Ух ты! Опять кандидатура и руководство — с некоторых пор мне эти слова перестали нравиться. Но Раиса Федоровна смотрела так просительно. У меня духу не хватило отказать хорошей пожилой женщине.

— Хорошо, по рукам, — согласилась я.

— Первая репетиция сегодня в два часа.

— Что, какая еще репетиция? — нахмурилась я, но Раиса Федоровна уже скрылась за дверями отдела.

В назначенный час отворились двери, и ко мне ввалились человек десять наших сотрудников. Многие были хорошо мне знакомы, к примеру, Наталья Петровна. Некоторых я пока что знала шапочно. Последней вошла Раиса Федоровна:

— Заходите, заходите, товарищи, — приговаривала она, — сейчас Мария Ивановна придет, и начнем.

— Мы здесь будем репетировать? — уточнила я.

— Ну, пока здесь, у тебя места достаточно, — ответила Раиса Федоровна, — а потом уже и на сцене, с микрофонами.

Вскоре пришла молодая девица в белом брючном костюме и с небольшим магнитофоном в руке. Я уже знала из разговоров коллег, что она звезда нашего местного театра оперетты. По приглашению руководства выступает у нас на торжественных концертах и заодно руководит хором.

Мария Ивановна раздала нам листочки с распечатанным текстом песни.

— Так, я сейчас включу песню, и мы ее просто послушаем. Потом попробуем спеть в унисон с исполнителем.

Мы старательно прослушали песню. Как я поняла, здесь был не весь состав хора. Некоторые выступали не в первый раз на сцене — таким много репетиций не требовалось. А сейчас собрали таких новичков, как я. Что ж, может, услышат, как я пою, да и отстанут.

— Смотрите, сначала будет вступление, и надо молчать. Но потом надо вовремя начать петь. Поэтому, как только началось вступление, отсчитываем про себя два раза по восемь: раз-два-три-четыре, пять-шесть-семь-восемь. И так два раза. Потом звучит голос, поем вместе с ним. Начали, — и Мария Ивановна нажала клавишу магнитофона.

Полились звуки вступления. Мария Ивановна отсчитывала вслух:

— Раз-два-три-четыре! Пять-шесть-семь-восемь! Начали!

Мы начали петь в унисон с голосом певца, и Мария Ивановна пела с нами:

«Неба утреннего стяг, в жизни важен первый шаг. Видишь, вьются над страною вихри яростных атак».

Мария Ивановна опять щелкнула клавишей.

— Так, постарайтесь сделать упор на слова «стяг» и «шаг». А потом ударение на слове «атак». Понятно? Давайте снова с самого начала.

Опять пошло вступление, и опять она вслух отсчитывала своё «раз-два-три-четыре». Потом еще попросила выделять голосом фразы «и вновь! Продолжается бой», «и сердцу! Тревожно в груди».

Я и устала от этой репетиции, и в то же время мне стало жутко интересно этим заниматься. И даже показалось, что у меня получается.

— Так, на сегодня хватит, — сказала Мария Ивановна спустя час занятий, — в следующий раз попробуем спеть на сцене. Пусть подойдут наши опытные участники.

— Хорошо, организуем, — пообещала Раиса Федоровна.

Люди начали расходиться, а Раиса Федоровна схватила меня за руку:

— Альбина, у меня к тебе еще одно интересное поручение.

— Какое?

— Надо сделать бумажных цветочков побольше, для демонстрации.

— Да я не умею, — воскликнула я, — сроду таким не занималась.

— Почему? — протянула она слегка обиженно. — У тебя же руки золотые. Ты в таких шапочках красивых вязаных ходишь, и манишка у тебя — глаз не оторвать.

Вязаные шапочки я действительно стала носить с наступлением первых холодов. Но откуда было моей коллеге знать, что все они связаны настоящей Альбиной? А манишка — красная, узорчатая, с воротником под горло, — была и правда произведением искусства.

— Вяжу потихоньку, — призналась я со скромностью в голосе, — но бумажными цветочками не занималась как-то.

— А я тебя научу, там несложно.

Тут мы услышали из коридора злобные крики Четверговой:

— Наталья, вот ты где! А я тебя обыскалась! Ты где ходишь?

Наталья Петровна что-то промямлила виноватым голосом.

