Я качаю головой, уже в ужасе от перспективы. Но я должен быть уверен. Я должен увидеть своими глазами, является ли этот человек отцом. И если это так, то я убью его снова — на этот раз навсегда.

На следующий день я встречаюсь с Франческо в психиатрической больнице.

— И ты так и не узнал, кого он навещал? — спрашиваю я его, когда мы проходим внутрь.

— Нет, Валентино был очень скрытным в этом вопросе. Вот почему я был единственным человеком, которого он брал с собой. — Франческо подтверждает то, о чем я думал. Семья ни за что не оставила бы это без внимания, если бы их любимый патриарх был еще жив.

Тино, Тино… похоже, ты действительно предал меня.

Я пытаюсь сдержать эмоции, заполняя бумаги и объясняя свои отношения с пациентом. Я блефую, поскольку мне еще предстоит подтвердить его личность. Но посмотрим, окажется ли это правдой или ложью.

— Ему стало намного лучше. — говорит мне медсестра. — Он ест все свои блюда. — Она продолжает болтать о вещах, которые меня не интересуют. Я отключаюсь от всего этого, вместо этого сосредоточившись на человеке за закрытыми дверями.

— Вот мы и пришли. Дайте мне знать, если он почувствует себя плохо или что-нибудь еще.

Я киваю ей и иду в комнату, оставляя Франческо ждать меня снаружи.

Смотрю в сторону окна, спиной ко мне стоит мужчина в инвалидном кресле. Я неохотно вхожу, и, подойдя ближе, замечаю, что его голова согнута под странным углом.

Воспоминания о той ночи нахлынули с новой силой, но я взял себя в руки.

Когда я наконец оказываюсь перед ним, то едва могу поверить своим глазам. Мой отец во плоти. Его глаза расширяются, когда я опускаюсь перед ним, его рот дрожит, но слова не выходят. Его руки дрожат на подлокотнике, и кажется, что он заставляет свои конечности двигаться, но они не слушаются.

Лечащий врач ввел меня в курс дела. Паралич, вероятно, вызван травмой мозга. Похоже, я все-таки нанес ущерб. Он также сказал мне, что, хотя отец не может двигаться и общаться, то может понимать меня.

— Вот мы и встретились снова, отец. — Мой голос полон ненависти, которую я испытываю к этому человеку — ненависти, которая еще больше разгорелась за последние десять лет.

Его зрачки дико двигаются справа налево, зная, что это будет не дружеский визит.

— Наконец-то, это не я боюсь, — небрежно комментирую я и облокачиваюсь на подоконник, загораживая свет.

Интересно, что ему нужно сделать, чтобы избавиться от этой уловки? Мне нужно знать, что он точно недееспособен. Независимо от этого, его судьба будет такой же.

— Что бы ты почувствовал… — я делаю паузу, наблюдая за пульсом у основания его горла, — если бы я применил на практике все, чему ты меня научил. — Единственная реакция, которую я получаю, это быстрое дрожание его век и внезапный вдох. Тем не менее, это говорит мне все, что мне нужно знать.

— Помнишь, ты предложил мне использовать зубы для метки Химеры? Интересно, ты вообще почувствуешь, если я выдерну твои зубы по одному? — я достаю из пальто плоскогубцы. Я пришел подготовленным.

Капли жидкости падают на пол. Я перевожу взгляд вниз.

— Так вот как ты реагируешь, когда оказываешься на стороне адресата. Ты обмочился. — Я цокаю, открываю щипцы и приближаю их к его лицу.

— Давай посмотрим, если от этого ты обмочился, что нужно сделать, чтобы вызвать сердечный приступ? — он еще больше бледнеет от моих слов, и я не знаю, плакать мне или смеяться над этим. Я наконец-то противостою человеку, который превратил всю мою жизнь в ад, и я даже не могу сделать это как следует. Какое удовлетворение я получу от убийства человека в инвалидном кресле? Никакого.

Но убить его я должен.

Отвращенный ситуацией, я выхожу на улицу и подаю сигнал Франческо.

— Готово, — говорит он. Я киваю ему, хватаюсь за ручки инвалидного кресла и вывожу отца из комнаты.

Пока я заново знакомился с ним, Франческо оформлял документы, чтобы отпустить отца под нашу опеку.

