаной тюряге за присвоение ложной личности, чтобы заработать деньжат, и я никогда не раскаивался. Нет, чёрт возьми. Я всё ещё это делаю. Всё ещё ношу маску.

Самозванец, уцелевший после тысячи пинков, ложных и истинных обвинений, клеветнических художеств воскресной прессы.

Гордый кавалер Ордена Британской Империи за заслуги перед Музыкой и Искусством.

Выросший младший из пятерых при отсутствии отца и сомнительном наличии матери, во всяком случае, эмоциональной и духовной её составляющих. Джордж вытаскивал себя собственными двумя когтями, заострёнными на точиле. Собрал свою первую группу в пятнадцать и никогда с тех пор не ходил ни по одной из протоптанных троп. Его душа отрихтована и тонирована, даже сейчас, когда тело обзаводится жирком. По его же словам:

— Я был вознесён и покаран сёстрами-двойняшками — музыкой и деньгами, этими восхитительными злыми шлюхами, коими обе они и являются.

По секрету, его подстёгивает только его страх падения, скатиться обратно туда, откуда пришёл.

Джорджу пятьдесят семь лет, дважды разведён, с одним единственным ребёнком — взрослой дочерью. Он любит музыкальную продукцию своей компании, любит её нежно, но больше всего на свете ему хочется сделать одну великую запись, напыщенные, райски-благовонные, кроваво-сахарные три минуты подростковой симфонии, которой он действительно мог бы гордиться как чем-то сто́ящим. Однако это желание он предпочитает держать в тайне, неисполненным.

Профессия по документам: Импресарио.

В душе: Культурный пират.

На выборах: За консерваторов.

В мыслях: За социалистов старой школы.

Джордж Голд владеет как минимум пятью резиденциями, натыканными по всей планете. Его главный, лондонский дом, представляет из себя коттедж с конюшней на границе с Хэмпстедской пустошью. Здесь сидит он. Его личный секретарь был уволен, освещение студии приглушено, виски налито.

Он один.

Семь часов, время для его ежевечернего просмотра.

Джордж включил плексивизор. Картинки замельтешили перед взглядом.

Вот он.

Купол Удовольствий.

Какое-то время он таращится в экран, на круглое кольцевое ограждение, на притихшую толпу. На само полусферическое сооружение с его постоянно меняющимися изображениями мыслей и чувств.

Его взгляд затуманился.

Руки забарабанили по подлокотникам. Сухость во рту.

Он больше не может сдерживаться.

Его пальцы нажимают на пульт управления, меняя камеру.

Теперь он смотрит в Купол, внутрь, на силуэт пресмыкающейся в нём женщины.

Ближе.

Тык, тык…

Увеличить.

Лицо женщины покрыто грязью, в волосах — ветки.

Её грязные руки обдирают кость, которую она глодает.

Джордж почувствовал, как его глаза увлажняются при виде этого.

Мелисса…

Мелисса, дитя моё. Моя единственная.

Мелисса.

Женщина в Куполе завыла.

Толпа смотрела из-за ограждения молча — так много испуганных созданий, притаившихся на лесной полянке.

Луновспышка. Облакоход.

Поток образов по поверхности Купола.

В толпе — тихие вздохи и шёпот. Произнесено слово-два от силы. Больше ничего.

Фаны стоят в своих рядах, все в строю, дуга за дугой, все устремлены вперёд. Надеясь на знак, на крупицу понимания, на тайну мироздания, которая сейчас им отдастся. Здесь, в центре опосредованной жизни, у них одно желание… увидеть за кодом хоть слабый проблеск закономерности.

Сообщение.

Мелисса. Мелисса Голд, говори с нами. Покажи нам мысли свои. Подай нам картинки. Подай нам питание, чтобы жить могли мы дальше вне программы, вне ловушки.

Вот, что всем им нужно.

Жизнь как таковая. Поскольку у них никогда не получалось прожить её самостоятельно.

Джордж смотрел на экран.

Он видел лампочки на висках Мелиссы, слабо мигавшие красным, когда вживлённые датчики посылали сообщения на куполокожу. Он смотрел на её сосредоточенное лицо. Он наблюдал, как она скручивала кусочки палок, нитей и камушков в какой-то замысловатый механизм собственной конструкции. Он смотрел на свою любимую потерянную дочь, тянущую собственные волосы, выдёргивающую, использующую вырванные пряди, чтобы связать разные части прибора воедино.

Теперь она смотрела вверх, в глазок блуждающей камеры.

Её рот двигался.

Скрытые микрофоны широко открылись, чтобы уловить и усилить голос.

Я никогда не была такой, как остальные.

Мелисса говорила.

Не такая, как знаменитости. Неужели ты не видишь, папа? Я никогда не могла быть такой, как ты хотел. Я никогда не была достаточно хорошей, по-настоящему. Мне нужно было найти выход, средство побега.

Лицо Мелиссы заполнило экран.

Джордж уставился на неё.

Эти губы, эти глаза. Скулы. Крошечные морщинки под каждым слёзным каналом. Слова, написанные грязью на её руках. Такие ужасные слова.

Он наклонился ещё ближе, его пальцы надавили на экран.

Коснись меня… коснись меня.

Изображение прорезали линии интерференции.

Джордж почувствовал, как сжалось его сердце. Если бы он только мог протянуть руку, погладить эту кожу, эту прекрасную кожу — настоящую или нет. Всё бы тогда было хорошо.

Да, разумеется, тогда всё было бы хорошо…

Его побеспокоил шум.

Гудящий звук, чужой, далёкий.

Его глаза закрылись и снова открылись. Чары были развеяны, и только сейчас он смог оторваться от экрана. Он тут же почувствовал боль утраты. Мир, казалось, утратил в весе, потерял часть субстанции.

Жужжание продолжалось.

Это был один из охранников, звонивший с ворот, сообщая, что Нола Блу здесь, требует, чтобы её впустили. Джордж дал добро. Ожидался визит.

Он налил себе ещё глоток двенадцатилетнего виски.

Нола тихо ступила в комнату.

Джордж едва взглянул на неё, говоря:

— Вот она, моя любимая. Моя Нола. Мой маленький золотничок. — Он говорил без обиняков, припечатывая факты. — Взгляни на это. — Он указал жестом на экран, который всё ещё был включён на Куполе.