Разрешение ношения оружия в целях самообороны намного снизило разгул преступности. По крайней мере обычная хулиганка благодаря этому снизилась на семьдесят процентов. Мало кто хотел из-за хулиганской выходки получить пулю в лицо. Увеличение численности и количества патрулей также дало хорошие результаты. Привлечение старых кадров из царского сыска постепенно увеличивало раскрываемость в уголовном розыске.

Оказавшись на улице, Бритва подмигнул своим шестеркам — Сделаем дело, найдем беспредельщиков и карьера в госбезопасности нам обеспечена!

После того как в этом году власти ликвидировали знаменитую «Хитровку» — Хитров рынок с его многочисленными «малинами», нищими и бандитами всех мастей, большая часть «хитрованцев» перекочёвывала в Марьину Рощу, благо этот район подходил для обитания подобной категории людей. Двух- и трехэтажные дома вокруг площади Хитрова рынка ранее были полны такими ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам". На Хитровке «нумера» кабаков были арендованы под воровские «малины», притоны. А квартиры доходных домов, в которых располагались знаменитые кабаки, полностью сдавались нищим, ворам и проституткам. Теперь же злачное место «зачистили», так воровские «малины» превратились в коммуналки.

Вообще-то первоначально славу Марьиной Роще создавали не уголовники, а гулянья и изящная словесность. «Несколько вёрст в окружности со всеми прелестями неподкрашенной природы», как характеризовал эту местность в конце 1820-х московский «Альманах», в хорошую погоду привлекали сюда москвичей разного положения и достатка. Особо же отмечали тут Семик, старинный праздник, пришедший из языческого календаря; в этот день на седьмой четверг после Пасхи поминали усопших. Делать это полагалось широко и разгульно, отчего обычно приключалось всяческое разнузданное веселье, доходившее в иные годы до кулачных боёв «стенка на стенку».

Свою бандитскую репутацию Марьина Роща начала приобретать только в конце XIX века благодаря индустриализации. Промышленный переворот в России привёл к бурному росту городов, и Москва с десятками крупных и сотнями мелких фабрик как в городской черте, так и за её пределами, была одним из лидеров этого процесса. Село Марьино ещё со времён графов Шереметевых было населено ремесленниками, а теперь ему сам бог велел превратиться в растущую как на дрожжах фабричную окраину. Разумеется, большинство рабочих с окрестных фабрик снимали со своими семьями даже не комнаты — углы за занавеской; понятно, что в таких условиях сюда тянулся люд не только рабочий, но и уголовный. Большим спросом пользовались, благодаря близости Сухаревского и Минаевского рынков, перешивка и перелицовка краденой одежды. «Экипажное заведение», принадлежавшее Ивану Ланину, предоставляло бандитам рысаков. Вовсю торговали самогоном — что в годы винной монополии, что в период «сухого закона». «Девочки», промышлявшие на Тверской, тоже любили селиться здесь — экономно и добираться недалеко; «дома» они, правда, не «работали», но со своими «котами» время проводили шумно и весело.

Помимо бедности и скученности, кривых переулков и «слепых» закутков, добавляли своего «колориту» старинное Лазаревское кладбище — идеальное место, чтобы скрыться от преследования. Спрятавшись от шума за прочными стенами, кладбище покрыто буйной растительностью'), да три железнодорожные ветки: глухие места между путями тоже были популярны у «лихих людей». «Что ты как из-под моста?» — спрашивали местные плохо одетого человека: пройти под путепроводом и не быть ограбленным удавалось редким везунчикам.

В этих краях на Старой Божедомке летом 1919-го был ликвидирован милицией знаменитый налётчик Яшка Кошельков с двумя подручными, прославившийся уличным ограблением Ленина (у вождя отобрали автомобиль, документы и пистолет). В это же время в Марьиной Роще имела свою «базу» дерзкая банда Кольки Хрящика (Николая Константинова), специализировавшаяся на грабежах квартир и частных домов; причём действовали бандиты недалеко от «дома» — в Останкино, Свиблово, за Бутырской заставой. По соседству с «орлами» Хрящика отсыпались и «гуляли» со своими «марухами» «деловые» Бориса Бондаря (Бондарева) и Ваньки-Хулигана (Клюикова), занимавшиеся вооружёнными налётами на склады и прозванные за то «мануфактурщиками». К чести сотрудников недавно образованного Московского уголовного розыска (МУРа) все эти банды просуществовали недолго и были ликвидированы в 1920 году.

