Когда ночной холод стал ощутимым, они медленно пошли обратно к городку, всё ещё держась за руки. Вдалеке виднелись огни прибрежных домов и бунгало, в том числе крошечный огонек веранды Хироши.

— Завтра будет новый день, — сказала Мидори, когда они дошли до перекрестка, где их пути расходились — она к своей студии, он к своему бунгало.

— И новый урок рисования? — с надеждой спросил Хироши.

— Если хочешь, — она улыбнулась. — Мир полон красок, ждущих, чтобы их увидели.

На мгновение они замерли, глядя друг на друга в тусклом свете уличного фонаря. Затем Мидори поднялась на цыпочки и легко, почти невесомо коснулась губами его щеки.

— Спокойной ночи, Хироши, — прошептала она и быстро пошла по своей дороге, её силуэт вскоре растворился в темноте.

Хироши стоял неподвижно, чувствуя, как место, где её губы коснулись его кожи, горит теплом, распространяющимся по всему телу. Только когда она совсем исчезла из виду, он развернулся и направился к своему бунгало, ощущая странную легкость в шагах и улыбку, которую не мог — и не хотел — сдерживать.

3 ноября — Запись в дневнике

Сегодня первый по-настоящему холодный день. Океан приобрел тот особый зимний оттенок серо-стального, который Мидори называет "цветом глубины". Волны стали более резкими, более требовательными. Кейта говорит, что это идеальное время для настоящего серфинга — когда океан проверяет тебя, заставляет выкладываться полностью.

Я провел утро на волнах, пока руки не онемели от холода. Странно, но даже этот дискомфорт приносит удовольствие. Словно напоминание о том, что я живу полной жизнью, чувствую всё — и тепло, и холод, и боль, и радость.

А затем была Мидори. Мы встретились у её студии, маленького домика на краю города, где она создает свои картины. Должен был быть обычный урок рисования — она учит меня видеть оттенки, которые скрыты от невнимательного взгляда. Но вместо этого мы просто говорили. Часами. О всём и ни о чем. О прошлых жизнях в корпоративном мире. О том, как сложно было объяснить родителям выбор другого пути. О книгах, фильмах, мечтах.

Мидори... Её имя означает "зеленый", но ничто в ней не кажется мне обычным или предсказуемым, как этот цвет. Она скорее похожа на океан — глубокая, изменчивая, полная тайн, которые хочется разгадывать бесконечно.

У неё необычные глаза — цвета янтаря или жидкого золота. Они меняют оттенок в зависимости от освещения, от её настроения. Сегодня, когда солнце проникало через большие окна студии, они казались почти прозрачными, как кусочки янтаря с застывшими внутри древними секретами.

Её длинные тёмные волосы обычно собраны в небрежный узел, но некоторые пряди всегда выбиваются, обрамляя лицо. Иногда она задумчиво накручивает одну из этих прядей на палец, когда сосредоточенно рассматривает картину или подбирает слова для особенно важной мысли.

Её руки всегда чуть испачканы краской — как бы тщательно она ни отмывала их, следы творчества остаются. Маленькое пятнышко синего под ногтем. Едва заметная полоска красного на запястье. Словно цвета становятся частью её самой, проникают под кожу.

Но больше всего меня завораживает её голос. Глубокий, с лёгкой хрипотцой, он словно пробирается прямо к сердцу, минуя все барьеры и защиты. Когда она говорит о живописи, об океане, о звездах — её голос наполняется такой страстью, такой глубиной, что невозможно не поддаться её очарованию.

Она как-то рассказывала мне о своей прежней жизни. О том, как она, талантливая художница с самого детства, послушно пошла учиться на экономиста, потому что её семья считала искусство не "настоящей" карьерой. О трёх годах в банке, которые медленно убивали её душу. О том моменте, когда она наконец решилась всё изменить.

Как то она напомнила про слова которые изменили её "Мидори, ты боишься не неудачи. Ты боишься возможности, что можешь преуспеть в том, что действительно любишь. Потому что тогда тебе придётся признать, что ты потратила годы, следуя чужим ожиданиям, а не своим желаниям."

