Знать бы, как все произошло! А Амади — он тоже вернулся?

— Ну? Она по-прежнему одержима? — голос Фараджа!

— Придется проверить, — а это — голос Бомани.

И руки Бомани трясут ее! Вот только не поймешь: Амади это, занявший тело шамана, или тот вернулся?

Кто-то приподнял Накато, заставив сесть, потом — подхватил под руки. Волоком выволокли из шатра — разом охватил холод. Зима ведь! За пологом шатра царит мороз, а землю покрывает снег. На плечи даже покрывала не накинули. Разорванная короткая туника облепила бедра, повисла с пояса, открыв грудь практически полностью.

Ветра не было, но холод мгновенно пробрал насквозь.

Должно быть, над степью царила ночь. Под веками было черным-черно. Изредка, правда, вспыхивали перед глазами тускло-рыжие пятна — словно от факелов, оказывавшихся слишком близко. Разлепить веки по-прежнему не получалось.

Тащили, ухватив с двух сторон. Ноги безвольно волоклись по стоптанному снегу.

Голосов вокруг становилось все больше. Люди переговаривались, кто-то кричал. Все это сливалось в невразумительный гвалт. Разобрать отдельных слов не получалось.

Куда ее тащат, зачем?

Фарадж ведь грозил, что заставит ее говорить. Вот, она вышла из беспамятства. Вернулась в свое тело. А значит — ему ничто не помешает выполнить угрозу.

Руки подняли над головой, прикрутили к столбу, и Накато бессильно повисла. Плечи заныли. Ноги касались холодной земли, с которой расчистили снег. Под веками разливался тусклый оранжевый свет — кругом горели факелы. Пахло дымом. Сил не было, голова болталась.

Что они собираются делать?

С трудом удалось-таки разлепить веки, но перед глазами все плыло. Ритуальный круг в центре кочевья — здесь собирались обычно для жертвоприношений и обрядов. Над головой и правда — ночь. Только факелы освещали все вокруг. Толпящиеся галдящие люди — кажется, все обитатели кочевья собрались. Рядом двигались несколько смутных фигур — кажется, воины. Различить фигуры Фараджа, Рамлы или Бомани не получалось.

Страшно!

Она совершенно без сил, не может даже пальцем шевельнуть. Еще и связана. По щекам покатились слезы.

Взвились вверх костры с четырех сторон. Отгородили привязанную жертву от толпы.

Возле столба остались четверо воинов, вождь и шаман. Фарадж застыл, выпрямившись. Бомани что-то раскладывал на земле, чертил фигуры. Рамлы видно не было.

От холода и страха трясло. Что с ней собираются делать? И зачем.

Привели в себя, но ни о чем больше не спрашивали. Бомани... кто сейчас на самом деле в его теле? Да, совсем скоро она узнает. Только Накато не была уверена, что это знание ее обрадует.

Смотреть было больно — костры светили тускло, но все равно глаза резало. На фоне черной ночи они казались невыносимо яркими.

Шея ныла, и Накато позволила голове повиснуть.

Что проку вглядываться напряженно в лица, невидимые за кругом, очерченным огнями костров? Что проку размышлять, пытаясь понять, что сейчас будет.

Она и так прямо сейчас и узнает, что с ней сделают.

Она ничего не может поделать. Ничем не может помешать. Так что за прок раздумывать и напрягать глаза?

Прикрыла веки. Накатила сонливость. Сейчас бы заснуть и ни о чем не думать, не помнить. Только холодно очень — мороз пробирает до костей, и ее уже начинает трясти. И веревки впиваются в руки, и тяжело, и неудобно. Но поднимать голову, чтобы взглянуть еще раз вокруг, не хотелось.

От горящих костров под веками мерцало и дрожало темно-рыжее. Иногда кто-то проходил между Накато и огнем, и тогда перед закрытыми глазами воцарялась на миг синеватая чернота.

Помимо воли девушка прислушивалась к происходящему вокруг.

Слышала только потрескивание костров. Воины застыли неподалеку изваяниями, и она едва могла уловить звук дыхания. Шаман кружил вокруг — это его фигура то и дело закрывала от нее пламя. Что он делал? Движения казались размеренными — он явно не торопился.

Нет, ее не собираются допрашивать. Они готовят какой-то ритуал. Она же услышала обрывок разговора...

