— Марчелло, я тебя как раз искал. — Отец приветствует меня с энтузиазмом, который не соответствует его характеру.

— Отец, — отвечаю я на приветствие.

— Идем, идем. Давай я покажу тебе подарок, который у меня есть.

Я хмурюсь.

— Что ты мне приготовил? — спрашиваю я, смущенный его словами. Он никогда в жизни ничего мне не дарил.

— Считай это подарком за годы твоей службы. — Он ведет меня вглубь подвала, открывая еще одну дверь.

Я делаю только один шаг и останавливаюсь, думая, что мои глаза меня обманывают.

Но это не так.

На столе в центре комнаты, которая обычно используется для пыток, сейчас лежит новая пленница. Ее запястья и лодыжки зафиксированы на каждом конце стола, а тело образует форму буквы Х. Ее платье полностью разорвано, на спине беспорядок из кожи и крови, красная жидкость все еще стекает по ногам.

Каталина.

— Что скажешь, мальчик? Нравится мой подарок? Должен сказать, что достать ее было не так-то просто. Но я уже пометил ее для тебя, — злорадствует он и продолжает рассказывать, как они похитили ее у входа в дом.

Я делаю еще один шаг вперед и понимаю, что он имел в виду, говоря о метке.

Отец вырезал на ее спине букву «М», окруженную большой буквой «Х». Края необработанные, достаточно, чтобы причинить Бог знает какую боль.

Каталина…

Я подавляю рыдания, глядя на ее фигуру.

Что он с ней сделал?

— Что это?

— Подарок для Химеры. Я бы сказал, что это вполне уместно. — Надувается он, указывая на свою работу ножом. Я сжимаю кулаки, агония пронизывает мою грудь — все же не так сильно, как, должно быть, чувствует сейчас Каталина. Я хотел бы избавить ее от этого, впитать ее боль в свое тело. Чем больше я смотрю на ее тело, привязанное к столу, тем сильнее во мне разгорается убийственное желание убить каждого, кто посмел к ней прикоснуться.

— Почему? — я сдерживаю свой голос, чтобы отец не понял, как меня это задело.

— Ты думаешь, до меня не дошли слухи о твоей одержимости этой девушкой? Ты не был особо скрытным, — фыркает он, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. — Так вот почему ты перестал ходить в бордель. — Отец ухмыляется, его взгляд скользит по формам Каталины.

Я делаю глубокий вдох. Я ничего не решу, если нападу на него прямо сейчас. Придут еще солдаты и удержат меня, прежде чем я смогу причинить какой-либо вред.

— Я прав, не так ли? Это из-за нее ты бездельничаешь.

Как раз в этот момент стон боли вырывается у Каталины. Я закрываю глаза, безмолвно прося прощения. Все, чего я боялся раньше, только что произошло.

Теперь я могу только надеяться, что ущерб будет минимальным.

— Я не бездельничал, — отвечаю я. Формально это правда. Я убивал так, как всегда убиваю — быстро и эффективно.

— Правда? — отец поднимает бровь, и я понимаю, что продолжать объяснения бессмысленно. — Все довольно просто. Я взял ее, чтобы ты мог насладиться ею, выкинуть ее из своей системы. Она девственница, не так ли? Самый лучший вид. — Он одобрительно кивает, и мне становится дурно от того, что я слушаю, как он говорит о ней в таком тоне. — Ты будешь первым, кто попробует ее прелести. Если это не идеальный подарок. — Он присвистывает, покачивая головой от удовольствия. — Ее кровь покроет твой член. Высшее качество, парень.

— Ты забываешь, что она дочь Рокко. Мы не можем этого сделать. — Я привожу свой лучший аргумент, пытаясь образумить его. Конечно, даже он может понять, насколько это опасно.

— Как будто меня это волнует. — Он пожимает плечами, достает сигару и прикуривает ее. — Мне нужно, чтобы ты взялся за ум, а этого не произойдет, пока она не выйдет из твоего организма. Так что давай. Трахни ее. — Он пренебрежительно махнул рукой в сторону ее слабой фигуры.

— Я ничего не сделаю. — Я впервые говорю "нет". У меня и раньше не было границ, но я обнаружил, что Каталина — это то место, где я провожу черту.

Отец глубоко затягивается сигарой, его взгляд устремлен на меня.

— Ты — киска, не так ли? Он был прав. — Отец задумчиво замечает.

— Кто?

Он пожимает плечами.

— Если она тебе не нужна, я просто отдам ее стражникам. Держу пари, им это понравится.