Мы уезжаем, представляя собой картину семейного счастья, и я даю указание Франческо сделать несколько поворотов, пока мы не окажемся рядом с уединенным лесом.

Когда мы вытаскиваем отца из машины, меня снова охватывает чувство сожаления по поводу этого убийства из жалости. Сколько раз я представлял, как отплачу ему за все, что он мне сделал? Сколько раз я молился о возможности поставить его на место?

А теперь, глядя на его жалкое существо, я даже не могу больше испытывать ненависть.

Одна пуля — и он мертв. Его голова отлетает назад со скоростью пули, и его тело снова сводит судорога, прежде чем его глаза становятся пустыми. На этот раз навсегда.

Вздохнув, я киваю Франческо, чтобы он избавился от тела и инвалидного кресла. Я возвращаюсь в машину и, положив голову на ладони, плачу.

Я позволяю всему этому идти — три десятилетия пыток от рук этого человека. И печальная правда в том, что я не думаю, что когда-нибудь избавлюсь от следа, который он оставил на мне.

Взяв себя в руки, пока Франческо не вернулся, я велю ему отвезти меня домой.

Сейчас мне нужно только одно — она.

Когда я открываю дверь, она лежит на кровати, сосредоточенно вышивая. Она слегка вскакивает, испуганно глядя на меня.

— Что-то случилось? — Лина поворачивается ко мне, ее брови слегка нахмурены. Она держится неподвижно, все ее тело напряжено.

Накануне вечером мы спали в разных кроватях. В основном потому, что мне было так стыдно за себя, что я не мог заставить себя посмотреть ей в глаза.

Но теперь все кончено. Наконец-то закончилось.

И мое прошлое останется только прошлым.

— Могу я войти? — она бодро кивает, ее глаза все еще смотрят на меня с подозрением.

Увидев, что я иду к ней, она откладывает свою работу на стоящий рядом стул. Я воспринимаю это как приглашение присесть.

Ее руки плотно сложены на коленях, подбородок слегка опущен.

— Мне очень жаль, — говорю я, накрывая ладонью ее руки. — Я должен был сказать это раньше.

— Мне тоже жаль. Я не должна была просто предполагать…

— Эй, хватит об этом. Я понимаю, что ты мало что обо мне знаешь, и, конечно, тебе интересно.

Лина покачала головой, глядя на наши сцепленные руки.

— Я не должна была позволять словам Козимы задеть меня. Я должна была думать, прежде чем действовать. Я знаю, что мы оба были брошены в этот брак обстоятельствами. Я думаю… — она делает паузу, бросая на меня быстрый взгляд, — неважно.

— Лина, тебе не нужно прятаться от меня. — Я пытаюсь заставить ее открыться, но тщетно. На ее лице растягивается натянутая улыбка, и она поворачивается ко мне.

— Все в порядке, правда. У нас просто произошла первая ссора, — говорит она легкомысленно.

— Я прощен?

Она наклоняет голову, рассматривая меня в течение секунды. Затем, ни с того ни с сего, она целует меня в щеку.

— Мне это очень понравилось. Как ты думаешь, я смогу повторить? — она закатывает глаза, ее щеки уже раскраснелись. Но она подчиняется, наклоняясь ко мне для еще одного быстрого поцелуя. На этот раз, однако, я готов к этому. Обхватываю ее стройную фигуру руками, прижимая ближе к своей груди.

Я поднимаю руку вверх, обхватывая ее шею, а затем кладу ее на щеку. Ее глаза распахиваются, зеленый цвет радужки так интенсивен, что почти ослепляет. Сколько раз я мечтал об этом? О ее прекрасных глазах, смотрящих в мои? О том, чтобы держать ее в своих объятиях, чтобы наша кожа соприкасалась, а дыхание смешивалось?

Я слегка провожу большим пальцем по ее губам, разделяя их. Ее язык высовывается, неуверенно смачивает губы и касается моего пальца. Не успеваю я опомниться, как она уже сосет мой палец, ее глаза широко открыты и смотрят на меня с такой невинностью, что я громко застонал.

— Что ты делаешь со мной, Лина, — прошептал я.

— Хорошо, я надеюсь, — отвечает она с сарказмом.

— Очень хорошо. — Я опускаю голову для поцелуя. В тот момент, когда наши губы уже почти соприкоснулись, кто-то стучит в дверь.

Черт!