Кальварис щёлкнул пальцами, и перед ними появилась огромная книга с кожаным переплётом:

— Подписывайте контракт. Мелочь, но… — Его глаза сверкнули. — Без возможности расторжения.

Когда последняя подпись была поставлена, стены академии дрогнули.

— Добро пожаловать в Эгоэон, — прошептал Кальварис, исчезая в облаке серебристого дыма. — Ваши кельи ждут.

…

Общежитие оказалось роскошным — если не считать того, что все надписи на дверях были зеркальными, а кровати представляли собой каменные плиты с выгравированными списками прошлых неудачников.

Малина, оказавшаяся в одной комнате с Василием, уже развешивала платья в шкафу, который шипел на неё латинскими цитатами.

— Год, — пробормотал Василий, разглядывая учебный план, где первым пунктом значилось «Основы самолюбования». — Всего год.

Борис устроился на подушке с вышивкой «Ты недостоин»:

— Главное — не забыть, зачем мы здесь.

— Мы даже не осмотрелись толком, — пробормотал Василий, швыряя пергамент на пол. Тот тут же сам вернулся на место, обиженно шурша. — Год обучения, а мы даже не знаем, где тут туалет.

Малина, разбирающая свой гардероб, замерла.

— Ты действительно думаешь, что проблема в туалетах? — она повернулась к нему, скрестив руки. — Весь Второй Круг — это закон греха Гордыни Кальвариса. Мы уже дышим им. Если не найдём способ противостоять, даже не заметим, как он нас поглотит.

Василий задумался, потирая подбородок. Внезапно его лицо озарилось улыбкой.

— Ты гений.

— Я знаю, — автоматически ответила Малина, затем нахмурилась. — Почему?

— Закон греха подпитывается гордыней, да? — Василий вскочил, начав расхаживать по комнате. — Значит, нам нужно… УНИЗИТЬ ДРУГ ДРУГА!

Малина застыла на секунду, затем рассмеялась так, что даже её шкаф перестал ворчать.

— Ты… ты серьёзно? — она схватилась за лицо, но смех не утихал. — Это самый идиотский план за всю историю идиотских планов!

Темнота в келье стала плотнее, словно сама тьма затаила дыхание, наблюдая за происходящим. Василий стоял перед Малиной, его тень, удлиненная мерцающим светом адских факелов, полностью накрыла ее. В воздухе витал густой аромат — смесь пота, кожи и чего-то неуловимого, чисто адского.

— Я абсолютно серьезен. — Каждое слово было обжигающе четким, как удар хлыста.

Малина сделала шаг назад.

— Подожди… ты же не собираешься… — ее голос дрогнул, когда Василий начал расстегивать ремень. Металлическая пряжка звякнула, звук эхом разнесся по каменным стенам.

— Соси.

Его голос прозвучал низко и густо, как мед, стекающий с лезвия. Не приказ — констатация факта.

Малина медленно подняла взгляд, и в ее глазах заплясали огоньки. Губы, алые, растянулись в сладострастной усмешке.

— Ох, Василий… — Она провела языком по верхней губе, оставляя влажный блеск. — Ты правда думаешь, что ты здесь будешь унижать меня?

Его пальцы впились в ее волосы — густые, пахнущие гарью и запретными травами — резко запрокидывая голову назад.

— А разве нет? — Он наклонился, и его дыхание, горячее, обожгло ее кожу. — Ты на коленях. Ты дрожишь. Ты сделаешь то, что я скажу.

— Дрожу? — Малина вновь рассмеялась. Ее пальцы, с острыми черными ногтями, скользнули по его бедрам, оставляя на коже едва заметные царапины. — Это не страх, милый. Это предвкушение.

Она потянулась к нему, намеренно медленно, заставляя его ждать. Ее дыхание, прохладное, как подземный склеп, обдало его кожу мурашками.

— Ты хочешь моей покорности? — Ее губы, мягкие и смертельно опасные, почти касались его кожи, лишь чувствуя, как он напрягается от этого мучительного ожидания. — Но что, если это ты станешь моей игрушкой?

Василий резко выдохнул, его пальцы сильнее впились в ее волосы.

— Попробуй.

Малина улыбнулась — и действительно попробовала.

Он дёрнулся, когда ее язык, шершавый и невероятно гибкий, скользнул вдоль него, ловя каждый его вздох, каждый подавленный стон. Ее слюна, густая и чуть горьковатая, оставляла на его коже мерцающий след.

