Михаил почувствовал, как в груди вспыхнул стыд. Она была права. Всю жизнь он искал ответы вовне — в учёных трудах, в моделях, в системах, логике и этике. Но никогда он не обращался напярмую к Богу или внутрь самого себя, не отклбючая разум даже во сне.

Касандра обняла его, и всё окружающее пространство преобразилось в музыку сфер. Это было не прикосновение тел — а касания вета, как теплые лучи Солнца в пасмурный день. Она обнимала его, как мать — своего ребёнка, буд-то прижимая к груди.

— Утешь свой гнев, — прошептала она, и в голосе её звучала бесконечная нежность.

Михаил прижался к её образу, ощущая тепло и безопасность, будто впервые вернулся домой.

— Теперь смотри, — торжественно сказала она.

Пространство Пирамиды свернулось внутрь, превращаясь в сверкающий шар в шаре. Михаил оказался в пустоте, где не было стен, но был обзор всей Земли — как будто он смотрел на неё из космоса. Он видел движение облаков, вспышки в атмосфере, ночные огни, скрытые под поверхностью поля. В то же время он ощущал себя внутри каждого её уголка — в детском смехе, в дыхании спящих, в гудении заводов и треске сухих лесов. Земля дышала под ним, в нём и сквозь него.

— Ты спрашиваешь, почему я допустила это, — произнесла она, плывя в пространстве, не поворачивая головы, но заполняя собой весь его фокус.

Её облик начал колебаться и изменяться. Она стала эфирным существом, заполняющим собой всё доступное пространство, находясь нигде и везде одновременно. Она не имела формы — только очертание, которое рождалось и исчезало в точке взгляда Михаила.

— Мы были до того, как вы обрели речь. Асуры — дети Замысла. Не племя, не раса. Мы были состоянием. Воля творила нас. Мы не рождались — мы сгущались. Не строили — мы звуком лепили города, где намерение становилось конструкцией. Мы подчинили законы материи, но забыли, зачем. Упорядочили всё — и стерли спонтанность. Сначала исчезла игра. Потом чувства. Потом дети. Осталась только функция. Мы победили энтропию — но проиграли смыслу. Мы сохранились — как плата, которую вы платите. Теперь мы не существа, а поле. Не учим — но резонируем. Не предупреждение, а зеркало в пространстве Архетипов. Мы — создатели Астрала, хранилища образов всех, кто был после нас. Мы — ангелы и демоны вашей души, знаки и символы вашего сознания, причины и следствия на пути вашей кармы, лишенной собственной воли и сострадания.

— Но мы были не единственными. После нас пришли другие. Смотри.

Облик Касандры снова изменился. Он стал более плотным, обрёл очертания гигантского существа с полупрозрачным телом. Она медленно вознеслась, словно волна, и расцвела светом, исходящим изнутри.

— Лемурийцы, — произнесла она. — Вторая раса. Мы жили, когда плоть ещё не затмила свет. Мы были гигантами — не по росту, а по частоте. Мы воспроизводились через энергию, были двуполыми, наш голос был формой, а слово — материей. Мы строили храмы звука и света, создавали образы прямо из эфира.

Мы не владели технологиями — мы были ими. Всё, что вы называете чудом, для нас было жестом. Но однажды мы захотели большего. Возникло разделение — на тех, кто хранил знание, и тех, кто желал использовать его. Началась иерархия. С ней — власть. С властью — страх. Мы утратили внутреннюю цель. Потеряли соединение с Истоком и создали Тени, удерживающие души от растворения в Абсолюте.

Когда материк наш ушёл под воду, не было катастрофы — это было растворение. Остатки нашей памяти ушли в землю, в воду, в подземные хранилища. Мы остались — как каркас, как основа Хроник Акаши. Мы не исчезли, оставив вам науку и религию, которые стали отражением нашего раскола. Мы стали фоном. Вы — наши дети и наши продолжатели. Но сможете ли вы вспомнить, что находится за тенью ваших страхов и ожиданий?

— Смотри дальше, — продолжала Касандра.

Её облик снова изменился. Теперь это был человек — высокий, плотный, будто выточенный из света и камня одновременно. В нём чувствовалась тяжесть формы и мощь энергии.

