— Что с тобой, Коршун? — спрашиваю.

— Ничего, капитан. Все нормально.

— Тогда помоги Пашу тащить.

Ребята быстро сооружают носилки — к куску брезента с помощью веревок прикрепляют палки из тонких стволов молодых деревьев. Кладут Пашку на носилки, берут за палки и бегут вслед за нами. Коршун присоединяется к ним.

Когда мы наконец добираемся до кишлака, уже темнеет.

Бану выглядит тихим, слишком тихим. Жители наблюдают за нами из окон и заборов, никто не выходит навстречу.

Имран снова появляется, будто никуда и не пропадал.

— Там, — сказал он, указывая на дом на краю кишлака. — Там ваш человек найдёт укрытие.

Я киваю, подозрение не оставляет меня ни на секунду. Но Панин на грани, и я рискую.

Пятерых рядовых отправляю вперёд — с носилками, на которых лежит бледный Панин. Ребята должны подготовить укрытие для Пашки. Остаемся с Гусевым и Колесниковым.

Через минуту раздаются выстрелы.

— Засада! — кричит Гусев, и мы бросаемся к тому самому дому.

Моджахеды уже окружили ребят. Пятерых прижали к стене, отобрали оружие. Носилки, на которых лежит Панин стоят прямо на земле.

Мы можем ещё уйти, нас не заметили, но бросить своих я не могу.

— Капитан, мы можем ещё выбраться! — шепчет Колесников.

— Без них не уйдём, — сухо бросаю я.

Мы пытаемся пробиться к своим, но моджахедов слишком много. Через пару минут нас окружают.

Имран появляется из-за угла дома с видом победителя.

— Добро пожаловать, капитан!

Что за…? Внутри меня всё обрывается.

— Это Бану? — уточняю я, оглядываясь по сторонам.

Имран смотрит на меня, усмехаясь.

Я уже и сам понимаю, что мы не в Бану…

А совсем в другом кишлаке, куда заманил Имран.

Нас ставят в одну линию. Коршуна нигде нет, но мне показалось, что его тень мелькнула за одним из заборов.

Один из боевиков, крупный, с густой бородой, явно командует остальными, с презрением оглядывает нас.

Коршунов появляется из-за того же угла дома. Целый, невредимый, и, что самое странное, не связанный.

— Коршун, что это значит⁈ — рявкаю я.

Он спокойно смотрит на меня, жмёт плечами.

— У каждого свой выбор, капитан.

Я смотрю на Коршуна, пытаясь осознать его слова.

Предал нас. Он их человек.

— Вот их командир! — тычет он пальцем в меня…

Нас держат в сарае, который, кажется, вот-вот развалится от ветра. Пахнет землей, навозом и какой-то горечью — словно здесь долго жгли траву или прятали мертвечину. Пол земляной, плотный, как асфальт, но от сырости ночью становится ледяным. А днем в сарае печет так, что дышать тяжело.

Осмотревшись в помещении, куда нас затолкали моджахеды, перевожу взгляд на парней.

У всех лица серые, как пыль на стенах сарая. Колесников, этот заводила, теперь сидит в углу, молча глядя перед собой. Паша бредит — температура жжет его изнутри. Раненный — это самая большая наша проблема. Потому что без помощи медика, ему не выжить.

Атмосфера гнетущая.

Я чувствую собственную вину за произошедшее, двойное предательство в отряде — это за гранью.

И это не может быть случайностью.

Получается, Коршун здесь замешан с самого начала. Он знал о том, что мы выдвинемся на утро на это задание.

И что? Связался с моджахедами — был их связным… А те подменили нам проводника — на своего Имрана. А настоящего ликвидировали…

Возможно, схема была такой, иначе как они могли ее так разыграть, прямо как по нотам.

Но я же не слепой, видел, что Имран — не тот человек, за которого себя выдает.

Почему повелся?

Думал только о том, что стал слишком подозрительным, перестал доверять людям.

Мать твою!

Командир тут я. Решения принимаю я.

И ошибка, если можно так это мягко назвать, тоже моя.

Что за?!. Но посыпать голову пеплом- не дело.

Сейчас надо думать, как выбираться из этого дерьма.

Думать быстро!

Штурм в нашем положении невозможен. Нас мало, и мы обезоружены.

Чёрт! Как я мог такое допустить?

Нет, думаю не о том.