— Песенки, значит, поешь, развлекаешься? — ревела, как разбуженный посреди спячки медведь, Четвергова. — Мы, как проклятые, ищем пути повышения производительности! Нам во что бы то ни стало надо повысить показатели к празднику! А они тут непонятно чем занимаются!

Мы с Раисой Федоровной выскочили в коридор, как ошпаренные.

— Вы по какому праву орете на сотрудника? — негромко, но со значением, задала я вопрос.

— Вы почему так разговариваете с товарищем? — поддержала меня Раиса Федоровна. — Вы называете наш труд развлечением? По-озвольте!

— Вы хоть знаете, какую именно песню мы репетируем? — продолжала я. — И в присутствии кого мы ее собираемся исполнять?

— Да? — Четвергова уперла руки в бока с самым воинственным видом. — А вы в курсе, сколько всего надо успеть, чтобы поднять то же количество вагонов, к примеру? Вы вообще знаете, что такое отчетность и как она делается? А то, что мы…

— А что вы-то делаете для повышения показателей? — перебила я ее. — Они и без вас постоянно повышаются! Потому что люди на станциях выполняют и перевыполняют план!

— За последние двадцать лет население нашей страны увеличилось на двадцать миллионов, — потрясла Раиса Федоровна указательным пальцем, — уже из-за этого насколько увеличились объемы перевозок! А вы что же, сидите и думаете, как их еще увеличить?

— И как вы, сидя в кабинете, собираетесь поднимать количество вагонов? — ввернула я заключительный аккорд. — Вы приписками занимаетесь? Вы это имели в виду?

Четвергова растерянно огляделась по сторонам, словно в поисках опоры. А опоры, то есть, Садовской, поблизости не было. Злобная баба заметно стушевалась.

— Знаете, я буду вынуждена доложить о ваших высказываниях кому следует, — решила ее добить Раиса Федоровна. — Это же надо — так обесценить нашу подготовку к празднику!

И пожилая женщина удалилась, на ходу кутаясь в свою шаль. Четвергова потопталась немного на месте и рванула вслед за ней.

К вечеру мне доставили пять ящиков цветной гофрированной бумаги. Она оказалась таких нежных цветов и такая приятная на ощупь, — так и захотелось с ней повозиться. Что ж, цветы выйдут на славу!

Дома тоже кипела работа. Ритка купила в киоске Союзпечати целый ворох красивых открыток — с крейсером «Аврора», с гвоздиками, с лентами и знаменами. С надписями «1917», «Слава великому октябрю!», «С праздником, товарищи!». Везде преобладал красный цвет — цвет свободы, надежды, торжества великих идей.

— Ты не рано начала их подписывать? — удивилась я. — Праздник-то седьмого ноября будет.

— А пока дойдут? — возразила она. — До Москвы точно неделю идти будут. К тому же почта в праздники перегружена.

— А зачем так много?

— А вдруг испорчу? Чтобы переписать можно было.

— Так ты не пиши чернилами, возьми авторучку.

Репетиции с хором шли полным ходом. Мы пели уже и на сцене, и с микрофонами. И каждый раз в первом ряду сидели ответственные товарищи. В том числе Бродов, начальник отдела рацпредложений. Мне не нравилось, как он на меня смотрел. Как будто оценивал. Да и пусть оценивает, в конце концов подумала я. Уберет мою персону из хора, ну и ладно. Переживу как-нибудь. Зато времени свободного больше станет. Но назначались новые репетиции, а никто меня не просил покинуть хор. Стало быть, все у меня получается.

Однажды принесли мне в отдел картонную коробку. Сверху фломастером была написана моя фамилия.

— Что это? — спросила я у Раисы Федоровны, вошедшей следом.

— Как что? Подарки к празднику разносим! Ну-ка распишись в ведомости.

— Так это что, мне? — озадаченно произнесла я. — Подарок? И можно домой унести?

— Конечно, — с удивлением уставилась на меня женщина, — в первый раз, что ли? У вас в кассе подарки не выдавали?

— В-выдавали.

Раиса Федоровна и ее помощники упорхнули, а я распаковала коробку и ахнула. Боже, настоящий сервелат в железной банке, с ключиком для открывания. Палка копченой колбасы — у, а запах какой! Коробка конфет «Птичье молоко».