Мы подошли к той самой бандуре на ножках. Ну, радиоприемник, ну, проигрыватель. Неужели он думает, что я такого никогда в жизни не видела? Конечно, мы на Енисейской проживаем небогато, но все же.

Я опустилась в кресло, а Дима включил агрегат и принялся крутить колесико. Красная полосочка тем временем перемещалась с канала на канал.

— Представляешь, поймал вчера «Голос Америки»! — с восторгом поделился парень. Его собственный голос при этом дрожал от возбуждения.

«Что? Какой еще „Голос Америки“? И что в этом такого особенного?» — чуть не спросила я, однако, вовремя прикусила язык. Потому что мой собеседник точно был уверен, что мне хорошо известно это название.

И я восторженно захлопала глазами:

— Да ты что? Здорово!

Хотя совершенно не понимала, о чем он говорит, и какой еще «Голос Америки», если в это время наши государства находились в состоянии холодной войны.

— Подожди-подожди, я же точно помню, что вчера поймал его на этой частоте! А, на этой, наверно! Точно! Слушай!

Дима уселся на пушистый ковер рядом с приемником.

Неожиданно четкий и ясный голос диктора произнес:

— Вы слушаете «Голос Америки» из Вашингтона! — следом полились позывные и опять: — Вы слушаете «Голос Америки» из Вашингтона! Передаем последние новости.

И вдруг из приемника на нас обрушился целый ураган какой-то немыслимой какофонии — скрежет, лязг, грохот, обрывки чьей-то речи, — и как еще можно назвать смесь этих адских звуков.

Я поморщилась и невольно закрыла уши руками. Дима сделал звук потише.

— Может, сейчас пройдет, — разочарованно приговаривал он, легонько поворачивая ручку, — черт, опять глушилки свои включили.

До меня постепенно стал доходить смысл происходящего. Скорее всего, эта радиостанция запрещена в нашей стране. Ну или руководство очень не хочет, чтобы граждане ее слушали. Поэтому всеми силами старается заглушить передаваемый сигнал.

Но Дима — советский офицер! — он-то как может такое слушать? Он что, антисоветчик? Страшно даже мысленно такое слово выговорить. Интересно, о чем говорят на этих радиопередачах? Не о том ли, что Советский Союз представляет угрозу для всего прогрессивного мира и прочую лабуду?

Меня бросило в жар, даже испарина на лбу выступила. Я промокнула лицо рукавом рубашки как можно незаметнее.

Блин, блин, только бы он не почувствовал мой страх и недоумение! Тогда точно спалюсь! Ведь, если помыслить логически, парень уверен, что я полностью его понимаю и поддерживаю. Иначе как он мог продемонстрировать мне такое? Так, значит, они с Альбиной не только любовью связаны? Выходит, они по всем вопросам друг друга понимают и поддерживают?

— А вчера что же, не глушили? — спросила я, изображая крайнюю степень разочарования. Эх, не смогу такую передачу послушать!

— Да тоже глушили, но не так сильно. Кое-что удалось разобрать. Видишь, как они делают? Сами обо всем умалчивают и другим не дают рассказать!

— Честно говоря, очень хотелось послушать, — протянула я обиженно, — у нас-то дома даже радиолы такой нет!

Интересно, а до расставания Альбина слушала с Димой такие передачи? Почему-то мне кажется, нет.

— А помнишь, как мы слушали и «Голос Америки», и радио «Свобода» у меня дома?

— Конечно, помню, — тепло улыбнулась я, стараясь, чтобы волосы на голове не поднялись дыбом. Значит, все же слушали. Поэтому он так свободно и разговаривает со мной на такие темы.

— Все-таки гласность — великое дело. Ну нельзя замалчивать такие вещи! Например, про «Обухов» — полная тишина! Люди догадки строят, сколько человек на самом деле там погибло. У матери знакомая в Управлении портом работает, так с нее подписку взяли, чтоб никому ничего не рассказывала!

— Серьезно?

— Серьезнее некуда, — подтвердил Дима, — как судно перевернулось в начале мая прямо у причальной стенки, да как слухи по городу поползли, мама сразу у этой знакомой спросила. А та ей, мол, извини, но я подписку давала не разглашать подробности. Могу лишь сказать, что официально погибли девять человек. Мама говорит, а на самом деле сколько? В ответ — тишина. Но там не может быть всего девять человек. Ты, кстати, видела этот ужас?

