— Хорошая! — Колесников даже останавливается, чтобы выразительно развести руками. — Это она тебе так сказала, когда бинтовала — «Александр Николаевич, вы мужчина моей мечты, давайте я стану вашей женой, а вы будете каждый день рассказывать мне, как вы укладываете моджахедов пачками»?

Шохин фыркает, но молчит.

— Слушай, а свадьба где будет? — не унимается Колесников, шутливо пихая его локтем. — Тут, под пальмами, с верблюдами в качестве свидетелей? Или дождёшься дембеля, и будете в ЗАГСе клясться «в горе и в радости»?

— Отставить! — шепчу я, оборачиваясь, но уголки губ всё же поднимаются. Колесников, конечно, балагур, но в таких ситуациях это иногда помогает.

— А что? Я по делу, — продолжает Колесников. — Леночка — барышня хорошая, но ты подумал, как она тебе тут котлеты будет жарить? Или сразу на сухпайки перейдёт?

— Колесников, я тебя сейчас сам в сухпаёк упакую, — тихо огрызается Шохин.

Гусев смеётся, но приглушённо, чтобы звук не разлетался.

— Тихо! — рявкаю, хоть и полушёпотом, но строго. Серьёзность возвращается на лица, смех стихает. Впереди тропа снова сужается, превращаясь в почти отвесный спуск.

— Занять позиции по одному, — приказываю. — Интервал — десять метров.

Мы движемся осторожно, чувствуя, как пот стекает по спинам под амуницией. Тишина вокруг такая плотная, что слышно, как камни падают вниз, ударяясь друг о друга. В какой-то момент Колесников шепчет сзади.

— Если что, товарищ капитан, я у Шохина на свадьбе тамадой буду. Только за рюмку сухпайка.

— Колесо, ты никогда за словом в карман не лезешь! — шепчет Гусев.

Смешок в опасной ситуации помогает расслабиться хоть на пару секунд.

Тропа ведёт нас к небольшой ложбине, где мы делаем короткую остановку. Вдалеке виден кишлак — тёмные дома, высокие заборы, и ни одного огонька.

— Два склада, — напоминаю я, осматривая карту, которую передал информатор. — Один вон там- на том конце кишлака, второй — за домом старейшины. Всем понятно?

— Да, товарищ капитан, — тихо отвечает Гусев, подтягивая рюкзак.

— Колесо, давай живее.

— А я что? Я всегда на боевом, — отвечает он, делая серьёзное лицо.

Но это лицо меняется, когда из-за холма, где-то далеко в стороне, слышится лай собаки. Мы все напрягаемся, замираем.

— Кажется, нас почуяли, — шепчет Шохин.

— Лай далеко, — говорю, хотя сам в этом не до конца уверен. — Ещё пять минут и разбиваемся на группы.

Тропа ведёт вниз, в кишлак.

Тишина сгущается, пока мы спускаемся ниже, чувствуя, как кишлак становится всё ближе и ближе.

— Делимся на пары, — говорю, оборачиваясь к своим. — Я с Гусевым, ты — Колесников с Шохиным.

Шохин поднимает брови.

— Там — наш? Показывает на дальний конец кишлака.

— Да. Мы с Гусевым берём второй. Работаем тихо, быстро. Встречаемся здесь через час.

Все молча кивают. Мы пожимаем друг другу руки. Свиридов с Шохиным уходят первыми, их фигуры растворяются в тени.

— Гусев, за мной, — киваю напарнику.

Он подтягивает рюкзак и следует за мной.

Мы идём медленно. Я прислушиваюсь к каждому звуку. Глухой лай собаки где-то вдали заставляет замереть. Гусев наступает на сухую ветку — треск кажется громче выстрела. Я оборачиваюсь, киваю, чтобы он был осторожнее.

Добираемся до склада. Это небольшое здание с плоской крышей, едва освещённое. Дощатая дверь, которая кажется хлипкой.

— Ждём, — шепчу, присаживаясь в тени.

Гусев кивает. Его рука на автомате.

Через пару минут из дома напротив выходит фигура. Мужчина в тюрбане с лампой в руках. Он проходит мимо склада, бросает взгляд по сторонам, но не замечает нас. Уходит. Я жду ещё минуту.

— Действуем, — подаю сигнал.

Мы подбираемся к двери. Я вытаскиваю нож, чтобы взломать петлю. Металл тихо скрипит, когда она поддаётся. Гусев уже держит взрывчатку, я открываю дверь. Внутри — ящики, много. Гранаты, автоматы, какие-то коробки с патронами.

