— Беркут, ты что, правда уезжаешь? — спрашивает Маша, чуть прищурившись.

— И надолго? — добавляет Клава, уже более серьёзным тоном.

Я отвечаю уклончиво, стараясь не затягивать разговор. Сашка, довольный собой, вновь вмешивается.

— Да всё нормально у него. Главное — я за него отвечаю. Правда, Беркут?

Я киваю, чувствуя, что этот разговор уже затягивается. Девушки ещё некоторое время о чём-то спорят между собой, пока Сашка решает разрядить обстановку новой шуткой.

— Ладно, девчонки, не грустите. Я его в целости и сохранности верну, а вы тут пока за нас кулаки держите.

Клава смеётся, Маша качает головой и улыбается краешком губ.

Мы с расстаёмся с девушками.

И остаемся с Сашкой вдвоем. Ночь давно спустилась на базу, и вокруг — лишь тени гор и редкий свет от тусклых лампочек, развешанных на столбах по территории лагеря.

Мы сидим на плоском камне, я верчу в руках трофейный фонарик, который толком не работает, а Сашка, вытянул ноги, будто пытается слиться с землей.

— Слушай, Беркут, — вдруг говорит он, — Я с тобой в Москву поеду.

Я поднимаю голову. Не сразу понимаю, о чём он. Москва? С какой стати?

— Ты это серьёзно, что ли? — спрашиваю, глядя на него, будто он только что заявил, что собрался прыгнуть с парашютом без купола.

— Серьёзно, — отвечает Сашка, спокойно так, будто речь о том, какую тушёнку мы завтра откроем.

— А домой?

Он молчит. Потом садится, кряхтя, как старик, вынимает из нагрудного кармана письмо. Простая бумага, но по его лицу видно — она тяжелее свинца. Он не спешит разворачивать. Я уже чувствую, что сейчас будет жесть.

— Чего там? — не выдерживаю.

Он наконец разворачивает лист, сглатывает и начинает читать. Голос хриплый, будто в горле ком.

— «Сашенька, я больше не могу тебя ждать. Нашла другого… Не обижайся, так будет лучше для нас обоих…».

Он не дочитывает.

Резко комкает бумагу в кулаке и швыряет её в сторону.

Я молчу. Слов нет.

Почему он читает это мне, а не говорит с ней?

Но спрашивать об этом сейчас — как самому в открытую рану лезть.

— Саш, ну… бывает, — выдавливаю наконец. — Женщины такие — ветреные, вчера ещё любили, а сегодня — нет. Финита ля комедия. Комедия окончена.

Он хмуро смеётся.

— Ты не понимаешь, Беркутов. Не в этом дело. Я просто не хочу домой. Там всё пропахло ею. Даже дверь на чердаке скрипит, как её голос.

Смотрю на него. Парень, который всегда шутит, подколет любого, даже командира, сейчас сидит передо мной, словно крыша на него обвалилась. Жалеть? Нет, он этого не потерпит.

Не знаю, как ему помочь.

— Мне только там в наш сельсовет смотаться надо и обратно, я мигом.

— Зачем тебе тогда этот сельсовет? — перебиваю. — Езжай сразу со мной, чего тянуть?

Он кивает, будто сам с собой соглашается.

— Надо отметку поставить. Чтобы по бумагам всё чисто. Но в дом я не зайду. Там… там мне больше нечего делать.

— Ладно, Сашка, — решаю. — Поедем сначала в Москву, я выполню доверенное мне поручение. Затем сгоняем в твой сельсовет, — смотрю на него строго. — Тебя действительно проконтролировать надо, чтобы дров не наломал там. Ну, а потом — прямиком ко мне на родину.

Сашка смотрит на меня пустыми глазами, будто не слышит меня, думает о своем.

— Вот и всё, — бурчит он, отворачиваясь. — Знаешь, что самое поганое? Даже не жалко.

— Почему? — спрашиваю, чувствуя, как внутри поднимается что-то неприятное. — Не жалко? Чего-то я не понимаю.

— Потому что её «любовь» оказалась дешевле грязного солдатского сапога, — отрезает он. Потом, замявшись, добавляет: — Письмо это пришло после того, как кто-то из части ей написал, что я ранен. Мол, ногу потерял.

— Кто написал? — напрягаюсь.

— Вот и я хотел узнать, — криво усмехается он. — Найти бы этого «друга», да морду ему начистить. Но потом остыл. Знаешь, почему?

