— Подъём, — хмуро приказал я, и орки начали вставать, отряхиваясь от налипшего снега и разминая затёкшие и задубевшие конечности. — Выходим, как планировали. Как я вам говорил.

А запланировать ничего лучше грубой и тупой атаки я так и не смог, и вся эта возня с кострами и переговорами оказалась совершенно лишней и даже вредной, потому что я честно предупредил противника о своих намерениях и тем самым дал ему время подготовиться. Ну, будет мне урок. Больше я таких ошибок не повторю.

Так что мы высыпали из леса всей гурьбой, волоча с собой наспех сделанный таран из местного же дерева, и под прикрытием арбалетчиков пошли прямо к воротам.

— В атаку! — проревел я во весь голос, распугивая птиц и прочих обитателей местного леса.

— Ур-ра! — откликнулись воины, вселяя ужас в сердца врагов.

Мы рванули к воротам по извилистой дороге, оскальзываясь, падая и снова вставая, пока над нашими головами свистели болты арбалетчиков, пытающихся подавить сопротивление местных ополченцев. Над стенами раздавались истошные вопли, деревенские воины кричали, оповещая односельчан о том, что начинается штурм, первые раненые, зацепленные особо меткими стрелками, стонали и рыдали, из-за частокола перекинули бревно, которое покатилось по заледеневшему склону, подскакивая на кочках. Нескольких наших копейщиков задело, сшибая с ног, будто кегли, но большая часть войска его удачно избежала.

Я бежал вместе со всеми, хрипло выкрикивая наш боевой клич, чтобы деморализовать врага, чтобы их коленки тряслись, превращаясь в желе, а мечи наливались свинцовой тяжестью.

Вблизи частокол казался ещё выше. Защитники бросали сверху камни и короткие копья, но если камни ещё хоть как-то вышибали орков из строя, то метательные копья частенько перехватывались и отправлялись обратно, и их поток резко иссяк.

Первые храбрецы наконец добрались до ворот, таран гулко ударил, сотрясая и выламывая. По нам пытались стрелять из коротких луков, но стрелы отскакивали от брони и увязали в меховых плащах, и лишь изредка тот или иной орк тихо взрыкивал от боли, когда стрела находила открытое место. Но раскачивать таран не прекращали, и грубо обтёсанное бревно раз за разом врезалось твёрдым комлем в одно из немногих слабых мест этой крепости.

Арбалетчики прикрывали как могли, с бешеной скоростью натягивая тетивы и стреляя по тем ополченцам, кому хватало дурости высунуться из укрытия.

Дерево трещало и хрустело. Наконец, одна из створок не выдержала, провисла на петлях, и после очередного удара сорвалась. Орки взревели от предвкушения кровавого пиршества, и я взревел вместе с ними.

Стрелы и болты свистели над головами, шум, треск, крики и звон металла сливались в одну сплошную какофонию, но от этих звуков бурлила орочья кровь, требуя выплеснуть ярость в короткой жестокой вспышке.

Ночь выдалась холодной, и рассвет едва занимался над горами, с которых мы спустились, но нам было жарко. Я чувствовал, как от моего разгорячённого тела поднимается пар, а с каждым ударом моей палицы становится ещё жарче.

Защитники сопротивлялись отчаянно. Со стен, за воротами превратившимися в узкий коридор, нас обстреливали и закидывали камнями, но остановить наше продвижение всё равно не могли. Ополчение из деревенских мужиков ничего не могло противопоставить тренированной орочьей пехоте, обученной убивать, и обученной мастерски. Сегодня со мной шли лучшие из лучших, а этот рейд мог считаться проверкой выучки наших солдат и командиров. Или поощрением за отличную учёбу, потому как для орка не было большей радости, чем постукать врага, визжащего от ужаса.

Я лично шёл в первом ряду, плечом к плечу со своими соплеменниками, собственным примером показывая, как надо сражаться, и от ударов моей палицы сегодня погибло немало врагов. Тех, кто осмелился встать на моём пути. Кровавая ярость снова поднималась багровой пеленой, грозя захлестнуть меня полностью, но я балансировал на самом краю, чтобы не упасть в её пучину.

— Ур-ра! — ревел я во весь голос, и мой боевой клич подхватывали сотни голосов, сотрясая здешние стены.

Местные кричали что-то в ответ, но их возгласы тонули в шуме битвы.