Мои глаза расширяются, когда я понимаю всю чудовищность ситуации. Это моя вина. Вся моя вина…

Для этого ей понадобилось всего одно взаимодействие. Все, к чему я прикасаюсь, превращается в пыль… Я слегка поворачиваю голову к столу, и я знаю, что делать.

Я дам отцу то, чего он всегда хотел, но так и не получил.

Мои колени медленно сгибаются, пока я не оказываюсь у его ног. Голова наклоняется; я целую его ноги.

— Я сделаю все, что угодно. Пожалуйста… просто отпусти ее. — Я умоляю его, высший акт раболепия.

Отец смеется. Он действительно откидывает голову назад и смеется.

Все еще лежа на земле, я смотрю в пол.

— Пожалуйста…

— Видишь, мальчик. Это именно то, о чем я говорил. Ты слаб. Это, — он указал на Каталину, — делает тебя слабым. Как я могу доверять тебе делать то, что необходимо для семьи, когда ты готов на все ради нее? Ты бы умер за нее? — спрашивает он с сарказмом, уже зная ответ. — Я думал, что давно выбил из тебя эти чувства, парень. — Он вздыхает, качая головой в разочаровании. — Похоже, тебе нужен последний толчок, чтобы отпустить их. Так что, либо ты убьешь эти гребаные эмоции, которые делают тебя чертовой киской, либо… — Он снимает пистолет с задней части брюк и направляет его на Каталину. Внутри меня поднимается паника, и я тут же киваю.

— Я сделаю все, что ты хочешь. — Все, что угодно, лишь бы он пощадил ее.

— У тебя есть два варианта, мальчик. Ты вытрахаешь ее из себя, или будешь смотреть, как мои солдаты получают ее по очереди. Что скажешь? — его рот растягивается в злобной улыбке, и я понимаю, что он загнал меня в угол.

— Я не могу сделать это с ней. Она…

— Да. — По его лицу расползается довольная ухмылка. — Она возненавидит тебя. Она будет презирать тебя до конца своих дней. Либо ты сделаешь это, либо…

— Но отец, она невинна. — Я знаю, что мои слова напрасны, но мне нужно хоть как-то переубедить его.

— Никто не невинен в этом мире, мальчик. И это была твоя первая ошибка. Киска есть киска. Ты возвел ее на пьедестал и позволил базовым эмоциям затуманить твои суждения. Если это то, что нужно, чтобы изгнать эти чувства из тебя силой, то так тому и быть. Возьми ее и получи свою порцию. Оскверни ее и посмотри, как ты сможешь после этого себя выносить. — Он усмехается.

— Два варианта, Марчелло. Ты можешь трахать ее и ненавидеть себя, или ты можешь смотреть, как все остальные трахают ее, и ненавидеть себя. Для меня это беспроигрышная ситуация. Но для тебя… хм. Это такая головоломка, не так ли? Сделать это самому и наблюдать, как она презирает тебя, или отойти в сторону и позволить другим трахать ее. Она даже не узнает, что ты в этом участвовал.

— Нет… — шепчу я. Это именно то, в чем преуспел мой отец — психологические игры. Он знает, что в конце я буду полон ненависти к себе.

— Нет? — он слегка приподнимает брови, а затем пожимает плечами. — Сильвио, иди, ты первый. — Один солдат заходит внутрь.

— Нет. Прекратите. Пожалуйста, нет. Я уже стою на коленях, умоляя тебя. Пожалуйста… — Я даже не узнаю свой голос, когда умоляю его. Я не могу так поступить с Каталиной, не с моей милой Линой.

Он поворачивает голову и плюет на меня.

— Видишь, именно это я в тебе и ненавижу. Ты прямо как твоя мать, умоляешь меня на коленях. Скажи мне, будешь ли ты сосать мой член, как это делала твоя мать? Может быть, если ты сделаешь это, я пощажу ее.

Я ошеломлен его словами и даже не думаю, когда киваю.

— Все, что угодно. — Нет ничего, что бы я не сделал для нее. Я уже ушел.

Отец делает паузу, глядя на меня с непостижимым выражением лица. Затем он усмехается.

— Чертов мальчик, я должен был догадаться, что ты гомик. — На его лице появляется зловещая улыбка, когда он смотрит на меня сверху вниз. — Я предложу тебе сделку, — говорит он, его глаза блестят от возбуждения. — Заставь меня усомниться, и я отпущу ее. Провалишься, и… — Он качает головой, насвистывая.