Смотрю на него в упор.

Сашка выдыхает, глаза его куда-то вдаль упираются.

— Потому что понял, если бы реально такое случилось, она бы меня предала. Просто бросила, как хромую собаку! А я, дурак, думал, десять лет жизни — это что-то значит.

Сашка вдруг хмурится и продолжает.

— До меня слухи дошли. Помнишь Лену, медсестру? Она ведь не перевелась из части. А уволилась.

— Ну?

— Знаешь, где она теперь? В госпитале в Ашхабаде. Искала Саню по всем госпиталям. Нашла своего Шохина. Помнишь его?

— Конечно. Обе ноги потерял здесь в Афгане.

— Так вот, она за ним ухаживала, а потом они поженились. Представляешь? Не посмотрела, что он без ног. Вот это любовь, понимаю.

Я молчу. Говорить нечего. А Сашка продолжает, жёстко усмехаясь.

— А моя Настя? Одна нога, якобы, — и всё, нет её. Бросила, ушла к другому. Вот и вся цена её «любви».

Молчим. Словно что-то сломалось между нами и этим миром…

На утро меня вызывают в штаб. Внутри — духота и застоявшийся запах табака, как будто помещение тут никогда не проветривается.

За столом сидит начальник штаба — полковник Бессмертный. Его фамилия, как бы иронично это ни звучало, оправдывает — выживает в любых ситуациях, где другие уже слетают со своих должностей.

Этот живуч.

Задание в этот раз фактически не выполнено. Впервые такое. Будто зря слетали, только лейтенант Панин в госпиталь угодил с ранением.

Поэтому готов к любым провокациям со стороны полковника.

На удивление, он даже не думает меня отчитывать.

А что так? Усмехаюсь я.

Руководство само упустило предателя в части. Наезжали на меня не в последнюю очередь и по жалобе Коршуна.

А вышло все наоборот.

Вот как бывает, уважаемый товарищ.

— Капитан Беркутов, к тебе особое дело. Вот, держи.

Он протягивает плотный конверт с надписью «Секретно».

— Из рук в руки, товарищу в Москве — генералу Потапову Василию Ивановичу. Сдашь лично, никому не показывай.

— Есть, сдать лично из рук в руки, — принимаю я пакет.

Киваю и запихиваю его во внутренний карман куртки. Никаких объяснений — привычно.

Иду к вертолетной площадке, где уже ждет Сашка Колесников. Он сидит на перевернутом ящике из-под патронов, в зубах травинка.

— Ну что, Беркут, в столицу махнем? Может, мне там погоны генерал-майора выпишут?

Будто и не было вчерашнего разговора в ночи.

Его хохот раздается над всей площадкой, но я знаю, что творится у него на душе.

Только скрывает он это так умело, что кажется, будто у него все лучше, чем у других. Выдержка железная.

— Смотри, Колесников, погоны те оторвут вместе с плечами, если узнают, как ты базу ночью обходил.

Сашка подмигивает и идет к Ми-8, который уже гудит моторами. Подхожу ближе, вижу — пилоты тоже смеются.

— Ну, орлы, вы нас нормально посадите? А то с вами как-то не уверенно себя чувствуешь, — острит Сашка.

— Если вы не разболтаете своим девкам в Кабуле, как мы тут крутимся, довезем, — усмехается пилот.

Поднимаемся на борт, вертолет дрожит, как уставший старик. Шум моторов заполняет все. Сашка продолжает травить анекдоты, а я смотрю в окно на пустыню, выжженные холмы и крохотные кишлаки, которые отсюда кажутся игрушечными.

— Беркут, а если бы нам вместо Москвы сразу в Рим — что, думаешь, главному все равно? — наклоняется ко мне.

— Тебе бы только языком чесать, Сашка. Лучше следи за небом, чтоб с маршрута не сбились, — усмехаюсь я.

Сашка смеётся, откидывается назад. Вертолет начинает снижаться, впереди виднеется Кабул.

Аэропорт — суета, как на базаре. Грузовики, солдаты, офицеры, техника, запах керосина вперемешку с пряным афганским воздухом.

Мы сходим с вертолета, а дальше начинается ещё тот квест.

— Сашка, что теперь? Давай искать тех, кто нас возьмёт.

— Теоретически — никто. Практически — найдём кого-то, кто любит риск, — отзывается он.

Подходим к первому пилоту. Он даже не смотрит на нас.

— Полон. Ждите.