Она пожала плечами:

— Ничего. К сожалению, нет того, что поможет вам стать другим человеком. Когда-то сестра Маргарита говорила мне, что любовь приемлет все. Что нужно любить человека таким, какой он есть. Возможно она и права. Но я не могу любить вас тем, кто вы есть. Мне неприятно думать о том, что я могла быть среди всех этих женщин, кому вы врете... Что я тоже верила вам. Я так вас любила, что, казалось, изучила вас. Я думала, что вы любите меня, и... я была очень наивна. Ложь — это ваша натура. Я понимаю все это... но мне очень больно. Надеюсь, что это пройдет.

— Я обещаю, что ничего подобного не повторится, — сказал он, — я клянусь вам.

Губы ее чуть дрогнули. Она дернула плечом. Поправила плед.

— Вы уже клялись один раз. У алтаря. Я думаю, что нам лучше расстаться. Я вас больше не люблю. И никогда не полюблю. Я знаю о вас все, и знаю, что люди не могут меняться. Из-за мерзких ваших интриг, вас и вашей любовницы, умирает моя девочка. Крошечная и такая беззащитная. Вы убили ее, — слезы снова потекли из под ресниц, и Аделаида стала раскачиваться, в такт своим словам, сжимая дрожащие плечи руками, — она умирает, а у меня даже нет молока от горя, чтобы кормить ее. Ее прижимает к груди другая женщина, но малышка не может есть, у нее совсем нет сил... Я ушла. Я не выдержала. Я не могу смотреть, как умирает моя девочка... вы даже не представляете, что натворили...

— При ней лучший врач, Аделаида, — прошептал он, сжимая ее руку, — возможно, малышка не умрет.

— Возможно, — эхом откликнулась она, — но нет, она не способна жить... моя Камилла... Я столько молила Господа послать мне дитя! У меня никого нет, и больше никогда не будет. Я одна... Я больше не смогу стать матерью... Врач неумолим... А я так мечтала... я все время думала, как же я буду воспитывать своего ребенка... что я буду сама кормить его, играть с ним, учить его ходить... У меня не будет другого шанса... Я осталась совсем одна...

— Аделаида, — он сжал ее в объятьях, и держал до тех пор, пока она не прекратила сопротивляться, после чего стал гладить по голове, пытаясь утешить, — я обещаю, что у нас будут другие дети... я обещаю...

— У нас? — она с силой оттолкнула его, отпрянула как можно дальше, — у нас с вами не может быть детей. Я даже представить не могу того омерзения, с которым я бы пошла в вашу постель. У нас все закончилось, и, поверьте, это не прихоть. Вы мне никто. Вы — убийца моего ребенка. Вы обманули меня. Я жестоко поплатилась за веру вам. Пожалуйста, уйдите. Я не хочу с вами иметь ничего общего. Я не хочу с вами разговаривать!

Он ушел. Закрывая за собой дверь, он видел, как она сидит в кресле, сжав руками колени, и раскачивается в такт своему дыханию. Рауль прислонился к стене. У него много времени. Но ему было безумно больно видеть ее в таком состоянии, и осознавать, что она права. Он клялся сделать ее счастливой, но сделал несчастной. Он клялся ей в любви и верности, но обманул ее. Раньше ему казалось, что все это игра... но игра стоила жизни его ребенку и причинила горе женщине, за улыбку которой он готов был отдать жизнь. Что бы он сделал с тем человеком, который бы стал причиной горя его Аделаиды? Причиной смерти его дочери? Он закрыл глаза... Физическая боль никогда не сравнится с болью душевной.

...

— Девочке совсем плохо, — услышал он голос доктора.

Аделаида стояла в детской, понуро опустив руки. Вся ее фигура выражала отчаянье.

— И нет никакой надежды? — спросила она тихо.

— Надежда есть всегда, мадам, — сказал врач, — но сейчас ее осталось очень мало. Крепитесь.

Аделаида сделала несколько шагов и подошла к колыбельке. Девочка лежала, открыв глазки. Безжизненно тихая, очень маленькая, с тонкими ручками. Аделаида взяла пальцами ее рученку, наклонилась и поцеловала. Она долго стояла, держа малышку за руку. Девочка тоже не шевелилась.

