— Проходите, — сказала она, делая жест рукой.

В темном коридоре сидели на корточках черные рабы, сверкая белками глаз. Ролан прошел вперед, и женщина открыла перед ним дверь.

Комната была совершенно черная. В конце ее стояло широкое зеркало и перед ним — свечи. Черный ковер скрадывал звуки шагов.

— Не бойтесь ничего, — сказала гадалка, — тут у меня темновато, зато легче сосредоточиться.

Она села за стол, провела рукой по хрустальному шару, посмотрела на Ролана блестящими глазами.

— Вы такой красивый, — сказала она, — я бы хотела нагадать вам что-то хорошее.

И она стала смотреть в шар. Ролан же стоял перед ней, боясь пошевелиться и жалея, что поддался и пришел в это странное место..

— У меня такой образ, — женщина подняла на него глаза, — Как будто вы держите ее в объятьях, руки ваши на ее талии, но вы не можете прижать ее к себе. То ли боитесь, то ли не смеете.

Ролан сжал губы.

— Я сегодня видела уже эту женщину, — гадалка снова смотрела на него, — она прекрасна. И она станет причиной множества смертей. Вам же она принесет очень много страданий. Откажетесь от нее, и вы проживете счастливую жизнь рука об руку с молодой блондинкой, которая будет любить вас. Не откажетесь — будете все время где-то рядом. В шаге.

Ролан отвернулся, снял с пальца кольцо и бросил его на стол.

— Достаточно, — сказал он, — прощайте.

И он быстро вышел из дома. Морис последовал за ним.

— Что она сказала? — Морис заглядывал ему в лицо, — она расстроила вас?

Ролан усмехнулся:

— Нет. Она увидела настоящее. Но не видела будущего.

Несмотря на браваду, предсказание испугало Ролана. Ночью он не спал, бродя из угла в угол, по своей комнате. Образы тревожили его. Может ли он изменить судьбу? Что сказала гадалка? Он должен научиться быть верным. Но разве он не верен своей любви, разве он не приходит по первому зову? Разве он не смирился с поражением и не отошел в сторону, позволяя своему другу и своей возлюбленной быть счастливыми? Заснул он под утро, забравшись в кресло с ногами, и накрывшись тяжелым пледом. Так, казалось, страшные образы не смогут достать его. Но кошмары преследовали его и во сне...

Проснувшись в холодном поту еще до рассвета, Ролан вскочил на ноги и попытался забыть обрывки снов. Как изменить будущее? Научиться быть верным, но кому? Он бысто оделся и отправился в церковь впервые с тех пор, как покинул Толедо.

В церкви Святой Елены, ближайшей к его дому, служили заутреню. Ролан сидел в последнем ряду, слушая пение церковного хора, и в голове его постепенно развеевались образы, которые внушила ему женщина в черной комнате. В голове прояснилось.

Под конец литургии рядом с Роланом сел старик францисканец. Серая его ряса скрывала дряхнулю фигуру, но лицо его было светло. Выцветшие глаза смотрели на молодого человека с отеческой любовью.

В церкви стало тихо. Голоса смолкли, орган затих. Немногие ранние прихожане стали расходиться, а Ролан все сидел, погруженный в свои мысли. Потом он резко поднял голову и посмотрел на старого монаха.

— Я взял грех на душу и был у гадалки, — сказал он, — и она смутила мою душу. Как мне быть, отче?

Старик молчал, внимательно изучая его лицо.

— Гадалки и прочие и посланы слабым духом, чтобы смущать их душу и ум, — сказал он наконец, — и ты зря поддался, сын мой. Очисть свой разум молитвой и исповедью.

Ролан не пошел в исповедальню. Он рассказал все до последнего слова старому монаху, и почувствовал, что на душе стало легче.

— Многие гадалки видят будущее, — проговорил францисканец, — но они не могут правильно его растолковать. Поэтому, даже если она видела образы, она не могла сказать тебе правду. Так же она может видеть образы, как символы. И не умеет извлечь истину из своего дара, ища легкого заработка.

— Что же все это может означать? — спросил Ролан.

— Все, что угодно, сын мой. Все, что угодно. Ведь она могла видеть будущее, а могла ошибаться. Все эти люди, мнящие себя пророками, часто весьма и весьма слабы. Будущее наше в руках Господа, и мы сами, своими поступками, своими молитвами, можем изменить его.

Гадалка могла ошибаться. Ролан зацепился за эту мысль, сам не понимая, как раньше она не пришла ему в голову. Он поблагодарил монаха, вложив в его суму серебряную монету, и быстро покинул церковь. Гадалка ошиблась. Он может спокойно выбросить из головы все, что услышал вчера в черной комнате.

...

Утром, когда он появился в Лувре, у Ролана был беззаботный вид.

— Ну как, был на улице Прядильщиков? — спросил де Савуар. Они сидели в ожидании репетиции. Диана задерживалась и было невозможно начать без нее.

— Нет, — Ролан пожал плечами, — что может сказать мне гадалка? Я сам властелин свой судьбы.

Дианы все не было, и де Савуар занервничал. Он встал, извинился и быстро вышел из комнаты, хлопнув дверью. Ролан смотрел ему в след. Он не завидовал своему счастливому сопернику. Быть мужем Дианы, а особенно ее женихом — это проклятие, а не награда, если ты снедаем недугом ревности.

Появились они вместе через некоторое время, и лицо Дианы явно выражало недовольство. На своего жениха она не смотрела, а заметив Ролана вспыхнула и тут же направилась к нему.

— Вас не было достаточно долго, чтобы можно было заменить вас на другого, более обязательного человека, — сказала она. Ролан подумал, что не будь тут других людей, она бы вцепилась ему в волосы, так сверкали ее синие глаза, — к сожалению Мария отказалась это сделать! Но если вы сделаете хоть одну ошибку, я откажусь с вами танцевать!

Она развернулась так, что разлетелись ее юбки, и ушла переодеваться в балетное платье. Когда она вышла, на ней было нечто полупрозрачно-воздушное, и от одного вида ее Ролан задохнулся и вынужден был отвернуться, чтобы она не видела выражения его лица. Он еще не видел костюмов, которые сшили для балета. Диана была настолько прекрасна в этом воздушном облаке тончайших тканей, которые разлетались от каждого ее движения, мягко планируя вокруг нее, с распущенными длинными волосами, без украшений, только в этом белом платье с цветами по корсажу, что он еле сдержался, чтобы не схватить ее в объятья и не бежать с ней из Лувра, Парижа, подальше от Савуара, всех этих людей, которые тоже как дураки пялились на нее, не в силах отвести глаз. Он отвел, он что-то шепнул Луи по поводу неприличия костюма, открывающего ноги, но тот тоже смотрел на Диану и не ответил.

Диана остановилась под взглядами всех этих людей. Как мужчин, так и женщин. Щеки ее вспыхнули. Де Савуар тоже смотрел на нее, и на лице его она видела признаки приближающейся бури. Он сделал шаг к ней. Сделал и замер, протянув руку. Но Диана обвела глазами всех присутствующих. Все смотрели на нее, только Ролан де Сен-Клер склонился к королю и что-то говорил ему, и улыбка его при этом была весьма язвительна. Диана расстроилась. Она нравилась всем. Она нравилась даже себе в этом воздушном невесомом платье. Но она не нравилась единственному человеку, которому хотела бы понравиться. Он даже не смотрел на нее.