Экран наполовину затуманила статика.

— Сигнал конченный, то хороший, а то мерзкий.

Нола смотрела передачу. Один из работников передавал в Купол еду.

— Не знаю, как Мелисса держится, — сказала она.

Джордж искоса взглянул на неё.

— Знаю, знаю, — сказал он. — Бедная малышка, она здесь уже месяцы. Неудивительно, что она такая потерянная.

— Месяцы?

Он кивнул.

— Джордж, прошло всего три недели. И всё. Три недели. Тебе просто кажется, что больше.

Он поджал искривлённые губы.

— Ты же не в теме, Нола? Ты просто не знаешь.

— Нет, наверное.

— Она пытается чего-то добиться для себя, вот и всё. Она устала от того, что папочка всегда с ней рядом, всегда заботится о ней, всегда является этим гигантским культовым монстром, стоящим у неё на пути, преграждающим дорогу.

— Могу понять, — сказала Нола.

Джордж впервые посмотрел на неё прямо.

— Она так назвала меня однажды, веришь? Огромный грёбаный культовый Монстр. Я! Славный малый Джорджи Бой. В смысле, да ладно вам!

Нола не слушала. Она провела пальцем по полке с записями.

Он посмотрел на неё и спросил:

— Зачем тебе перчатки?

— Новая мода. Сейчас все носят.

— Что? Это последняя мода? Тебе их дал кто-то из наших специалистов по имиджу?

— Если хочешь.

— Это что, водительские перчатки? Это смешно. Сними их.

Нола улыбнулась. Ряд за рядом, конверты со старыми записями были сложены в строгом хронологическом порядке, музыка всех веков, со времён изобретения нотной записи и до последней молодёжно-хиповой вещи включительно. Корешки потрескались, обложки кое-где грязные, порванные, надписанные каракулями. Никакой показухи: музыка для проигрывания, для использования. День за днём.

Джордж покачал головой.

— Дети приходят на эту землю, чтобы мучить нас, несомненно, — Он повернулся к экрану. Его дочь тянула руки, чтобы схватить объедки, которые передавал ей работник через портал. Джордж продолжил: — Они запутывают тебя, они ломают тебя и оставляют на мели. И знаешь, что? Они получают от этого удовольствие.

Нола взяла глянцевый журнал с кофейного столика. Она листала страницы.

Джордж насмешливо посмотрел.

— Недели говоришь? Не месяцы?

— Три недели и два дня.

— Ты смотрела?

— О, более чем.

— Что?

Нола пожала плечами.

Джордж глянул на неё.

— Мелисса странно себя ведёт, не думаешь?

— Она всегда странная. Это природа Купола.

— Да, но не настолько. Не так пагубно. В смысле… она почти животное. — Джордж покачал головой. — Это отвратительно. Серьёзно.

— Она приближается.

— Приближается?

— К правде.

Джордж посмотрел на Нолу.

— Что ты имеешь в виду?

Нола улыбнулась.

— Жилец должен быть изолированным, свободным от базовых гуманистических ценностей. Только тогда разум по-настоящему оживает, в потоке образов, сменяющихся от момента к моменту.

— О. Ты думаешь?

— Правда не рождается из красоты. Она рождается из грязи.

Джордж повёл рукой в воздухе.

— Это что? Какая-то поэзия? Я не знаю, что ты имеешь в виду, Нола. В твоих словах нет смысла.

Она кивнула и ухмыльнулась, глядя на него. Её менеджер сидел, купаясь в голубом экранном свете, его лицо мерцало грустью от увиденного.

Нола говорила с добротой в голосе.

— Это не она. Это не настоящая она и ты это знаешь. Это не Мелисса. Это только её изображение.

Джордж покачал головой. Его глаза были потерянными и мутными. Его подёрнутые желтизной пальцы блуждали по кнопкам пульта.

— Есть разница? — спросил он.

Нола посмотрела на него.

— Джордж… ты действительно думаешь, что создал меня, не так ли?

Он уставился на неё:

— Да, я создал.

Слова пролегли между ними.

— Я всегда это отрицала, — сказала Нола. — У меня было столько… мечтаний… я думала, что они должны быть моими и только моими. Они не принадлежат тебе.

— Я позволил тебе мечтать.

Нола улыбнулась.

— Больше нет.

Она почувствовала, как от сказанного повеяло холодом, почти как если бы она предала его, бросила своего наставника в одиночестве.

