Вражеские канониры перезарядили пушки и дали ещё один залп, уже не такой стройный, три пушки громыхнули одна за другой. Ядро просвистело над палубой, другое разломало фальшборт и напрочь снесло укрывшегося за ним негра Оботе. Туча щепок и кровавых брызг поднялись в воздух кошмарной взвесью. Третье ушло в воду рядом с нашей кормой, и будь их пушкарь хоть немного удачливей, то мы бы получили пробоину ниже ватерлинии.

Корабли продолжали сближаться, мы продолжали осыпать друг друга выстрелами из мушкетов и проклятиями, а я надеялся, что их пушкари не успеют зарядить пушки в третий раз. Наши как раз заканчивали перезарядку.

— Готов! — крикнул Ален.

— Готов! — через долгие десять секунд после него крикнул Кристоф.

— Огонь! — рявкнул я.

Канониры ткнули запальниками, и пушки одна за другой громыхнули, свинцовой метлой выметая палубу «Лилии». Картечный залп с близкого расстояния — это ужасное зрелище.

— Клешня! Ближе давай! Ещё ближе! — заорал я, стискивая похолодевшими руками деревянный приклад мушкета.

На бриге нас поджидали, я это ясно видел. Но после двух картечных залпов раненых и убитых там было уже больше, чем живых. Я вдруг с ужасом представил, что и у них теперь пушки заряжены картечью, выжидая, когда мы все высунемся из укрытий, чтобы броситься на абордаж. Лично я бы так и сделал.

— Эмильен! Жорж! Робер! — прокричал я. — Выцеливайте пушкарей!

Буканьеры по-прежнему оставались самыми меткими стрелками из нас, и даже бортовая качка не слишком-то мешала им попадать в цель. Затрещали мушкетные выстрелы, едкий дым повис над нашей палубой, как плотная завеса. С той стороны тоже стреляли. Пули свистели над головами, выбивали щепки из корпуса и такелажа, рвали паруса и снасти.

Наконец, мы приблизились настолько, что могли добросить кошку, и негры Адулы синхронно метнули их ловким охотничьим движением. Крюки запутались в чужом такелаже и снастях, несколько кошек зацепились за фальшборт, и несколько отчаянных матросов «Лилии» высунулись в тщетной попытке отцепить её. В тех, кто высовывался, тут же стреляли буканьеры, а негры тем временем подтаскивали одно судно к другому.

Я хищно улыбнулся, выхватил палаш и пистоль, поднялся на ноги. Весь страх как рукой сняло, ведь теперь только от меня зависело, выживу я или нет, а в своих силах я был уверен как никогда.

— На абордаж! — проревел я, и хор разъярённых пиратов отозвался тысячей голосов.

Два корабля столкнулись бортами с треском и грохотом, обе посудины качнуло, такелаж и снасти сплелись в объятиях ближе и крепче, чем вольный флибустьер с портовой девкой. Мы выскочили из-за фальшборта, оглашая всю округу дикими воплями и перепрыгивая на чужое судно, уже залитое кровью и усеянное телами убитых и раненых.

Я перескочил через морскую пучину, разделяющую два корабля, она живо напомнила мне расселину между скалами, разве что скалы при этом не качались. Кто-то перепрыгивал по такелажу, по вантам, умудряясь при этом ещё и стрелять, матросы «Лилии» отстреливались из укрытий, но от обороны сражения обычно не выигрываются. Любую, даже самую крепкую, оборону можно вскрыть, а их оборона такой не выглядела.

Мы набросились стремительно, с тесаками и саблями, и палуба «Лилии» стала скользкой от крови. Я сходу зарубил матроса, который пытался защититься разряженным мушкетом, рассекая его голову, будто гнилой арбуз. Шон вихрем пролетел мимо меня, размахивая тесаком и выкрикивая на ирландском свои излюбленные ругательства.

Звон сабель, грохот выстрелов и крики раненых заполнили всё, страшные звуки сражения разносились над морскими волнами. Французы отчаянно сопротивлялись, но всё равно не могли сдержать нашего натиска.

Какой-то французский матрос сцепился с Себадуку, огрел его прикладом мушкета и повалил наземь. Я вскинул пистолет и тут же выстрелил в матроса, тот рухнул на несчастного негра, а я сунул разряженный пистолет за пояс и вытащил другой, продвигаясь к корме брига.

— Пленных не брать! — проревел я, чувствуя, как встают дыбом волосы от кипящего адреналина.

