— Когда-то человека вела нужда. Угроза — реальная или воображаемая — давала цель. Сегодня мы так защищены, что утратили это.

— И всё же, мы организовали эту выставку, а вы на неё пришли, — заметила Анна, обретая спокойствие. — Вы не видите в этом противоречия?

— Когда-нибудь вы поймёте, — отмахнулся Мэрлин, будто его это больше не волновало. — Настоящее всегда за пределами восприятия. Но вам кажется, что то, что за этими пределами, не существует. Но это вовсе не так.

— Звучит как бессмыслица! — пробормотал кто-то из компании.

— Только если не видеть в этом смысл, — спокойно вставил Михаил. — Но разве смысл — это то, что всегда должно быть измерено?

Он внимательно посмотрел на Мэрлина:

— Что вы имеете в виду под "тем, что за пределами"? И как это вообще может иметь значение, если мы этого не ощущаем напрямую?

Мэрлин медленно повернулся к нему, словно решая — стоит ли тратить слова. — Всё, что человек способен измерить, он подчинил. Всё, что не поддаётся подсчёту, он объявил вымыслом. Но это не значит, что оно исчезло. Мы утратили язык, чтобы говорить о глубинном. Мы превратили счастье в продукт, цели — в KPI, а веру — в алгоритм вознаграждения.

— Вы против благополучия? — вмешался Артём с лёгкой усмешкой. — Звучит так, будто богатство и комфорт — препятствие.

— Я не против богатства, — мягко ответил Мэрлин. — Истинное просветление невозможно без ресурсов. Без власти и влияния человек не может влиять, даже если понимает. Но проблема не в деньгах или власти, а в том, что они стали целью, а не средством. Когда цель забыта, любое движение превращается в бессмысленное метание. Тогда и просветление становится декорацией, а человек — функцией собственного страха.

— То есть, можно оправдать всё, если у человека якобы была "высшая цель"? Даже войны? — не выдержала Анна.

— Нет, — покачал головой Мэрлин. — Истинная цель не допускает войны. Осознанность исключает насилие. Человек, знающий, что делает и зачем, не разрушает. Он создаёт.

— Но ведь большинство не знает, чего хочет, — заметил Михаил. — Или думает, что знает, пока не получит.

— Потому что бежит. 80% бегут в духовность от реальности. Думают, что просветление — это отказ, уход, удаление. Но духовность — это реализация. Единственный путь — это путь через действие. Через Кама, Артха, Дхарма, Мокша. Через бытие, обладание, служение и освобождение.

— А почему не получается? — спросил кто-то сзади.

— Потому что нет концентрации. Нет способности держать внимание и аскезу. Энергия утекает в страх, в ложь, в желания, которые не наши. В гнев, в сомнение, в чужие смыслы. В стремление угодить и быть кем-то, вместо того, чтобы быть собой.

— А как отличить свои смыслы от чужих?

— Слушать. Где твоя энергия — там и твой смысл. Что наполняет, то и твоё. Что обесточивает — чужое. Мы живём в проклятиях, которые сами на себя наложили, желая другим того, чего боимся сами.

— Это звучит как система, — тихо сказал Михаил. — Как игра, где есть уровни.

— Да. Но ты не игрок. Ты программист, тестирующий свою игру. Свободен тот, кто видит поле целиком.

— И всё же... если волшебства нет, во что тогда верить? — спросила Анна.

— В то, что есть. В любовь. В счастье. В логику и в ещё не открытую физику. А главное — в доверие. Без доверия ничего не вырастет. Никакая душа не созреет в недоверии и скептицизме.

— Я всё равно не понимаю, — с раздражением бросил Артём. — Это всё красивая философия, оторванная от жизни. Что я должен делать, вот конкретно? Просветлиться до чёртиков, чтобы стать прозрачным? — язвил он, явно провоцируя.

— Нет, — спокойно ответил Мэрлин. — Ты должен начать с простого. Сделать то, что боишься. Завершить то, что откладываешь. Перестать притворяться, что тебе всё понятно. Перестать бороться с собой. Просветление — это не экстаз и не сияние. Это, в первую очередь, ясность. Она не красива, не возвышенна и часто неприятна. Она — как зеркало без искажений. Ты не станешь прозрачным. Ты станешь видимым. А это страшнее.