— Заложить по краям и по центру, — командую.

Но мы не успеваем. Снаружи слышен шум. Мы выскальзываем наружу и прячемся за углом здания. Кто-то идёт.

— Ложись, — шепчу, толкая Гусева к земле.

Два человека появляются из-за другого угла. Один несёт фонарь, другой — автомат. Мы замираем в тени.

— Что за шум был? — слышу голос.

— Мыши, наверное, — отвечает второй, осматриваясь.

Они стоят так близко, что я слышу их дыхание. Один поднимает фонарь, освещая дверь склада.

— Ты проверил замок? — спрашивает он.

— Проверял утром.

— Проверь ещё раз, — настаивает первый.

Я сжимаю автомат. Ещё секунда — и они войдут внутрь, заметят взрывчатку. Гусев тяжело дышит рядом, я чувствую, как он напрягается.

Тот, что с фонарём, тянет руку к двери.

Моя новая боярка

Я — менталист. Погиб в 2046 в неравной схватке с захватчиками. Я жив? Я — граф Григорий Орлов и меня ждет служба в пехоте? Нет? Я охотник и хранитель душ https://author.today/reader/408414/3779093

— Да ладно, пошли! Завтра посмотрим.

Выдыхаем, моджахеды уходят.

Мы с Гусевым снова крадёмся вдоль стены. Склады в кишлаке — это не привычные нам кирпичные коробки. Здесь стены из высушенной глины, неровные, с трещинами. На крыше бурые кусты — они же и маскировка, и утепление. Но главное — внутри. Мы точно знаем, что здесь оружие, боеприпасы. Когда всё взлетит на воздух, кишлак долго ещё будет вспоминать этот салют.

Гусев на секунду замирает, прижимаясь к стене. Его силуэт растворяется в тени, как будто его вообще нет.

— Тихо, Беркут. Слышишь? — шепчет он, обернувшись.

Я прислушиваюсь. Где-то позади приглушённый смех и лай собаки.

Это на другом конце кишлака.

Я осторожно открываю дверь на себя, чтобы не хрустнуло. Внутри темно и пахнет порохом. Мы оба задерживаем дыхание.

— Туда лезем? — шепчет Гусев, кивая на кучу ящиков вдоль стены.

— И туда и в центр, — отвечаю.

В глубине склада ящиков больше, они массивнее, и сразу видно — здесь всё, что не хотелось бы видеть на полях боя — миномёты, ящики с патронами, кое-где — ручные гранаты.

Я достаю взрывчатку. Прилепляю первый блок заряда на центральную часть груза. Гусев отходит чуть в сторону, следит за дверью

— Готово, — шепчу. — Через пять минут сработает. Уходим, — киваю.

Обратно к двери пробираемся быстрее, но всё так же тихо.

Мы выскальзываем наружу и направляемся обратно к точке встречи. Но едва мы покидаем здание, как слышим снова шорох.

Кто-то идёт.

Оба пригибаемся ещё ниже, осматриваемся. Вокруг пусто, тени густые, как мрак.

— Двигаемся, — киваю Гусеву, и он ползёт вдоль стены. Я следом, стараясь не зацепить ни одного камня.

Тропа к другому концу кишлака — узкий проулок между домами. Гусев первым выскальзывает наружу, я следом.

— Быстрее! — шепчет он.

Мы мчимся по тёмной улице, но стараемся не шуметь. Каждый шаг — как по битому стеклу. За углом — высокий забор. Гусев подпирает его плечом, а я перелезаю через верх. Потом подаю руку. Секунды тянутся, как часы.

Где-то позади слышится резкий окрик.

— Беркут, быстрее! — пыхтит Гусев, уже с той стороны.

Мы киваем друг другу и ныряем в темноту. Осталось два дома до условленной точки.

В какой-то момент я оборачиваюсь. Кишлак тихий, ни одного движения. Лай собак стих.

— Тихо, как в могиле, — шепчет Гусев, перекатываясь за угол.

И тут позади раздаётся первый звук — приглушённый треск, потом удар. Волна взрыва сотрясает землю, воздух наполняется звуком разрывающихся досок, треска глины. Детонацией боеприпасов.

— Есть! — шепчу я, переглядываясь с Гусевым.

Но ликование длится недолго. Мы понимаем, что это слышно повсюду в кишлаке.

А там вдали, где Колесников и Шохин должны были взрывать второй склад, тишина.

— Чёрт, они молчат! — хмурится Гусев.