Эти слова задели что-то глубоко внутри меня. Разве не то же самое произошло со мной? Годы в корпорации, стремление соответствовать чужим ожиданиям, страх признать, что я хочу совсем другого.

Мидори словно читает мои мысли, видит меня насквозь. Рядом с ней я чувствую себя и уязвимым, и защищённым одновременно. Как будто она создаёт вокруг нас особое пространство, где можно быть настоящим, без масок и защит.

15 ноября выдалось удивительно ясным и тёплым днем, для последних холодных недель. Хироши проснулся с первыми лучами солнца, как делал каждое утро с тех пор, как поселился в своём бунгало у океана. Но сегодня что-то было иначе. Лёгкий ветерок, проникающий через приоткрытое окно, приносил не только привычный запах соли и водорослей, но и какую-то особенную свежесть, словно природа сама решила сделать ему подарок на день рождения.

Тридцать один год. Возраст, когда по представлениям его прежнего окружения человек должен был иметь стабильную карьеру, возможно, семью, точный план на ближайшее десятилетие. Пять месяцев назад мысль о том, что он встретит этот день в крошечном бунгало на берегу океана, зарабатывая на жизнь уроками сёрфинга, показалась бы ему абсурдной.

Хироши потянулся и улыбнулся своим мыслям. За окном шумел океан — верный друг, который никогда не молчал. Волны сегодня были спокойными, мягко накатывающими на берег, как будто даже они решили не тревожить именинника.

Он встал, сделал себе чашку зелёного чая и вышел на веранду, наслаждаясь тишиной раннего утра. Бунгало преобразилось за эти месяцы — веранда, которую они с друзьями построили своими руками, теперь была увита цветущими лианами, а деревянные перила украшали маленькие фигурки морских существ, которые Хироши вырезал в свободное время, обнаружив неожиданный талант к резьбе по дереву.

Хироши сел в плетёное кресло, поставил чашку с изображением горы Фудзияма на маленький столик и достал телефон. Обычно он старался не начинать день с проверки сообщений, но сегодня ожидал звонка от родителей. И действительно, на экране уже светилось уведомление о пропущенном вызове от матери.

Он набрал знакомый номер, чувствуя лёгкое волнение. Отношения с родителями оставались сложными с тех пор, как он объявил о своём решении не возвращаться в Токио. Особенно с отцом, который считал выбор сына временным безумием, которое скоро пройдёт.

— Хироши! — голос матери был тёплым и взволнованным. — С днём рождения, дорогой! Мы звонили тебе час назад.

— Спасибо, мама. Я только что проснулся. Как вы?

— У нас всё хорошо. Твой отец немного простудился, но уже идёт на поправку. Мы скучаем по тебе.

— Я тоже скучаю, — искренне ответил Хироши. Несмотря на разногласия, он действительно любил своих родителей и иногда тосковал по семейным ужинам и маминым заботам.

— Ты получил нашу посылку? — спросила мать. — Мы отправили её неделю назад, должна была уже дойти.

— Ещё нет, но почта здесь работает не очень быстро. Я проверю сегодня. Спасибо вам.

— Хироши, — в голосе матери послышалась нерешительность, — твой отец хочет поговорить с тобой.

Хироши напрягся. Их последний разговор с отцом закончился довольно напряжённо, когда Такэси Такаяма снова начал настаивать на том, что сыну пора "повзрослеть" и вернуться к настоящей работе.

— Конечно, — сказал он, стараясь звучать непринуждённо.

Послышался шорох, потом характерное покашливание, которым отец всегда начинал серьёзные разговоры.

— Хироши, — его голос звучал немного хрипло, то ли от простуды, то ли от волнения. — С днём рождения.

— Спасибо, отец.

Неловкая пауза повисла между ними. Хироши мог представить, как отец стоит у окна своей квартиры, глядя на горизонт небоскрёбов, так непохожий на бескрайний океан перед бунгало сына.