— Конкретней Мэрлин, конкретней! — Настаива Артем.

— Но если уж тебе нужно конкретнее — богатство и власть не противопоставлены духовности. Духовный человек не может быть нищим вечно, если он действительно растёт. Он может держать аскезу, накапливать энергию, но его природа — реализовываться. И для этого он должен уметь обладать. Управлять. Создавать. Влиять. Помогать. Не только себе, но роду, племени, стране, миру. Мы не осуждаем бедность, но не должны её обожествлять. Смирение — это не цель, а промежуточная точка. Без реализации путь не ведёт к Творцу. И без обладания опытом власти невозможно понять, для чего она вообще нужна.

— Ну дак я, в отличие от тебя, — с вызовом отозвался Артём, — имею стабильную, понятную работу, жену, и, возможно, заведу ребёнка. Что со мной не так?

— Разве я говорил, что с тобой что-то не так? — Мэрлин посмотрел на него почти с сочувствием. — Но где здесь ты? Это весь твой план на жизнь? И предел твоего "я"? Представь, что ты проживёшь так не сто, а тысячу лет. Готов ли ты веками повторять одно и то же? Может, дело не в том, что это плохо, а в том, что ты просто не доживёшь до момента, когда поймёшь, насколько это скучно и насколько не приближает к Творцу.

— Это уже религия, — отрезал Артём. — А я не религиозен. Я учёный. Как и ты, кстати. Просто ты у нас с прибабахом.

— Это слишком долгий разговор, а нам пора идти дальше, — сухо ответил Мэрлин, вставая. — Кстати, я с радостью купил бы пару работ.

— А мне понравилась идея любви как смысла, — попыталась поддержать беседу какая-то девушка из группы, но Мэрлин уже потерял интерес. Он не стал ни спорить, ни соглашаться, просто развернулся и ушёл, не оставив ни реверанса, ни прощального взгляда.

Аукцион прошёл удачно: выручка втрое превысила расходы. Но Михаил чувствовал странное послевкусие. Можно ли было считать это успехом? Его снова захватило ощущение нереальности происходящего будто он просыпается из сна в сон, но он решил отложить эти мысли на потом.Такое можно было бы повторить как бизнес модель, но вряд ли следующая выставку будет иметь тот же успех, потеряв дух новизны.

Люди постепенно расходились. Одни уходили незаметно, почти по-английски, другие задерживались, чтобы поблагодарить за вечер. Организаторы и авторы, обессиленные после насыщенного дня, отвечали лишь легкими улыбками — больше не требовалось слов.

Когда зал опустел, место ожило шёпотом роботов-уборщиков, а Анна и Михаил, решив избавиться от усталости, вышли прогуляться вдоль реки. Молча шагали по освещенному тротуару, наслаждаясь прохладой ночного воздуха, пока Михаил вдруг не нарушил тишину.

— Знаешь, в школе я больше всего любил историю. Мне всегда казалось, что моя судьба будет особенной, что я смогу изменить этот мир. Но время шло... и ничего не происходило.

— А теперь? — осторожно спросила Анна.

— А теперь... мне кажется, это невозможно.

— Я когда-то мечтала помогать людям, — с лёгкой улыбкой поделилась она. — Представляла, как делаю что-то важное, настоящее, вместе с командой таких же увлеченных и веселых коллег. Хотелось быть частью чего-то великого.

— Хорошая мечта.

— Но, видимо, некоторым мечтам суждено остаться мечтами, — понизив голос, заключила Анна.

— Не знаю. Мне не хочется в это верить, — Михаил посмотрел на неё. — Я недавно загрузил целую библиотеку о смысле человеческой жизни. И знаешь, там говорится, что всё возможно.

— Это скорее исключение, чем правило. — Она чуть нахмурилась. — Удача, ошибка выжившего...

— Не согласен, — Михаил оживился. — Всегда кажется, что всё уже сделано, изобретено, что есть кто-то лучше тебя. Но вся история показывает: меняют мир обычные люди, которые намеренно не вписались в правила.

— Но разве им не просто повезло? — Анна остановилась. — Многим из них так и кажется.

— Может быть. Но удача приходит к тем, кто пробует снова и снова, пока не получится. Всё дело в выборе и упорстве.