Джордж покачал головой.

— Не знаю, о чём ты.

— Твои дни проходят.

— Зачем ты так?

Она нашла журнальную статью о себе. Фотографии были обработаны в цифре, каждый человеческий изъян был устранён.

— Может, мне стоит разок попытаться.

— Что?

— Вымазаться в грязи, в дерьме. Выдирать себе волосы, есть недоваренное мясо в эфире.

Джордж посмотрел на неё неодобрительно. Он охватил её всю, от головы до пят, говоря:

— Ты не слишком хорошо выглядишь, лапочка.

— Посмотри на это, Джордж, — Она размахивала журнальным разворотом. — Я выгляжу, как кукла, большая в человеческий рост пластиковая куколка.

— Нола?

— Если я возьму нож, прямо сейчас… если я себя порежу, разрежу себя, то что будет? Я сдуюсь. Без крови. Только воздух выйдет. Я исчезну.

— Так ты не из-за сингла беспокоишься?

Нола покачала головой. Она шумно напряжённо дышала. Журнал выпал из рук.

— Чем ты занималась? — спросил Джордж.

— Вела машину. Просто каталась.

— Сама?

Пожатие плечами. Нола закуталась в пальто.

— И прошлым вечером было то же самое, — продолжал Джордж. — Я прав? Ты знаешь, успех прекрасен только на расстоянии, Нола, но вблизи он порождает зависть. Тебе нужно быть поосторожнее.

— Как скажешь.

— Они могут обернуться своей мерзкой стороной.

— Они?

— Толпа. Они могут увидеть тебя в неправильном свете, и пойти на тебя всей Римской Империей. Такое случается, поверь. Они могут здорово покромсать твоё прекрасное тело.

— Надо их уважить.

Джордж вздохнул.

— Ещё не всё кончено, моя дорогая.

— Что не кончено?

— Твоя карьера. Не сейчас. Пока.

Нола притихла.

— О, чёрт. Опять начинается. — Это от Джорджа, который встал и подошёл к экрану. — Радоваться мне или плакать по этому поводу? — Он ткнул пульт, но это не помогло; картинка мигала, чёрный-белый, чёрный-белый-чёрный. Одиночка, живущая в Куполе, виднелась только в моменты между темнотой. Джордж выругался. — Чёрт, слишком сильная тупорылая интерференция. Это всё электрические бури в ионосфере. Слишком много спутников наверху, сигналы пересекают друг друга. И не только это. Сейчас кровавая луна отклонилась от орбиты. Я читал в сети.

— Веришь в эти штуки?

— Вроде того.

Он нажал на пульт, вызывая сцены с других камер, и нашёл ту, которая оставалась стабильной. Она патрулировала территорию вокруг Купола.

— Посмотри на них всех, Нола. Все притянуты каким-то силовым лучом или чем-то ещё, каким-то извращённым желанием. Видишь, это центральный узел, где желания нации собираются вместе. И что они делают? Они больше не скандируют, не визжат, не хлопают в ладоши, хоть что-то из этого набора. Нет. Они просто стоят там в каком-то медийном трансе.

Нола подошла к плексивизору.

Она чувствовала, что чем ближе она подходит, тем теплее становится её тело,

разряды электрической энергии

блуждали по мозгу и нервной системе.

Кончики её пальцев пылали.

Она изучала лица публики.

Камера обратила особое внимание на одну молодую пару, двое из наиболее фотогеничных типажей. Их лица были закреплены под одним общим углом, их глаза — заворожённые, устремлённые на Купол. Теперь кадр сместился на сам Купол Удовольствий. Экран искрил линиями помех и пиксельной пыли. И даже луна была неисправна. Серебряный шар, висящий вверху, мерцал облачным покровом, атмосферой.

Свет гас.

Толпа стояла перед оградой, склонив головы в почтении перед Храмом Священного Образа.

Должно быть, они усердно молились.

Череп Нолы гудел шумами. Она представила, как миллионы зрителей по всему миру таращили свои глаза, наблюдали за этой бедной молодой женщиной, Мелиссой.

Три недели и более. Двадцать три дня тела под неусыпным надзором, любимого и пронзаемого линзами и микрофонами, преследуемого, исследуемого и обследуемого. Дни и ночи высасывания, изъятия, промывки и оправы разума. Образы извлекались и проецировались на весь Купол, распростёршийся над ней, вокруг неё со всех сторон, замыкающий.