И тут же понял, что зря я это сказал. Матросы «Лилии» стали драться вдвойне отчаянней, зная, что терять уже нечего. На лесенке, ведущей на полуют, Робер отбивался сразу от двоих, лихо размахивая новой шпагой, и я поспешил ему на помощь. Я хотел выстрелить из пистолета, но вместо выстрела порох только пшикнул, несмотря на то, что я заряжал все пистолеты аккурат перед абордажем. Я выругался и достал другой.

Стрелять пришлось из-за спины Робера, и я попал матросу в брюхо как раз в тот момент, когда Робер пронзил его шпагой, так что можно было и вовсе не стрелять, Робер справился бы сам. Второй матрос, почти что мальчишка, неловко взвизгнул, когда Робер поддел его саблю своей шпагой, крутанул, выдёргивая оружие из его руки, и одним точным уколом избавил мальчишку от страданий. Словно упражнялся с манекеном.

Из капитанской каюты выскочил поджарый француз в парике. Капитан, стало быть, это его я видел на корме брига, когда мы их догоняли. Ко мне он оказался ближе всего, и удар его шпаги едва не проткнул меня, благо, я успел отскочить, вскидывая палаш. Сталь звякнула и неприятно скрежетнула, заставляя меня поморщиться от этого звука. Самое время вспомнить уроки Робера.

— Какого дьявола?! Мы же французы! — прокричал капитан «Лилии».

— Разве это мы начали стрелять?! — выкрикнул я, пытаясь достать его несколькими ударами наискосок.

Француза перекосило от ярости, он обрушил на меня несколько ударов шпаги с разных сторон, и мне снова пришлось отступать, чтобы не оказаться заколотым, как свинья. Я видел, что капитан брига гораздо более слабый фехтовальщик, нежели Франсуа де Валь, но к моему удивлению, драться с ним оказалось гораздо сложнее. В первую очередь из-за того, что капитан «Лилии» дрался не на жизнь, а на смерть, изо всех сил.

— Мерзавец! Пират! Вас всех повесят! — шипел он, наседая на меня со всех сторон одновременно.

Он словно знал крылатую фразу Мухаммеда Али, и теперь порхал вокруг меня, как бабочка, пытаясь ужалить, как пчела, но, к счастью, никаких серьёзных ран нанести не сумел. Так, несколько царапин, которые я даже не считал за раны, но если так будет продолжаться, то рано или поздно он меня достанет. Если не выдохнется раньше, но капитан, казалось, был неутомим.

Я по-прежнему отступал, парируя его удары и выпады, и не видел ни единого шанса перейти в контратаку. Отступал до тех пор, пока не уткнулся спиной в фальшборт. Капитан вскинул свою шпагу с торжествующим видом, и в этот же момент прогремел выстрел. Мозги француза вместе с париком разлетелись по всей палубе, капитан рухнул на доски, мокрые от пролитой крови.

Стреляли со шхуны, и я обернулся. На палубе, улыбаясь во все тридцать два, стоял Андре-Луи с мушкетом и потирал отбитое плечо.

— Паршивец… — выдохнул я.

Его выстрел поставил жирную точку в этом сражении. Всех остальных матросов уже добили пираты, ведь я приказал не брать пленных, и теперь бриг полностью и безраздельно принадлежал нам.

Я окинул взглядом флибустьеров, бурно празднующих победу, и рассмеялся вместе с ними. Теперь нужно было перетащить всё на наш корабль, расцепить такелаж, а «Лилию» отправить на дно. На мгновение у меня мелькнула мыслишка привести бриг куда-нибудь на продажу, но я быстро понял, что тогда у меня не хватит команды, чтобы уверенно управлять обоими кораблями. Перебираться на «Лилию» я тоже не собирался, шхуна меня полностью устраивала. Я как раз начал привыкать к «Ориону».

Пираты обирали мёртвых, разматывая кушаки и распарывая швы в поисках монет. И небезуспешно, потому что многие сами пользовались подобными тайниками. Я же подобными мелочами не интересовался, меня больше привлекал груз, и поэтому я первым делом отправился в трюм, искать заветные ящики, про которые говорил Грегори Кэбб.

Шон отыскал фонарь и отправился вместе со мной, я же держал пистолет в руке на случай, если кто-нибудь вздумает прятаться в трюме. Но там никого, кроме жалобно пищащих крыс, не было. Нашёлся провиант, бочки с водой, две бочки дешёвого рома, запасная мачта, несколько дополнительных парусов, полбочки дёгтя, канаты и тросы разной толщины, несколько мешков сахара и небольшой мешок перца. Ящики с вином оказались в самой дальней части трюма, подальше от любопытных глаз. Я нашёл их по запаху. Все ящики истекали вином, будто кровью.