Именно в это время власти взялись за ликвидацию главной «язвы» тогдашней Москвы — знаменитой «Хитровки», Хитров рынок с его многочисленными «шалманами», «малинами» и «хазами». Немалая часть «хитрованцев» перекочёвывала в Марьину Рощу, благо сам район очень подходит для обитания людей, не любящих жить на виду: домишки и дворы словно нарочно расположены так, чтобы человеку, которому нужно удрать от погони, легко было перемахнуть на соседний двор, оттуда на полотно железной дороги.

Зойкина"малина" была известна Бритве пару лет. Зойка сама была беспризорницей, зарабатывая тем, что «снимала» на улице желающего юного женского тела и приводила его на блатхату, где ждали малолетки, вооруженные ножами и обрезками труб. Там незадачливого извращенца забивали до смерти, обирая тело до исподнего и выбрасывая труп за пару кварталов в кустах.

— Здравствуй, Зойка! — Бритва подмигнул и ощерился — Принимай босяков на постой!

Рыжая Зойка, которая толком не отошла от опиума, и пыталась собрать мысли в кучку — Бритва! Где ты пропадал?

Наркотические вещества использовались с незапамятных времен. Синтетических наркотиков тогда, разумеется, не было. Хватало и того, что давала природа. Гашиш, наряду с опием, использовался Авиценной и другими арабскими врачами. Опиум считался одним из лекарств, широко практикуемых врачами. Его появление в России можно обозначить концом XVI в. Повальный голод и эпидемии свирепствовали в ряде регионов, сотни тысяч детей остались без родителей и крова, росла беспризорность. Наркотики пошли в народ. А пошли в народ потому, что был же «сухой закон», а 80% людей не могут жить, периодически не изменяя свое сознание.

— Гастроли на юге были. Что тут новенького?

— Прикинь, мне один рассказал — в Пензенской губернии в одной деревне крестьяне школу пропили! Порезали на дрова. Их продали, купили самогона и весь выпили. Пьяными валялась вся деревня. Включая детей. Приехавший уполномоченный сначала решил, что в селе эпидемия и мертвые люди лежат на улице. Но потом узнал, в чем дело. Не все, правда, потом протрезвели. Вот люди погуляли! А у нас все по старому. Хотя, нет, по поддельным рецептам удается в аптеках добывать марафет! Не хочешь ширнуться? У меня немного осталось.

— Нет, марафет не моя тема. Я слышал, что пока меня не было, кто-то из малолеток не хило так поднялся на гоп-стопе. Не в курсе кто это так здорово промышляет?

— Это еврейчик Сэмен! У него половина банды такие же еврейчики, как и он сам.

— Как с ним пересечься? Хотел с ним объединиться, а то половину моих пацанов легавые замели на облаве.

— Ты бандершу Клавку Щекастую помнишь?

— Хотел бы забыть так хрен забудешь.

— Сэмен у ее шлюх постоянно торчит, спуская лишки на них.

Тут распахнулась дверь, ведущая в кладовку и в дверном проеме нарисовался жиган двадцати лет — Это кому мой друг Сэмен понадобился? — ствол нагана смотрел в лицо Бритве.

Его дружки, развалившиеся на продавленной Зойкиной тахте, уставились на ствол, косясь на своего пахана.

Зойка замахала руками — Это же мой старый кент, Бритва! Пятак, опусти свой шпалер, это свои.

Жиган опустил ствол, но убирать его не спешил — И какого хрена тебе нужно от моего дружка?

— Хочу со своими ребятами к нему присоединиться. Моим корешам не повезло: большую часть замели легаши во время облавы. Я надеялся пару дней зашкериться у Зойки, пока она сведет меня с Сэменом.