— Меня всегда бесили и пугали невежественные люди и власть толпы. Безумной и бездумной, — пробормотал Михаил. — Если Бог так мудр, зачем существует невежество, уничтожающее в своём отрицании всё прекрасное? Стоит тебе подняться чуть выше — и друзья превращаются во врагов. Начинают тянуть назад, вешают на тебя обязательства, выставляют требования, будто ты стал им должен.

— Невежество — это не просто порок. Это система защиты, — спокойно ответил Мэтью.

— От чего? Что я им делал? За что? Что меня любило меньшинство, а большинство ненавидело в школе и университете? И я предпочёл грех недеяния?

— Ты так откровенен, что я диву даюсь, — усмехнулся Мэтью.

— А что мне врать самому себе?

— И то верно, — кивнул он. — Потому что я — это ты. Но большинство людей постоянно себе врёт. Знаешь почему? Потому что боятся страстей, которые не способны обуздать. Что, если истина пугающая — и пробуждает волю, которой ты не способен управлять? Ты получаешь власть, но не имеешь любви. Люди подвергаются страстям богатства, известности, плотским утехам и гордыни, потому что побежали вперёд раньше времени. И оттого их карма портится. Они предпочитают покой невежества, приобретая опыт размеренно. Стоит ли судить их за это?

— Действительно... Такое осознание успокаивает. То есть, третья гуна — и есть любовь? Почему она не доступна сразу?

— Потому что человеческим страстям противопоставлена стабильность системы, — ответил Мэтью. — Процесс эволюции и природа сознания атомизировали человека, превратив социум в производственную цепочку, где у каждого психотипа, обусловленного генетически, своя роль — от замысла до реализации и постобслуживания. Гармония приходит не сразу, а в результате сложного согласования внутренних и внешних потоков. Любовь — это не награда, а побочный эффект зрелости.

— Вчера мы говорили с Линь о власти. Я запутался и не понимаю, как связаны власть и гуна любви, — сказал Михаил. — Мне кажется, они несовместимы. Ведь власть — это монополия на насилие.

Мэтью посмотрел на него внимательно, но мягко.

— Так кажется, пока ты смотришь на власть только как на инструмент контроля. Но власть — это также способность держать пространство, брать ответственность, защищать. Она неотделима от любви, если любовь зрелая.

— Сколько войн породили благие намерения, — заметил Михаил.

— Войны порождает не злость или доброта отдельных людей, — спокойно ответил Мэтью, — а молчаливое согласие большинства.

— Что мне всё это даёт? — спросил Михаил.

— Ты ведь думаешь о власти как о политике и подчинении материи, — Мэтью посмотрел на него чуть внимательнее. — Но власть проявляется и в отношениях, где партнёры, сливаясь в единое целое ради самопознания друг друга, получают власть друг над другом. Это неизбежно, если они действительно стремятся к целостности.

— Власть в отношениях?

— Да. И если они не возымеют власти над своими собственными страстями — начинают ревновать, завидовать, возвышаться, обвинять, обижаться. Вместо того чтобы творить, осознавая ответственность за свои мысли, чувства и действия. Любовь, не осознающая своего предназначения, превращается в механическое продолжение рода, зависимость, потребительство или тиранию. Нельзя познать то, что ты стремишься подчинить, разрушая своей несдержанностью и перекладыванием вины и ответственности на другого.

— Есть расхожая фраза, виноваты оба.

— И да и нет. Ты пришёл именно сюда, в Институт, — ответил Мэтью. — Потому что ты был так наполнен гордыней, что не мог осознать: вся твоя философия — фикция. Ты шёл, сомневался, боялся, рисковал, отрицал — всё ради одного: подчинить себе реальность. Вот ты управляешь движением солнца, какая разница кто виноват. Главный вопрос зачем, какова конечная цель твоих дейсвтий?

— Просто акт чистой воли.

— Просто — да не просто. Потому что если мерить мир категорией вечности, то вселенная угаснет, солнце потухнет, движение остановится. На что воля в мёртвом мире? — Мэтью усмехнулся. — Просто ты оживил блики на воде, чтобы мне было веселее на неё смотреть.

— Действительно. Иначе просто скучно, — поддержал шутку Михаил.

