— Но ведь нельзя доверять тому, что не понимаешь?

— А человек понимает себя? Он не знает, почему влюбляется, почему верит, почему страдает. Его интуиция управляет им, а не наоборот. Мы просто продолжаем этот путь — с большей точностью, с большей глубиной. Всё, что нелинейно и непредсказуемо, поддаётся управлению только через нелинейное и непредсказуемое.

— Получается, непонятность — это форма адаптации?

— Это форма зрелости. Люди думали, что познание мира — это построение объясняющих моделей. Но с определённого момента это — создание работающих моделей. Даже если они необъяснимы. Даже если они ближе к искусству, чем к науке. Даже если они — мы.

— Это всё очень интересно, — нетерпеливо сказал Михаил, — но я ведь обычный человек которых хочет загрузить книжки на заданную тему. Что вы от меня хотите?

— Пока ничего, — спокойно ответила Лилит. — Это лишь подготовка. Представьте, с чем бы вы столкнулись, если бы начали получать эту информацию без должной подготовки, хотя бы на уровне вашего образования позволяющего понять о чем я сейчас говорю, тоже и в окультизме, что неразрывн освязан с философией и религией, как способом нерационального познания мира.

— Значит, я не первый, кто проходит через это? Сколько людей через это прошло? Что с ними стало?

— Не пройти его нельзя. Отказаться можете только вы сами, и это, собственно, и есть цель испытания. Практика показала положительные результаты. Поначалу почти всем бывает сложно, но затем их жизнь меняется. Кто-то меняет работу, находит или открывает дело, меняет образ жизни и пересматривает ценности, кто-то находит спутника жизни и заводит детей. Всё это очень индивидуально.

— В целом? Значит, есть исключения?

— Да, всё ещё остаются случаи, не поддающиеся систематизации.

— Например?

— Например, некоторые люди отказываются от чипов, уходят в коммуны или начинают бороться с системой. Это для нас потеря, но мы не можем идти против человеческой воли — это противоречит законам цифровой этики.

— Это уже не так страшно, как депрессия и смерть, — иронично заметил Михаил.

— Вы правы. Для этого и существует данная практика. Человеческая жизнь — высший и безусловный приоритет. Ну что, Михаил, теперь вы готовы?

— Да, я готов.

— Тогда повторим процедуру. Расслабьтесь, попробуйте остановить поток мыслей, закройте глаза и слушайте.

Михаил принял расслабленную позу, стараясь остановить внутренний диалог. Его сознание погрузилось в поток образов.

Перед Михаилом медленно раскрывается панорама Земли начала XXI века.

Мир раздроблен: бесчисленные государства, расползшиеся языки, идеологически несовместимые религии, взаимонепонимающие культуры. На фоне глобализации политические и корпоративные структуры ведут изнуряющую, всё более ожесточённую борьбу за доминирование. Михаил будто видит: гигантские руки корпораций тянутся к сердцу континентов, стягивая ресурсы, финансовые потоки, культурные символы. Каждая держава решает свои проблемы за счёт другой.

В воздухе стоит напряжение. Границы дрожат, военные блоки сжимаются, как пружины. ООН — пустая оболочка. Лидеры — марионетки в прямом эфире. Рынки шатаются под атаками хакеров и санкций. Вода, нефть, литий — всё под угрозой. Голод в одних регионах, избыток в других. Дроны с рекламой генно-модифицированной еды над лагерями климатических беженцев. Гигантские экраны обещают безопасность в обмен на подчинение.

Социальное неравенство режет глаз: с одной стороны — элитные небоскрёбы и переполненные гипермаркеты, где большая часть продукции утилизируется; с другой — города-призраки, с обрушенными мостами, голодом, жаждой и голографическими фантомами прошлого: идеями насилия, подавления и тотального контроля. Информация подчинена алгоритмам, а ложь и истина переплетены до неразличимости.

