— Веселуха? — на пороге стояла Четвергова с безумным блеском в глазах. — Веселуха?

Я выключила радио.

— Ну, если сюиту Шостаковича можно считать веселухой, — нелюбезно ответила я. При этом совершенно не была уверена, Шостаковича или другого композитора звучала музыка. И сюитой ли называлось произведение — не сильна в этих вопросах.

Тетка прогремела каблуками к моему столу и швырнула какую-то книгу в мягкой обложке:

— Мне что-нибудь из этой же серии.

— Из какой серии? — не поняла я.

— Что-нибудь вроде этого, — раздельно сказала она, тряхнув волосами-сосульками.

Я взглянула на книгу. «Химия и жизнь», — значилось на обложке.

— У нас не библиотека широкого профиля, — сказала я сухо, — здесь хранится нормативная документация…

— Но вы обязаны искать по моему запросу, — заявила Четвергова.

— Да, но узкоспециализированные источники.

Она еще немного потопталась перед столом, пытаясь просверлить меня взглядом.

— И к чему мы пришли? — сказала наконец таким тоном, как будто разговаривала с нахулиганившей школьницей. Впрочем, такой тон у нее был всегда. Ничего нового.

— Здесь нет ничего про химию и жизнь, — спокойно сказала я. — Поищите в массовых библиотеках.

— Ах, вы меня посылаете в массовые библиотеки? — едва не задохнулась она от возмущения, а глаза опять загорелись безумием. — Да вы знаете, сколько у меня работы? Я бы еще по массовым библиотекам бегала! Придумала тоже!

— Так если у вас много работы, идите и выполняйте, — со вздохом сказала я, — не теряйте время.

— Вы мне отказываете в обслуживании? — продолжала истерить вздорная тетка. — Ну хорошо, тогда я напишу жалобу. Ишь, учить она меня будет!

Она прогромыхала каблуками к выходу. Громко хлопнула дверь.

Блин, расскажешь такое кому-нибудь — не поверят же!

Как ни крути, а настроение было испорчено. Эх, а день так хорошо начинался!

С утра я позавтракала омлетом, приготовленным Валентиной Николаевной. Она уже несколько дней, как приехала, и сразу вписалась в нашу семью — как стандартной высоты книга на полке. Ни мне, ни Ритке абсолютно не мешала, наоборот — облегчала наш быт. Любила хлопотать по хозяйству, ходила с дедом в магазин, помогая выбирать продукты. Теплыми вечерами они вместе сидели во дворе на лавочке или дома перед телевизором.

Дед к ее приезду купил диван у соседей — тех самых, которые летом выдали свою дочь замуж. Дочери с зятем теперь требовалась двухспальная кровать, и диван, почти новый, они нам сбагрили по сходной цене.

Даже приходя вечерами к деду поговорить, я не испытывала неудобства оттого, что в комнате была теперь Валентина Николаевна. Она активно участвовала во всех наших проблемах, ни к чему не оставаясь равнодушной. Частенько давала дельные советы, делилась историями из своей жизни.

Я была рада за деда. Ведь рано или поздно вернется Дима, и я уеду из этого дома, возможно, вместе с Риткой. Вадим, само собой, переедет на Шошина. Так пусть хотя бы отец Альбины один не останется.

Единственное огорчение — дед отдал за диван часть пенсии, и я на радостях отстегнула ему часть своей зарплаты на продукты. Потом, конечно, поняла, что погорячилась. Оставалось утешать себя тем, что это вполне справедливо. А то привыкла на всем готовом.

Ритка тоже меня на днях несказанно обрадовала — ее приняли сразу в третий класс музыкальной школы. И это был успех. Не зря все же она столько старалась, посещая платные занятия с Машей.

Маша и Володька — вот кто нас продолжал беспокоить.

— Что-то от них ни слуху ни духу, — удивлялся дед, — не звонят, не приходят.

— Значит, у них все хорошо, — успокаивала я, — как проблемы были, так бегали сюда чуть ли не каждый день.

— Сам позвони, — подсказывала Валентина Николаевна.

— Так у них телефонов нет.

Слава Богу, неприятная тетка больше не приходила. Нормальные посетители — те да, были. Отработав день, я приехала домой. Ритка с дедом гуляли во дворе, но я не стала к ним присоединяться. Хотелось скорее поужинать и заняться вязанием.