Мэтью вышел из беседки и направился прямо к пруду. Он шагал неторопливо, и когда ступил на водную гладь, та не поддалась ни на сантиметр — словно была твёрдой, как зеркало. Вода не колебалась. Он пошёл по поверхности, будто по отполированной плите, отражающей небо и солнце.

Остановившись в центре, Мэтью начал вычерчивать ногой на поверхности воды круг, затем стал делить его на сектора. И при каждом движении воды не сходились обратно — линии оставались чёткими, словно он чертил по мокрому песку или по свету. Он делал это медленно, не торопясь, и при этом негромко комментировал свои действия, будто объяснял что-то невидимой аудитории.

— Это круг, разбитый на восемь секторов, — сказал он, не поднимая взгляда. — Утроба, рождение, детство, юность, зрелость, старость, смерть, послесмертие. Чтобы понять, где ты — и куда идёшь, встань в утробу и пройди шаг за шагом всю свою жизнь. Прочувствуй каждый миг — только так ты осознаешь свой предел.

Михаил без колебаний вошёл в круг и встал в сектор Утробы. Он почувствовал тёплую темноту, как ожидание перед открытием. Здесь не было мыслей — только предвкушение. Он знал: его ждёт путь, полный событий, и это не будет просто. Но он уже знал всю свою судьбу наперёд — ведь именно он сам выбрал это воплощение. Его душа была древней, прошедшей множество циклов, и она не торопилась покинуть колесо. Она стремилась пройти весь путь, чтобы снова вернуться к Источнику, откуда пришла. Хотя память об этом Источнике была утрачена, в нём жила уверенность: впереди — насыщенная и интересная жизнь.

Сектор Детства прошёл почти мгновенно. Михаил как будто просто выжидал. Он знал, что это необходимо, но ему было скучно. Он не чувствовал себя ребёнком, а лишь наблюдал со стороны — и ждал.

Юность была полна стремлений и исканий. Развлечения, приключения, попытки узнать мир, за которыми скрывалась подготовка. Он отрёкся от общества, которое узнал и отверг, чтобы найти свой путь. Разыне люди встречались на его пути — враги и союзники, попутчики и иноходцы, но он бежал слишком быстро, чтобы заметить их, лишь иногда успев слышать в догонку: «Куда ты так спешишь, там ведь смерть?» — но это его не останавливало, а только подхлестывало держать свой темп.

Зрелость стала стезёй испытаний. Здесь понадобился весь опыт его прошлых жизней. Его время пришло, и он впитывал всё, что происходило, как губка и дал себе волю дейстовать, несмотря ни на что. Каждый день казался шагом к кульминации, к событию, которое должно было всё изменить, события стремительн оменяли друг друга и день казался месяцем, а месяц годом, с лихвой компенсировав время прежнего ожидания.

Старость скинула с него бремя ответственности и целеустремленности. Больше не было нужды в поисках любви, власти, смысла, известности и богатства — всё это растворилось в покое. Он знал: предначертание выполнено. Люди приходили к нему за советом. Он приходил к людям, когда чувствовал зов. Формально у него не было власти, но сама его тишина, его присутствие становились символом — он стал тем, кем был. Пусть сам не знал точно, кем.

Смерть прошла тихо, как выдох. А послесмертие — как музей, в котором он бывал уже не раз. Он прошёл эту рутину с почтением, но без интереса.

И вдруг — он не пошёл в утробу. Он двинулся к центру круга. К Источнику.

Источник растворил его в себе. Он знал все тайны Вселенной, стал её частью — и не потерял себя. Но именно потому ему стало там скучно, ведь источник не имел движения, он просто был, и всегда будет принимая к себя и отделяя от себя неисчислимое число душ в вечном цикле рождения и смерти вселенных. Он не вернулся в утробу и не родился вновь. Он остался между Абсолютом и материальным воплощением. В этой точке — на оси круга — он почувствовал себя не участником сновидцем, а творцом своих снов и снов других. Он был тем, кто вращает колесо, а не крутится в нём. Безусловно, он был не один и не подчинён лишь одному себе, это был акт коллективного сотворчества, немногочисленных душ, решившихся остаться здесь до скончания времени этой вселенной, став проводниками между смертными мирами и бессмертным Источником.