Надо сконцентрироваться…

Скрипнула и открылась дверь. Стоит моджахед. Он держит подмышкой несколько лепешек и небольшую баклажку с водой.

За моджахедом стоят еще двое с автоматами, нацеленными на нас. Никто не двигается с места, хотя очень хочется пить.

Сколько мы тут просидели? Часов пять или десять? Время тянется тут тягуче, не понять.

Еду кинули нам, как животным прямо на землю. Дверь с грохотом закрылась, и парни подобрали с пола еду.

Лепешки, что нам выдали, черствые, словно камень, пахнут затхлостью. Воду — одну баклажку на два литра — растягиваем на всех, как можем. Но Паше нужно больше. Он стонет, иногда зовет мать, иногда ругает кого-то во сне.

Время тянется, как бесконечность.

Смотрю на ребят, кто-то дремлет, устроившись на циновках прямо на земле. В углу сарая есть немного соломы, кто-то устроился прямо на ней. Другие сидят вдоль стены на земле, упершись спиной о стену сарая.

Ожесточенно смотрю на эту картину.

Лучше погибнуть в бою, чем вот так — быть в положении рабов.

Сжимаю руку в кулак и бью со злостью в стену. Тут же раздается выстрел. Пуля прошивает стену сарая — пролетает на головой.

Все мгновенно пригибаются.

Дело дрянь!

Сегодня же ночью я должен провести разведку, чтобы принять решение — как отсюда выбраться.

С раненным на руках и без оружия. Отчаянная идея, но других нет.

Жестокий урок мне преподнесла судьба.

Снова скрипит дверь и открывается.

— Ты! — тычет меня в плечо автоматом зашедший моджахед.

— Эй, Беркут, пошел! — грубый окрик Имрана перекрывает гул в голове.

Меня вызывают на допрос.

Выводят из сарая, руки связывают и ведут в большой дом.

Имран смотрит исподлобья, будто знает, что ждет меня дальше.

Ведут по двору. Оглядываюсь по сторонам, стараюсь запомнить. Забор высокий, вижу в углу что-то вроде щели в заборе, конечно она мала, но можно ее выломать побольше…

Меня заводят в дом и ведут по коридору, в конце которого темная комната. Допрос начинается сразу — без вопросов, только кулаки. Удар в бок — дыхание сбивает, словно выбросило на камни. Бьют по лицу — кровь из носа, туман в глазах. Старший задает вопросы.

Имран переводит на русский.

— Зачем вы здесь? Какое задание? Сколько вас? — его голос звучит как эхо в черепе.

Я молчу.

Говорить что-либо — равносильно смерти, не только моей.

Бьют еще сильнее. В какой-то момент один из них берет ремень и начинает хлестать по спине. Я кусаю губу, но не кричу.

— Коршун где? — спрашивает Имран, чуть ли не в ухо мне. — Ты видел его?

Я даже немного прихожу в себя.

Коршун от них сбежал?

Обратно подался в воинскую часть?

Что он скажет про отряд? Что мы попали в засаду и нас всех положили, он один остался в живых…

Бред. Кто ему поверит?

Или его как всегда прикроет Хищник. Ну это в том случае, если они заодно…

Коршуна, понятное дело, я не видел. Где он, не догадываюсь.

Молчу.

Меня снова бьют в грудь, по голове, под дых…

После избиения тащат обратно в сарай. Швыряют на пол. Ребята подходят, кто-то подсовывает циновку под голову, но сознание уже уплывает. Очухался через пару часов. Все болит, каждая кость в теле, каждый вдох — как удар в ребра.

Гусев наклоняется надо мной.

— Как ты, Беркут?

Я кривлюсь вместо ответа. Не до разговоров. Смотрю на Пашу — он совсем плох. Рана красная, от нее идет запах — плохой, гнилой. Температура. Он бредит, повторяет.

— Мамка… Не бейте…

Колесников вытирает ему лоб куском рубашки. Глаза у него пустые, усталые.

— Если Пашу не вытащить отсюда, он не дотянет, — говорит тихо.

Сам знаю.

Я должен это сделать — вытащить всех отсюда.

Наступает ночь. Лунный свет пробивается сквозь щели в стенах. Я аккуратно подбираюсь к двери. Замок старый, петли держатся на честном слове. У меня есть кусок проволоки, что я успел спрятать в штанине. Ныряю в темноту и начинаю работать.