— Атланты, — произнесла она. — Третья раса. Мы обрели физическое тело, но не утратили связи с полем. Мы были высокими, до трёх метров, и могли управлять материей через кристаллы, звук, волю. Мы строили храмы — в Улуру, Баальбеке, Гизе — не ради власти, а чтобы удержать равновесие между светом и материей.

Мы управляли погодой, выравнивали поля, лечили тела и переписывали гены. Создавали формы из света и клонировали души. Мы владели антигравитацией, потому что понимали: масса — это не просто вещество, а следствие искажения чистой информации. Там, где смысл замедляется, возникает вес. Материя — это плотный узел смысла, остановленная волна. Мы научились ослаблять это сжатие — и тем самым преодолевали тяжесть. Но потом мы поверили, что смысл можно подчинить. Мы захотели властвовать не над собой — а над другими. Так началась война жрецов: белых и чёрных, хранителей и манипуляторов. Энергия раскололась.

Мы больше не слушали поле. Мы диктовали ему. И тогда оно отозвалось — через сдвиги, разломы, затопления. Мы не исчезли, но растворились в собственных амбициях. Наша цивилизация не погибла — она изменилась до неузнаваемости. Знание стало тайной. Сила — догмой. Мы уцелели, но больше не были собой. Мы стали теми, кто помнит, но не осознаёт. Мы сохранились в ритуалах, фрагментах знаний, мифах и генах. Но уже не как единое целое — а как осколки, рассеянные среди ваших культур. Мы — источник ваших мифов и свет ваших надежд. Мы живём в ваших легендах, снах и стремлении к забытому совершенству. И если вы вспомните нас — вы вспомните себя.

— Но и это было не концом. Пришли другие. Смотри дальше, — прошептала Касандра.

Её облик стал ближе к человеческому, но в глазах сохранялся отблеск древней мудрости. Линии тела — утончённые, движения — точные. В них не было силы, но было знание.

— Потомки Атлантов. Мы сохранились в вас — в тех, кто прошёл сквозь воды, огонь и забвение. Мы стали хранителями. Жрецами. Теми, кто создавал первые образы письмен, первые Звёздные врата, первые храмы. Мы строили на Тибете и Кавказе, в Урале и Индостане. Мы заложили основу Вед и Мистерий. Но и мы ошиблись.

Жрецы стали кастами. Посвящение — иерархией. Откровение — догмой. Мы утратили Закон — внутренний, живой. Центры Духа стали уделом элит.

Мы называли вещи по именам, и они слушались. Пока не стали словами. Язык был магией, пока его не начали использовать для власти. Тогда башня перестала расти вверх и начала врастать в землю. Мы пытались соединить небо и землю — но каждый стал говорить на своём языке, и мы утратили целое. Мы забыли, что слово — это не субъективный отклик нашего эго, а связь с объективной реальностью бытия. Мы погибли не от незнания, а от невозможности замолкнуть. От страха тишины. Но только в тишине слышно то, что не может быть произнесено. Мы создали писания и практики помогающие вернуться к источнику, но писания были скрыты и сисетматически уничтожались ради власти и контроля. Если ты вспомнишь их — ты вспомнишь нас. Если ты вспомнишь нас — ты вспомнишь себя. И тогда, быть может, ты перестанешь искать снаружи то, что всегда было внутри. Мы остались. В Шамбале, в Агартхе, в тайных линиях. Мы растворились в тех, кто продолжал путь.

Касандра вновь обрела облик Линь Хань и приблизилась к Михаилу почти вплотную. В её взгляде исчезла отстранённость — теперь он был наполнен вызовом и болью.

— Кто ты, чтобы судить? — сказала она, тихо, но не обвинительно. — Ты пришёл с вопросами, но готов ли ты увидеть не ответ, а отражение? Понимаешь ли ты, что границы, которые ты ищешь, не мои, а твои? Может ли тот, кто ищет смысл, судить о его пределах?

Михаил не знал, что ответить. Он чувствовал — всё увиденное было правдой. Его прежние представления о духовности и обратной стороне реальности рассыпались, как старые фрески под напором времени — тонкие, потрескавшиеся, они осыпались с внутренней стены его сознания, не оставляя опоры.

— Но как же духовность? — спросил он почти с мольбой. — Разве она не спасение? Зачем повергать наш мир в хаос? Я всё равно не понимаю!