В лицо плеснули водой — это оказалось неожиданно. Накато вздрогнула, подняла голову, заморгала. Вода немедленно замерзла, превратив волосы в сосульки, а обрывки одежды — в ледяную корку. Она с запозданием поняла, что ног уже не ощущает. И даже не помнит, давно ли.

Останется ли она жива, или так и умрет здесь?

А может, у Бомани другие планы на нее — может, он собирается сделать ее своей игрушкой. А что — была послушной куклой колдуна, теперь станет так же служить шаману. Должно быть, это все-таки Бомани — это ведь его тело! Навряд ли он так просто отдал бы его Таонга.

Холод охватил ноги до колена — ниже Накато их не ощущала. Ледяные щупальца поднимались выше. Ее давно перестало трясти.

Шаман не торопился. Видимо, в его распоряжении была вся ночь. Костры трещали, высыпая в черное небо снопы искр. Потрескивали многочисленные факелы — теперь Накато различала их в темноте. Кажется, все кочевье собралось, чтобы поглядеть — что будет.

Вокруг Накато на земле, очищенной от снега, расположились начерченные фигуры. Линии некоторых были начертаны пеплом, другие — выложены тлеющими углями.

Шаман расставил глиняные плошки с тлеющими в них травами. От плошек вверх поднимались струйки дыма.

Сердце невольно сжалось в ожидании.

— Не трясись, — проговорил над самым ухом шаман, очутившись вдруг совсем рядом. — Не приманивай голодных духов! Они идут на запах страха. Не мешай мне. Тебе нужно просто повисеть здесь смирно. Можешь смотреть. Можешь вздремнуть, если сможешь — от тебя ничего не требуется сейчас. Только не мешать.

Накато замерла.

Интонации Амади! Что он сказал — не приманивать голодных духов, жадных до чужого страха? Да, колдовство ведь требует осмотрительности — вспомнить, как ее чуть не утащили духи, когда она впервые звала человека через потусторонний мир!

Значит, все-таки Амади. Освободился!

Как? Прямо сейчас она не узнает. Что он делает — тоже не понять. Но важно ли это? Когда придет время — все станет ясно. Он сам ответит на все вопросы.

Во всяком случае, расскажет все, что ей требуется знать, — поправила Накато сама себя. Чтобы правильно исполнять дальнейшие приказы.

Однако бешено колотящееся сердце стало успокаиваться. Слезы высохли. Страх ослабил хватку. Если Амади здесь, пришел в себя — значит, все будет хорошо. И она тоже пришла в себя. В конце концов, не зря ведь Таонга так злился! Наверное, у них что-то пошло не так. Да и ученики шаманов отстали еще до ее возвращения в настоящий мир — значит, стало не до нее.

Страх ушел. Увел с собой тревогу, а вместе с тем накатила усталость.

Вокруг загудели тамтамы, а Накато сама не заметила, как их гул слился с гулом в голове. Тусклый свет костров померк окончательно, отдалился.

Что будет дальше?

Ничего необычного. Будет жизнь в этом кочевье — раз уж оно так колдуну приглянулось. И его приказы, и тянущиеся один за другим дни. И визгливый голос Рамлы, и раздраженные взгляды Фараджа.

Мир кувыркнулся.

Руки, больше не связанные над головой, лежали поверх теплого покрывала. Холод не пронизывал насквозь, ноги согрелись. Она не под открытым небом — в шатре. Лежит на подушках, прикрытая теплым. Слух улавливает потрескивание горящих веток — но это не костры. Жаровня.

— И надолго это? — резкий голос Фараджа прозвучал совсем рядом.

— Нет, — и в голосе Бомани послышались сухие интонации, свойственные Амади. — Мне эта девка в моем шатре не нужна. Пробудет до тех пор, пока я не уверюсь: ведьма-хиу покинула ее.

— Зачем мы ведьмам-хиу? Зачем им мое кочевье?!

— Искать ответов у хиу бессмысленно, — отозвался Амади после некоторого раздумья. — Во всяком случае, не теперь. Да и искать их будет хлопотно. Сейчас зима. Куда идти зимой?

— Значит, мы оставим это так? — гневно вопросил вождь.

— Оставь это пока, — мягко отозвался колдун. — Я не забуду о произошедшем — уж поверь. И сделаю все, чтобы выяснить: кто хочет твоей гибели. Это задевает и мою честь! Но суета в таких делах лишняя.