Победы, так же как и поражения, очень дорого стоили Хань. Кампании 125–124 гг. до н. э., в которых, по официальным сообщениям, были захвачены в плен 19 000 сюнну и угнан миллион овец, обошлись правительству в 200 000 цзиней золота, которое было роздано в качестве награды генералам и солдатам, и в 100 000 потерянных лошадей. Сдача в плен князя Хунье обошлась в 10 миллиардов монет, пошедших на оплату подарков и продуктов питания для князя-перебежчика и его людей. (Один цзинь золота равнялся 224 граммам и официально оценивался в 10 000 монет.) Великая победа китайских войск в 119 г. до н. э. стоила Хань 10 000 жизней, 100 000 лошадей и 500 000 цзиней золота на награды. Эти цифры не включают в себя огромной стоимости снабжения полевой армии провиантом. Ли Гуан-ли потерял 80 % своих людей во время первой неудавшейся атаки на Даюань в 104 г. до н. э. главным образом из-за неправильной организации снабжения. Во время второй, успешной, попытки только 30 000 из имевшихся первоначально 180 000 воинов сумели достичь Даюани[96].
Для того чтобы понять, что значат эти цифры с точки зрения ханьской финансовой системы, следует учесть, что, согласно имеющимся подсчетам, ежегодные доходы государственной администрации составляли 10 миллиардов монет, а императорской казны — 8,3 миллиарда монет[97]. Только деньги на разного рода премии и поощрения для участников кампании 119 г. до н. э. поглотили половину ежегодных поступлений в казну. Десять миллиардов монет, использованных для обеспечения капитуляции князя Хунье, заставили императорский двор и служащих радикально урезать свои расходы. Эти цифры приводит в описании побед дворцовый историк Сыма Цянь, который был против политики войны. Они показывают, что У-ди не без основания был позднее подвергнут критике за то, что обанкротил Китай в погоне за славой. Потеря большого количества лошадей в каждой кампании и необходимость огромных расходов на снабжение войск также означали, что ханьский двор был не в состоянии развивать свои успехи. Сюнну, таким образом, всегда имели время восстановить силы перед следующей атакой Хань. Даже защищаясь, они наносили ущерб ханьской экономике, заставляя китайцев изыскивать все новые и новые источники доходов для оплаты непрекращающихся войн.
С самого начала политика войны разделила ханьский двор. Воинственно настроенные министры полагали агрессивные действия необходимыми, чтобы поставить сюнну на место в соответствии с китаецентричным мировым порядком, основанным на конфуцианских моральных принципах. Осуществление этой политики, однако, требовало наращивания вооруженных сил, централизации экономики путем установления государственных монополий, введения тяжелых налогов и повсеместного призыва на военную службу, т. е. действий, являвшихся отличительными признаками агрессивной философии легистов, которой руководствовалась исчезнувшая династия Цинь[98].
Критики, составлявшие дворцовые доклады, часто подчеркивали схожесть между политикой ханьского У-ди и политикой ненавистной Цинь. Влиятельный министр двора Чжуфу Янь представил пространный доклад, в котором, помимо прочего, отмечал:
Не только наше поколение находит, что сюнну трудно завоевать и управлять ими. Они сделали своим занятием воровство и грабеж, и это, по-видимому, их природные свойства. Со времен императора Шуня и правителей династий Ся, Шан и Чжоу их ни к чему не обязывали и никак не контролировали, скорее их рассматривали как животных, которых надо выпасать, но не как представителей человеческой расы.
Сейчас Ваше Величество не обращает внимание на то, каким образом император Шунь и династии Ся, Шан и Чжоу смогли так долго сохранять свою власть, но лишь повторяет ошибки, допускавшиеся в недавнем прошлом [т. е. во времена Цинь], что вызывает во мне глубокое беспокойство и причиняет горе и страдание простому народу.