— Ну что, Василий… — Она оторвалась на секунду, и капля прозрачной жидкости повисла на ее подбородке, сверкая в тусклом свете. — Кто здесь беспомощен?

Его рука дрогнула в ее волосах.

— Ты… играешь с огнём.

— Я дьяволица, дорогой. — Ее пальцы сжали его уже без намёка на нежность, ногти впились в плоть. — Огонь — это моя стихия.

И снова ее рот закрылся вокруг него, уже без игры, без намёков — только власть, только контроль. Ее щеки втянулись, создавая вакуум, от которого у Василия потемнело в глазах.

Василий зарычал, его тело напряглось, мышцы пресса дрожали от напряжения. Но она чувствовала — он уже не командует. Он отдаётся.

— Вот видишь… — Малина приподнялась, оставляя его мокрым, дрожащим, на грани. Ее губы блестели, а на языке еще дрожала капля слюны. — Ты хотел унизить меня?

Ее пальцы медленно прошлись по его животу, чувствуя, как его мышцы вздрагивают под прикосновением.

— Но это ты сейчас едва стоишь.

Он схватил ее за подбородок, его глаза пылали адским огнем.

— Это ещё не конец.

— О, я на это и надеюсь. — Она снова улыбнулась, уже зная, что победила. — Потому что если ты думаешь, что этим всё закончится… То ты сильно недооцениваешь меня.

Ее губы снова скользнули вниз, и на этот раз она взяла его полностью, до самого горла, заставляя его выгнуться в немом крике.

Тьма в келье сгустилась, стала плотной, как черный шелк, обволакивающий их тела. Воздух наполнился густым ароматом — жаром кожи, привкусом адреналина и чем-то еще, неуловимо демоническим: запахом серы, смешанным с дорогими духами, что Малина украла когда-то.

Она замерла на коленях, ее пальцы — изящные, с ногтями, черными, как ночь в Бездне — обхватили его. Кожа под ее ладонями пульсировала, горячая, как лава, а каждый ее вдох заставлял платье трепетать, обнажая то бледное плечо, то изгиб груди.

— Ты… чертовски вкусный для адвоката, — прошептала она. Язык скользнул вдоль него, медленно, словно пробуя на вкус каждый сантиметр.

Василий резко вдохнул, его пальцы дрожали, будто пытаясь удержать контроль.

— Снова... Возьми глубже.

Она послушалась. Опустилась ниже, пока его естество не коснулось самого горла. Его стон прорвался сквозь сжатые зубы, низкий, животный, и Малина почувствовала, как ее собственная плоть откликается — горячая волна прокатилась по животу, заставив сжаться бедра.

Платье Малины, сотканное из маны, сползло с плеча, обнажив ее грудь. Но этого никто из них не заметил, им было не до этого.

Василий наклонился, его дыхание обожгло ее лоб.

— Ты… такая красивая, когда унижаешься.

Слова ударили, как плеть, но вместо боли — только жар, разливающийся по всему телу. Она застонала, губы сжимаясь вокруг него туже, язык скользя по тому самому чувствительному месту, что заставило его выгнуться дугой.

— Да… вот так…

Его рука опустилась на затылок, направляя ритм. Контроль — жесткий, но не жестокий. Ровно настолько, чтобы она чувствовала.

И ей это нравилось.

Жар пульсировал внизу живота, влага стекала по внутренней стороне бедер, смешиваясь с тенью, что клубилась у ее ног.

— Я… не думала… что это будет так… — она оторвалась на секунду, губы блестели, как мокрый рубин.

— Грязно? — он усмехнулся, но в глазах уже не было насмешки — только темный, ненасытный голод.

— Возбуждающе.

И снова ее рот сомкнулся вокруг него, теперь быстрее, увереннее. Каждый ее движениe вырывал у него стон, каждый вздох — проклятие.

Тьма вокруг них ожила. Тени на стенах извивались, шептали, смеялись — насыщались.

А где-то далеко, за толстыми стенами, Борис орал что-то про печенья и грозился поджечь библиотеку.

Но здесь, сейчас, в этой келье — существовали только они.

И трещина в мироздании, что расходилась все шире.

— Теперь твоя очередь, — выдохнула она, отрываясь от него. Ее губы блестели, а в глазах плясали адские искры.