— Я? Нет, как-то не ездила в сторону порта.

Да и попала я в это время не в начале мая, а в конце, так что…

— Ладно, как домой вернемся, я тебя туда свожу, посмотришь. Такая громадина — и лежит до сих пор на боку у пирса.

— Кошмар! — я живо представила себе эту картину.

— Ну, это же плавбаза, — продолжал кипятиться Дима, — представляешь, какой там был экипаж, не меньше тысячи человек! И как раз на следующий день должны были в море выходить. Соответственно, почти все на борту были. А еще провожающие, а еще девицы легкого поведения.

— О, про девиц этих мне как-то дед рассказывал, — встрепенулась я, — у нас одна такая живет во втором подъезде. Каждое судно встречает и провожает. Деньги зарабатывает несусветные! Но и пьет много, наверно, скоро сопьется. Кстати, был разговор о каком-то судне, которое начало крениться и потом затонуло. И вроде как эта девица вместе с другими в воду прыгнула, чтобы спастись. И еще много людей бежали по правому борту.

— Так это, наверно, про «Обухов» и был разговор! И, главное, тишина во всех газетах, тишина в новостях, как будто и не было ничего. Зато кордон милицейский поставили, чтоб людей разгонять. Чтобы не стояли и не рассматривали место трагедии. А «Голос Америки» сразу передал!

— И что они сказали, какие подробности?

— Да особых подробностей они не знают, наши же все засекретили. Но хотя бы сообщили об этом! А у нас молчок. Разве ж можно скрывать от народа такие вещи? Да что говорить, в этом они все! — с досадой сказал Дима.

— Да, — вздохнула я, — уж причины аварии могли бы людям рассказать. Хотя бы для того, чтобы больше такого не было. Я вообще не понимаю, как судно могло затонуть у причальной стенки? Значит, загрузили неправильно, остойчивость не рассчитали?

— Да ничего туда не грузили, это же плавбаза, а не торговое судно! Они в море рыбу добывают и обрабатывают. Туда привезли к рейсу продукты, воду, топливо.

— Так, может, воду в левые танки закачали, а в правые нет? Или наоборот? Но как так можно было?

— Русский «авось», — развел руками Дима, — а может пьяные все были. Все-таки завтра в рейс, полно провожающих на борту. Все же как думают? А, никогда ничего не случалось и сейчас не случится. А оно вон как! Ой, Альбина, слушай, а я до сих пор поверить не могу, что это ты, именно ты сидишь сейчас рядом со мной! Поверить не могу! Я ж даже мечтать о таком не мог. Еще совсем недавно даже не думал!

— Но ты рад, что мы вместе?

— Спрашиваешь! — глаза его заблестели притворным упреком.

— Я тоже очень рада. И тоже подумать не могла, что мы будем вместе. Я же все думала — семья, все такое. А потом вдруг поняла — Вадим ведь меня не любит. Ни меня, ни Ритку. И не любил никогда. Может, лучше дать ему свободу, и пусть найдет себе другую женщину, с которой ему будет хорошо?

— Я так понял, у него другие интересы в жизни, — усмехнулся Дима, а во взгляде засквозила ревность, — напиться и валяться. Так что ему не до любви, не его это тема. И ведь так много народу пьет! А почему люди пьют? Да потому что просвета не видят. Ради чего вкалывать, к чему стремиться?

— Ну как это? — не согласилась я. — Вадим ушел из своего гаража, устроился в море на торговое судно. Знаешь, сколько он зарабатывать будет, и в чеках в том числе? Мир повидает, сейчас вот рейс в Бразилию. А еще заходы по пути в другие иностранные порты.

— Ну, повезло ему, что скажешь. А сколько людей на берегу работают и не имеют таких возможностей? И вроде денег достаточно, а в магазинах дефицит! Все доставать надо!

— Зато, когда достанешь, это такое удовольствие! И когда хоть кусочек блата где-то имеешь, так приятно!

— А так не должно быть! — продолжал спорить Дима. — Должно быть, как в других странах — в любой магазин зашел, и купил спокойно, что тебе надо!