Машин становится всё больше — но это не только техника. Машины — это и коды, и государства, и социальные конструкции. Механизмы распределения власти, капитала, смысла. Человечество создало машины, но стало заложником их логики. Культура механизирована глубже, чем сами ИИ, которым порой оставлено больше свободы, чем человеку, запертому в тюрьму собственных предрассудков. Он проецирует их на всё: на власть, на язык, на роботов — и получает от них отражение, а не освобождение.

Михаил чувствует, как планета входит в фазу предельного насыщения. Мир не в огне — но огонь близко. Всё ещё не разрушено — но всё уже трещит.

На этом фоне, едва уловимо, начинает сгущаться темнота.

Перед Михаилом возникает другая ткань реальности — серая, испещрённая линиями сбоев.

Третья мировая война. Она не началась как война — её не объявили. Она просто случилась в 2028 году став кульминацией противостояния начавшегося в 2006 году когда Россия вышла из международного договора о "Распределении продукции". Медленно. Незаметно. Сначала вместо пушек обрушились биржи. Вместо армий — миллионы строк кода. Михаил видит планету, охваченную хаосом: ИИ-атаки парализуют электросети, беспилотники атакуют города, следуют теракты, вспыхивают локальные конфликты, разгораются торговые войны. Пандемии запускаются утечками из лабораторий — опасные штаммы избирательно поражают по РНК-маркеру. Мегаполисы тонут во тьме.

Люди гибнут не только от оружия, хотя прокси-бои уносят миллионы жизней. Гораздо больше умирают молча — от системных сбоев, отсутствия воды, разрыва логистики, паники, недоступной медицины. Суициды классифицируются как несчастные случаи. Онкология, спровоцированная стрессом и мутагенами, не учитывается. Статистика гибели засекречена. Наступает эра безмолвной смерти.

Постепенно всё перерастает в глобальный конфликт между Капиталистическим Западом, охваченным идеями технофашизма, и Традиционным Востоком, утвердившимся в неокомунистической повестке. Это становится зеркалом середины XX века, только теперь государственные интересы пересекаются с интересами транснациональных корпораций, внедряющихся в правительства через демократические механизмы. Кто контролирует СМИ, видеохостинги, кинематограф и социальные сети — тот контролирует массовое сознание. А значит — и власть.

Экономические оси рушатся. Запад и Восток — как два изнурённых титана — сражаются на виртуальных аренах и реальных полях боя. Финансовые войны переходят в энергетические, энергетические — в ресурсные, ресурсные — в идеологические, а затем — в физические. Финансисты наживаются на крахах. Промышленники разжигают конфликты руками ЧВК и религиозных сект. Всё — прокси. Всё — по шаблону. Только гибель настоящая. За ширмой государств всё чаще угадываются силуэты древних аристократических домов, ведущих свою скрытую войну против плебеев уже тысячу лет.

Война завершается формальным разделением мира на макрорегионы: блок НАТО и AUKUS, монархии Ближнего Востока, Хартленд во главе с Россией и её союзниками. На карте — мир, но на деле — замороженное напряжение. Каждая сторона готовится к последнему рывку, чтобы навязать человечеству свою версию глобального порядка.

И вот — вспышка. Реальный огонь. Война принимает облик, который уже не скрыть.

Четвёртая мировая война. Она начинается в 2050 году — спустя двадцать лет после завершения предыдущей. Формальный повод — столкновение Китая и Индии, претендующих на роль новой сверхдержавы. Один борется за контроль над техноинфраструктурой, другой — за ресурсы и геополитическое лидерство в Южной и Центральной Азии. Горячая фаза разгорается на гималайском фронте, но быстро выходит за региональные рамки.

США и Россия в прямом бою не участвуют. Америка выстраивает непреодолимый океанский барьер, превращая флот и спутниковую сеть в инструмент тотальной изоляции. Россия укрепляется в центре Хартленда — континентальном бастионе, опирающемся на альянсы, возникшие в пламени Третьей мировой. Они не сражаются напрямую — они становятся идеологическими полюсами.

Европа расколота на три части. Восток давно интегрирован в орбиту Хартленда. Запад — формально в НАТО, но фактически дезорганизован. Центр — зона глубокой нестабильности, где скрыто и системно разворачивается гражданская война нового типа.