— Добрый вечер, — дверь мне открыла Валентина Николаевна — в домашнем спортивном костюме, в переднике и с вафельным полотенцем через плечо. — А я как раз фаршированные перцы приготовила.

Только я села ужинать — звонок в дверь. Мы с Валентиной Николаевной переглянулись. Кого это принесло? Дед с Риткой сами бы дверь открыли.

На пороге стояла полная женщина в очках и светлом летнем плаще, с прической «бабетта».

— Добрый вечер, — произнесла она хорошо поставленным голосом, — могу я войти?

— Представьтесь, пожалуйста, — попросила Валентина Николаевна.

— Анна Федоровна, мама Нины.

Ах, так это и есть Володькина теща!

— Здравствуйте, — кивнула она мне, протискиваясь в прихожую.

— Поужинаете с нами?

— Нет, я ненадолго, — женщина сняла плащ и аккуратно пристроила его на вешалку, — попросила соседку посидеть с Ниной и внучками. А сама к вам.

Ну, все к нам! Как проблемы, так сразу к нам! Называется, Альбина спокойно поужинала.

Пришлось идти с гостьей в зал, садиться в любимое кресло и внимательно выслушивать.

— Дело в том, — начала Анна Федоровна, — что ваш Володька неправильно себя ведет.

Я тяжело вздохнула. Ну сколько можно людям объяснять, что никакой он не наш? Он — отщепенец. С тех самых пор, как повел родителей в суд разменивать квартиру.

— И что же такого он делает? — спросила я без всякой эмоциональной окраски в голосе.

— Он не живет с нами, — Анна Федоровна тряхнула плечами и посмотрела на меня так, будто я миллион у нее заняла и не отдаю.

Господи, как же она в эту минуту напоминала ту самую учительницу из фильма «Доживем до понедельника»! Чуть ли не одно лицо.

— У нас он тоже не живет, — сказала я, — и никогда не будет. И вы знаете, почему. А еще, я так полагаю, вы давно изучили его как человека. И понимаете, что мы в этом деле помочь ничем не сможем. Даже если сильно захотим. Мне кажется, у вас и то больше рычагов воздействия на него. Он вас и мамой называл, и вообще прекрасно относился. Как-нибудь получше, чем к собственным родителям.

Валентина Николаевна при этих словах вспыхнула, глаза ее округлились. Конечно, дед не успел ей рассказать всю подноготную своих детей.

Анна Федоровна открыла рот, чтобы сказать что-нибудь колкое, но вовремя прикусила язык.

— Я и не надеялась на вашу помощь, — покачала она головой, — я пришла, чтобы посоветоваться. Да, Володя хорошо ко мне относился, но это было сразу после свадьбы, и пока моя дочь была здорова. Потом все изменилось. Вы знаете, что он ничем нам не помогает — ни деньгами, ни посильной физической помощью?

— Предполагаю.

— Я, я сама все тяну, — в ее голосе послышались слезы, — я и в школе на полторы ставки кручусь, как белка в колесе. И домой прихожу — второй день начинается. Двое детей на руках и больная дочь — это что, шутки? А он все лето где-то пропадал, теперь опять его где-то носит.

Я открыто взглянула ей в глаза:

— Я все понимаю, и очень сочувствую. Но мы-то что можем сделать? Вы говорите, он не живет дома? Так я даже не знаю, где он живет. Он заходил, пока были проблемы. А сейчас, я так понимаю, он от проблем сбежал. И мы больше не нужны. И честно говоря, я совсем не рада его здесь видеть. Не проявлял бы он такую настойчивость, не лез к нам в дом — думаете, я стала бы с ним общаться?

Анна Федоровна промокнула глаза платочком и гордо выпрямилась, сидя на диване.

— А я была уверена, что вы знаете, где он.

— Откуда?

— Вчера к нам заявилась ваша подруга…

— Какая еще подруга? — меня обожгло изнутри от неожиданности.

— Ну, такая, с кудряшками, Светой представилась.

Ах, Светка! Да как же у нее наглости-то хватило туда припереться? У меня слов не было, и я с трудом выдавила:

— Понятно, и зачем она приходила?

— Она сказала, что Володька поселился у еще одной вашей подруги. Ее зовут Маша. И еще Светлана сказала, что только вы, вернее, ваша семья, можете повлиять на Володьку, вернуть его домой, к жене и детям.