— Совсем никакой? — это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Надежда есть всегда, — повторил доктор.

Аделаида отпустила руку ребенка, развернулась и вышла из комнаты, чуть не налетев на Рауля, который наблюдал за ней из-за двери.

Ничего не сказав ему, она прошла по коридору, спустилась вниз. Он слышал ее неуверенные шаги по плитам, когда она бежала в сад.

— Совсем никакой? — повторил он своей вопрос доктору.

— Если она доживет до утра, то, возможно, будет жить.

Рауль подошел, вынул ребенка из колыбели, сел в кресло.

— Я клянусь вам, она доживет до утра, — сказал он.

Девочка не шевелилась, все так же смотря перед собой. А потом она закрыла глазки, и уснула, сжав его мизинец крохотной рученкой.

— Давай же, Камилла — шептал он ей, — живи, черт побери! Ты же моя дочь, ты не должна так легко сдаваться!

Проснулся он через несколько часов от какого-то странного звука. Это заплакала спавшая на его руках девочка. Рауль вскочил, бросился искать кормилицу, и, о, чудо, девочка впервые поела, после чего снова закрыла глаза. Рауль не спускал ее с рук, боясь, что если он ее отпустит, то с ней что-то случится. Наутро, а так же на следующее утро, и на утро третьего дня девочка была жива.

И только очнувшись от забот о судьбе малышки, Рауль осознал, что Аделаида исчезла из дома.

"Прошу вас не искать меня, — гласила ее записка, оставленная на столе в ее комнате, — я не могу смотреть, как умирает мой ребенок. Вас я не люблю. Я вас отпускаю. Вы свободны. Я обещаю, что никогда не вернусь к вам, и что вы никогда меня не найдете. Можете жениться, если пожелаете, как будто я умерла вместе со своей дочерью. Аделаида".

Рауль стоял опустив голову, сжимая в руке записку. Потом он медленно подошел к свече, поджег листок, и смотрел, как тот горит, не отпуская его, даже когда огонек коснулся его пальцев. Он закрыл глаза. Сколько прошло времени с их свадьбы? Всего пол года. Ему потребовалось всего пол года, чтобы навсегда разрушить свое счастье.

Осознание пришло слишком поздно. Аделаида оставила его, хотя он был уверен, что у него много времени для примирения с нею. Он продумывал, какие слова подберет, чтобы она перестала смотреть на него, как на врага, что сделает, чтобы заставить ее улыбаться... Она же ушла. Просто ушла, оставив его наедине с запоздавшем раскаянием и полным переосмыслением всего, что раньше было для него ценно.

Услышав от нее признание в любви, он почувствовал себя слишком уверенно, он не боялся потерять ее. Ему до сих пор льстило, что его полюбила самая красивая женщина, та, которую избрал для себя король. Зачем он врал Анне? Аделаиде? Он не помнил. Сейчас он понимал, что ради того, чтобы Аделаида родила девочку в срок, он готов был всегда оставаться верен ей. Чтобы только не видеть, как она сидит в кресле, кутаясь в плед, и раскачивается, в такт рыданиям. Чтобы никогда не держать в руке ее прощальной записки.

Огонь жег пальцы, но он не отпустил бумагу до самого конца, до того, как ее пепел не осыпался на стол. Душевная боль намного сильнее физической.

Первый месяц Аделаида провела в монастыре кармелиток. Еще больная после скорых родов, она не была в состоянии проделать тот путь, который наметила для себя. Не в силах оставаться дома, не желая смотреть, как навсегда закроются глазки крошечной девочки, Аделаида просто ушла. Она взяла совсем немного денег, и большую часть оставила в монастыре. Ей не нужно было много. Опустошенная и разбитая, она все время проводила в молитве, прекрасно понимая, что Бог никогда не простит того ее поступка, который она намеревалась совершить.

Немного оправившись, она облачилась в серую одежду послушницы, надела черный плащ, и не взяв с собой абсолютно ничего, навсегда попрощалась с матерью-настоятельницей и подругой своей, сестрой Маргаритой. На вопрос, куда же она держит путь, Аделаида сообщила, что хочет немного походить по святым местам, чтобы испросить у святых совета, как жить дальше. Она обманула настоятельницу. У нее была вполне понятная цель.