Более того, война, затянувшаяся на долгий период, часто порождает восстания, а бремя военной службы может привести к недовольству, так как народ на границе испытывает такое огромное напряжение и такие трудности, что начинает думать только о том, как отшатнуться [от Вас], в то время как военачальники и командиры становятся подозрительными друг к другу и начинают вступать в сделку с врагом[99].
Длительная война наносила ущерб интересам гражданской бюрократии, традиционно контролировавшей государственную администрацию. Война возвышала военнослужащих и класс торговцев, которые были единственно реальными конкурентами гражданских бюрократов на руководящие посты в правительстве. В мирное время гражданские чиновники допускали к занятию руководящих постов только представителей своего класса, используя для этого систему экзаменов и рекомендаций, основанную на идеальной модели таланта и добродетели, которые нужно было продемонстрировать с помощью совершенного знания литературных классиков. Торговцы не допускались к системе экзаменов на основании закона, поскольку их занятие считалось постыдным, а солдаты по самой своей природе не обладали необходимой добродетелью. Во время войны возможность отсекать эти группы исчезала, и успешные военачальники могли претендовать на богатство, благородные звания и должности в правительстве. Торговцы же могли покупать должности и благородные звания, когда войны, ведшиеся императором, делали государственную казну пустой. В связи с появлением советников из военного и торгового сословий и необходимостью вести войну император был все менее склонен признавать границы собственной власти и все более — руководить правительством напрямую. В отличие от своих предшественников, обладавших благородным складом ума (особенно императора Вэнь-ди), император У-ди снискал репутацию тирана. По этим причинам при дворе всегда существовала влиятельная фракция, требовавшая положить конец военным авантюрам в степи. Вслед за серией поражений, закончившихся пленением Ли Гуан-ли, и рядом дворцовых интриг министры этой фракции смогли прекратить дальнейшие агрессивные кампании, а преемник У-ди полностью полностью от них отказался.
Сюнну были способны противостоять давлению Китая, поскольку система управления в их империи была исключительно прочной. Потеря Ордоса, измена князя Хунье и поражение шаньюя в 119 г. до н. э., по-видимому, вовсе не уменьшили сюннуский контроль над степью. Несмотря на атаки и наступательную политику ханьского двора, сюнну не испытывали серьезных трудностей.
В итоге ханьское правительство изменило политику, перейдя к чисто оборонительной тактике и не предпринимая никаких активных действий, но не заключая, однако, при этом и мира. Эта политика неожиданно оказалась самой разрушительной для сюнну. Они могли победить ханьские войска в степи, но не могли с легкостью проникнуть сквозь мощные линии укреплений, в обороне которых у китайцев было военное преимущество. Это поставило шаньюя в неудобное положение. Когда ханьские войска вторгались в степь, он выступал в качестве защитника кочевников и мог быть уверен в их поддержке. Даже при поражениях кочевники собирались под его знамена, чтобы защитить самих себя, или переходили на сторону Китая, т. е. переставали быть частью государства сюнну. Когда китайцы ушли со своих передовых рубежей, сюнну перешли в наступление в надежде, что вслед за этим снова будут вознаграждены. Шаньюй должен был обеспечить их добычей от набегов на Китай или возобновить действие выгодного мирного договора, который гарантировал право торговли и субсидий от ханьского двора. Однако он ничего не мог поделать с мощной, но пассивной обороной Хань. Следовательно, совсем не случайно, что, по заявлениям самих сюнну, их упадок начался во время правления шаньюя Цзюйдихоу (101–96 гг. до н. э.), т. е. как раз в то время, когда они вытеснили китайцев из степи[100]. Правление четырех преемников Цзюйдихоу было омрачено все более масштабными и острыми разногласиями. Впервые знать сюнну разделилась на несколько фракций. Разногласия, которые ранее возникали вокруг передачи власти и разрешались мирным путем, теперь привели к расколу. Многие степные племена вскоре решили проверить могущество сюнну на прочность.
