Под грот-мачтой в луже крови лежал переломанный матрос. Я растолкал собравшихся вокруг зевак, передал кому-то из них ненужный больше фонарь, присел на корточки рядом с пострадавшим. Это был Йохан. Он был жив, но я видел, что жить ему осталось недолго. Изо рта текла вялая струйка крови, обе ноги были сломаны, рана, которую я зашивал ему не так давно, снова открылась.

— Кэп… — простонал он, глядя мне в глаза. — Я ног не чувствую…

Я промолчал, понимая, что милосерднее всего будет добить несчастного голландца.

— Ты же врач, капитан! — воскликнул один из матросов. — Лечи его!

Я обернулся и покачал головой. Флибустьеры зашептались, некоторые поснимали шляпы, будто Йохан уже преставился.

— Что, не жилец я?.. — слабо улыбнулся голландец. — Обидно…

Он попытался усмехнуться, вместо этого поперхнулся, скривился от накатившей боли, снова застонал.

— Принесите его койку сюда, — приказал я.

— Да уж, не судьба мне золотишко это пропить… — скривился Йохан. — А я уж всё продумал, понимаешь, кэп?

— Тише, — сказал я. — Не трать силы.

— К чёрту. Всё равно помру, — возразил он. — Ног не чувствую. От пуза и ниже ничего не чувствую. Холодно.

Я не стал ничего отвечать, это было выше моих сил. С моими скромными познаниями нечего даже и пробовать. Тут и бригада квалифицированных хирургов, возможно, ничего бы не смогла поделать. Йохан уже был одной ногой в могиле.

Принесли гамак, разложили на палубе, и я столкнулся с тем, что не могу даже переложить раненого на гамак, не причинив ему вреда. Пришлось просить помощи у матросов, указывая каждому, что делать. Хотя я и так понимал, что мы сделаем только хуже, как бы мы ни старались.

— Аккуратно, одновременно, — сказал я, обхватывая Йохана за подмышки.

Мы приподняли его все вместе, положили на парусину, а потом подняли просто за углы гамака, и даже при таком идеальном исполнении Йохан не удержал стона.

— Куда? — спросил один из моих ассистентов.

Вариантов было немного. Либо на камбуз, оперировать и пытаться хоть как-то залатать его, с минимальным шансом на успех, либо на нижнюю палубу, оставлять его доживать последние часы в относительном покое. Снова непростая дилемма, снова решение на мне. Это начинало утомлять, но я взглянул на бледное лицо Йохана, на секунду задумался, чего хотел бы на его месте, понимая, что после таких травм даже в моём времени люди на всю жизнь остаются инвалидами.

— На камбуз, — приказал я. — Позовите Андре-Луи, скажите Доминику, чтоб кипятил побольше воды. Йохан, держись.

Как назло, единственного квалифицированного врача на «Дофине» во время шторма прибило падающей грота-реей, и я снова оставался единственным человеком на судне, который хоть немного смыслил в медицине. Если не считать Андре-Луи, который понемногу нахватался у меня всякого.

Мы спустились на камбуз, освободили стол. Йохан был ещё в сознании, и я заставил его выхлебать полную бутылку рома, что он с величайшим удовольствием и сделал.

— Помирать, так хоть навеселе, — простонал он, прежде чем осушить целую бутылку в несколько приёмов.

Я даже и не знал, с чего начать, поэтому дождался, пока Йохан допьёт ром и вырубится, и только потом принялся резать и шить. Можно сказать, что ему повезло, насколько это слово вообще применимо в данной ситуации, но он обошёлся без внутренних кровотечений и отделался только переломами. В любом случае, ходить он уже никогда не сможет.

Андре-Луи помогал мне уже не просто как принеси-подай, а как полноценный участник операции. Стыдно сказать, но я позволил ему гораздо больше, чем обычно, не из-за того, что он уже всё знал и умел, а из-за того, что не был вообще уверен в хорошем исходе. Но парень справлялся, и вполне неплохо, нам удалось вправить кости на обеих ногах, а затем он сам наложил шины. Я же тем временем занимался открывшейся раной, удаляя из неё всё, что могло привести к заражению. Йохан после бутылки рома и кровопотери мирно спал, лишь изредка рефлекторно дёргаясь от какой-нибудь внезапной боли.

