— Я рад, что когда-то не открыл ресторан, чтобы ты когда-нибудь обрёл свой путь, — неожиданно сказал отец, глядя прямо в глаза сыну. — Ты доказательство того, что я сделал в своей жизни всё правильно.

Не дожидаясь ответа, он быстро пошёл в сторону матери Хироши, оставив сына в оцепенении от этих слов, таких неожиданных и таких глубоких. Хироши смотрел вслед отцу, чувствуя, как внутри него что-то окончательно исцеляется.

Он посмотрел на отца с новым пониманием. Все эти годы он видел в нём просто строгого, требовательного человека, не способного понять чужие стремления. Теперь он видел более сложную картину — человека, который пытался защитить сына от боли и сделать всё ради того что бы он не в чем не нуждался, даже если надо перешагнуть через свои желания и мечты.

***

Последний день визита родителей пролетел быстро. Они посетили мастерскую Мидори, где она готовила работы для будущей выставки. Отец Хироши долго стоял перед её новой картиной — изображением бунгало Хироши на рассвете, с фигурой самого Хироши, силуэтом видневшейся на веранде.

— Ты очень точно передаёшь не только внешний вид места, но и его настроение, — сказал он с неожиданным пониманием. — Когда я смотрю на эту картину, я чувствую тот же покой, который ощутил, стоя на веранде вашего дома.

Мидори засияла от этой похвалы, особенно ценной, учитывая её источник.

— Спасибо, — искренне ответила она. — Для меня важно передавать не просто визуальные образы, но и ощущения, связанные с ними.

В аэропорту, перед отъездом, Юми крепко обняла сына и Мидори.

— Приезжайте к нам, — сказала она. — Хотя бы на Новый год. Отец хотел бы приготовить для вас обед по рецептам дедушки.

Хироши удивлённо посмотрел на отца, который слегка кивнул в подтверждение.

— Я начал разбирать старые рецепты, — сказал он с лёгкой смущённой улыбкой. — Оказывается, это... довольно увлекательно.

Когда самолёт родителей взлетел, Хироши и Мидори остались стоять у панорамного окна терминала.

— Они замечательные, — тихо сказала Мидори, сжимая его руку. — Особенно твой отец. В нём столько... непроявленной глубины.

Хироши кивнул, всё ещё обдумывая те слова, которые отец сказал ему на пляже.

В следующий раз отец приехал один.

Хироши встретил его на станции, удивившись перемене во внешности отца. Такеда-сан выглядел иначе — вместо привычного строгого костюма на нём была простая рубашка, а вместо делового портфеля — лёгкая дорожная сумка. Но главное отличие заключалось во взгляде — мягком, открытом, лишённом той оценивающей холодности, которую Хироши помнил с детства.

— Мама не смогла приехать? — спросил Хироши, забирая сумку отца.

— У неё выставка икебаны, — объяснил отец. — Недавно увлеклась, и уже пригласили участвовать в региональном фестивале. Передаёт тебе привет и обещает приехать в следующем месяце.

По дороге к бунгало Хироши рассказывал о последних новостях — о строительстве Центра ремёсел, о растущих продажах "Умиюки", о выставке работ Мидори. Отец слушал с искренним интересом, задавая вопросы, которые свидетельствовали о его желании по-настоящему понять жизнь сына, а не оценить её через призму собственных представлений об успехе.

— Мидори сегодня в Токио, — объяснил Хироши, когда они подъехали к дому. — Встречается с галеристом, который заинтересовался её работами. Вернётся завтра.

— Жаль, — искренне ответил отец. — Я надеялся поговорить с ней о её творчестве. Рад, что у неё появляются профессиональные перспективы.

Дома Хироши пригласил отца к накрытому столу на веранде. В последние месяцы он сам начал готовить, осваивая местные рецепты и находя в этом неожиданное удовольствие.

— Впечатляюще, — заметил отец, оглядывая сервировку. — Ты сам приготовил?

— Да, — с тихой гордостью ответил Хироши. — Ничего сложного, но Токео-сан научил меня нескольким традиционным рецептам.