Последний рубеж обороны, до которого мы наконец добрались, выглядел как тонкая линия из круглых деревянных щитов, сомкнутых в неряшливое подобие стены. Защитники, нахлобучив старые шлемы и нервно сжимая поржавевшее оружие, готовились взглянуть в лицо собственной смерти, и мне даже на мгновение стало жаль их, молодых подростков и обрюзгших стариков, давно позабывших, с какой стороны держаться за меч. Но только на мгновение. Я вдруг подумал, что было бы, если ситуация перевернулась, и это в нашу деревню нагрянули завоеватели.

— В атаку! — прорычал я, и зелёная волна подхватила меня и понесла на эту жиденькую шеренгу.

Палица с грохотом обрушилась на щит, наверняка ломая руку тому, кто его держал. Чужое копьё, на наконечнике которого я каким-то образом разглядел жёлто-бурое пятнышко ржавчины, медленно ткнулось в мою сторону, и я чуть ли не с насмешкой от него увернулся. Чтобы достать орка, этого недостаточно. Зато наши копейщики работали с точностью и скоростью швейной машинки, прорубая во вражеском строю одну брешь за другой, окружая выживших, добивая их и тут же выравниваясь, чтобы двинуться дальше. Отработанные почти до автоматизма движения мало походили на ту свалку и беспорядочные дуэли, которые орки предпочитали вести прежде, и из-за которых всякий раз оказывались биты.

Следом за нашими славными копейщиками шли простые пехотинцы, укрываясь прямоугольными гномьими щитами, а за ними — стрелки, прикрывая всех остальных от вражеских стрел и камней.

Мы ворвались в деревню, и битва из управляемого сражения тут же превратилась в резню, распадаясь на отдельные акты насилия, которые как в дьявольском калейдоскопе перетекали из одного в другой. И которые я никак не мог ни предотвратить, ни остановить. Я мог только воздержаться от участия или возглавить, третьего варианта здесь не предусмотрено. Я предпочёл возглавить, преследуя единственную цель — не допустить сожжения деревни, мне она была нужна как опорный пункт и крепость, а не как огромная куча пепла.

Орки врывались в дома, переворачивая там всё вверх дном, убивали на месте тех, кто пытался сопротивляться, крики и плач заглушались хриплым смехом захватчиков. Некоторые пробовали убежать через запасные выходы, открывали калитки в частоколе, не зная, что все дороги и тропки контролируются арбалетчиками, самые отчаянные перепрыгивали стену, предпочитая медленную смерть от мороза и голода в зимнем лесу быстрой смерти от орочьего топора.

Впрочем, были и те, кто сдавался в плен, надеясь на нашу милость, и я ещё до сражения строго запретил причинять вред тем, кто сложит оружие. Все следующие завоевания станут ещё сложнее, если наши враги будут знать, что пощады ждать не стоит. Да и мы, в конце концов, не звери и, уж тем более, не эльфы, чтобы под корень вырезать целые селения. Сдающихся загоняли в один из амбаров и запирали там под охраной. Женщин и детей сгоняли туда же, даже если приходилось тащить их силой, этих я тоже запретил трогать под страхом смертной казни. Будущие подданные Орды не должны пострадать, даже если они об этом и не подозревают.

Но тем, кто встречал нас с оружием в руках, будь то дедов меч-кладенец, деревянные вилы или окованный железом крестьянский цеп, мы могли дать только славную смерть в бою, и немало простых мужиков, которые могли бы ещё жить и жить, погибали сегодня зря. Даже мне пришлось, скрепя сердце, несколько раз окончить жизненный путь то усатого крестьянина с косой, то пожилого охотника, которые всего лишь храбро защищали свои дома от чужаков.

Спустя каких-то полчаса, показавшихся мне целой вечностью, деревня оказалась полностью в наших руках, а первые лучи солнца наконец выглянули из-за гор. Орки шумно праздновали победу, воины рычали, плясали и вопили, вытаскивали из опустевших хижин всё, что имело хоть какую-то ценность, от ржавой кочерги до роскошных меховых плащей. Ураг лихо выплясывал на снегу с деревянной братиной на голове, его дружки где-то раздобыли целый ворох женских платков и повязывали друг другу на все возможные места, пока над ними потешались остальные, Бурздуб ещё с несколькими орками выбирали самое лучшее оружие из подобранных у мертвецов трофеев. Все были охвачены радостным возбуждением, славили командиров и, особенно, вождя, который привёл их за такой богатой добычей.