Из головы у меня всё не выходил тот злобный оскал, что был изображён на ягуаровой морде. Может, именно из-за него всё и произошло. Может быть, это всё неспроста.

Провозились мы довольно долго, даже несмотря на то, что Йохан сегодня был единственным пациентом, а не как обычно это бывало. Когда всё закончилось, его перенесли на нижнюю палубу прямо в гамаке, а мы с Андре-Луи устало опустились на залитый кровью стол. Мы оба были вымотаны, сил и желания не было даже на то, чтоб разговаривать.

Тяжёлые мысли и плохое предчувствие меня так и не отпускали. И я догадывался, почему именно. Индейское, мать его, золото. Похоже, оно ещё никому не принесло счастья, ни испанцам, которые огнём и мечом проходили по индейским землям, ни флибустьерам, которые отбирали его у испанских купцов, ни команде «Дофина», которая должна была перевезти его в метрополию. И вероятнее всего, нам оно тоже не принесёт ничего хорошего. Вот только команде это вряд ли получится объяснить, даже на живых примерах. По-хорошему, надо бы от него как-то избавиться, и чем скорее, тем лучше.

Вот уж никогда не думал, что буду искать способы, как надёжно и безопасно избавиться от нескольких центнеров золота. Отчасти это было бы даже смешно, если бы не было так грустно и страшно. Да уж, не самая лучшая моя авантюра. Надо было верить своему предчувствию и не соглашаться вообще на эту работу, но лёгкие деньги поманили, и вот мы здесь, в полной заднице. Как всегда.

До Мартиники, слава Богу, было ещё несколько дней пути, так что небольшой запас времени у меня ещё оставался, хотя он и таял с каждой секундой.

В конце концов, после короткого отдыха я вышел на палубу, окидывая взглядом хмурые и сосредоточенные лица матросов. Каждый прекрасно понимал, что на месте Йохана мог бы оказаться любой из них. Хотя, на самом деле, было даже удивительно, что первое падение произошло только сейчас, я ожидал его гораздо раньше. На шхуне не приходилось так часто лазать наверх, в отличие от «Поцелуя Фортуны» с его прямыми парусами на фок-мачте, с которыми нужно было постоянно работать на высоте.

— Вижу парус! — пролетел над палубой звонкий голос вперёдсмотрящего.

Все моментально оживились, это был первый корабль за долгое время, показавшийся на горизонте, а это значило, что мы наконец выходим из этих пустынных вод. А вот враждебный он или дружелюбный — пока сказать было нельзя. Мы шли прямо к нему, наши курсы пересекались, так что встречи, если курс мы не изменим, не избежать.

— Сбавьте ход, господа, — приказал я.

С полным трюмом золота лучше не стоит нарываться на неприятности. Они, эти неприятности, скорее всего, найдут нас сами.

Мы зарифили несколько парусов, а я продолжил наблюдение за незнакомым кораблем через подзорную трубу. Ясно видно было только три мачты с прямыми парусами, корпус пока увидеть не получалось, как и каких-либо вымпелов, определяющих государственную принадлежность судна.

Я немного нервничал. Не факт, что мы сумеем оторваться от него в случае погони, с нашим-то перегрузом. Возможно, лучше будет попробовать вовсе уклониться от встречи. На том корабле нас тоже давно заметили, и, видимо, ждали, что мы предпримем.

— Мистер Келли, давайте-ка на три румба правее, — сказал я.

Самую малость изменить курс, повернуть и пройти у него за кормой. И разойтись, как в море корабли. Я внимательно наблюдал за каждым его манёвром, и как только «Поцелуй Фортуны» повернул, на грот-мачте незнакомца взвился белый флаг с лилиями. Французы. Можно немного выдохнуть. Самую малость выдохнуть, ведь с нашим грузом расслабляться нельзя ни на минуту.

— Поднимите флаг тоже, — приказал я.

— Наш? — спросил кто-то из матросов.

— Французский, дурья башка! — рявкнул я.

Вот было бы неловко поднять чёрный флаг в тот момент, когда мы, наоборот, хотим избежать встречи. А это я наконец сумел разглядеть незнакомый корабль во всей красе, и готов был спорить, что это не просто торговец или посыльный, это французский военный галеон, и кто знает, как бы он отреагировал на чёрный флаг.