Они сели за стол с видом на океан. Первые минуты прошли в тишине — не тяжёлой, напряжённой, как бывало раньше, а спокойной, выжидательной, словно перед важным разговором.

— Ты готовишь как твоя мать, — наконец произнёс отец. — У тебя её чувство вкуса.

— Как вы там? — спросил Хироши. — Помимо маминого увлечения икебаной.

Он помолчал, словно собираясь с мыслями.

— Когда мы были здесь с твоей матерью, я рассказал тебе о дедушке и его мечте открыть ресторан. Помнишь?

— Конечно, — кивнул Хироши.

— Я не рассказал тебе всю историю, — продолжил отец. — Видишь ли, твой дед не просто мечтал об этом. Он фактически сделал первые шаги — нашёл помещение, разработал меню, установил контакты с поставщиками. Но в последний момент отступил. "Ради семьи", — так он объяснил. Ради стабильности. Ради надёжного будущего для меня.

Хироши слушал, затаив дыхание. Отец никогда не говорил с ним так откровенно.

— Ты помнишь его? — спросил отец, указывая на фотографию деда, стоявшую на полке — одну из немногих семейных реликвий, которые Хироши привёз с собой.

— Конечно, — ответил Хироши. — Дедушка всегда говорил, что важно найти свой путь, даже если этот путь непонятен другим.

Такаяма-старший долго смотрел на фотографию, затем кивнул, словно принимая какое-то внутреннее решение.

— Но это не всё, — продолжил он. — Твой дед был не только потенциальным ресторатором. Он был писателем. Настоящим писателем, хотя мало кто об этом знал. Публиковался в литературных журналах под псевдонимом.

Хироши замер от удивления. Его дедушка, банковский служащий, которого он помнил как серьёзного, сдержанного человека, был тайным писателем?

— Он писал рассказы о простых людях, об их радостях и печалях, о красоте повседневности, — продолжал отец. — У него был настоящий дар видеть экстраординарное в обычном. Но он никогда не считал это серьёзным занятием. "Хобби", — так он это называл.

Такаяма-старший сделал паузу, отпил чай.

— Год назад, когда ты решил остаться здесь, я был разочарован. Даже рассержен. Я считал, что ты отказываешься от блестящего будущего ради... чего? Пляжной жизни? Я видел только один путь к успеху — тот, по которому шёл сам.

Он посмотрел на океан, словно ища в нём ответы.

— Но потом я начал замечать, как меняется твой голос в наших телефонных разговорах. Как в нём появляется что-то новое. Твоя мать называла это "спокойствием". А я бы назвал это... уверенностью. Не той лихорадочной уверенностью человека, который пытается доказать что-то себе и другим, а спокойной уверенностью человека, который наконец нашёл своё место.

Он повернулся к Хироши.

— И я начал задумываться о своей собственной жизни. О выборах, которые сделал. О дорогах, которые не выбрал.

Отец глубоко вздохнул.

— Когда я был молодым, я тоже хотел писать. После того, как нашёл и прочитал дедушкины рассказы, я попробовал создавать свои. У меня были идеи, наброски... Но я не верил, что из этого может что-то получиться. Я выбрал проверенный путь, как и отец до меня. Обеспечил тебя и твою мать, дал тебе хорошее образование, создал финансовую стабильность. Я делал то, что считал правильным.

Хироши смотрел на отца, словно видел его впервые. Этот прагматичный, ориентированный на результат человек, который всегда учил его ценить конкретные достижения, когда-то хотел стать писателем?

— Я не жалею о своём выборе, — продолжил отец. — Но когда я увидел, как ты нашёл смелость пойти другим путём... Это заставило меня задуматься. О времени, которое я провёл, делая то, что не приносило мне настоящей радости.

Он посмотрел сыну прямо в глаза.

— Я горжусь тобой, Хироши. Горжусь тем, что у тебя хватило мужества прислушаться к себе и изменить свою жизнь. И... — он сделал паузу, подбирая слова, — я благодарен тебе за то, что ты показал мне: никогда не поздно вернуться к тому, что действительно имеет значение.

Эти слова, которых Хироши ждал так долго, поразили его до глубины души. Он почувствовал, как к горлу подступает ком, и на мгновение не смог ничего сказать.