Как далеко они готовы зайти?

— Если вы хотите меня обвинить, предъявите доказательства.

— Свидетели есть, — бросает Власов. — Видели, как ты все это Юсуфу отдавал.

— Липовые я ему отдал! — резко отвечаю.

Власов прищуривается. В кабинете повисает тишина. Даже Бессмертный, который до этого кипел, замер.

— Липовые? — повторяет он с недоверием. — Ты что, нас за идиотов держишь? Откуда у тебя липовые документы, Беркутов?

Я молчу. В голове бешено крутятся мысли, но слова застревают в горле. В этот момент тишину разрывает тяжелый, уверенный голос.

— Я дал ему эти документы.

Все оборачиваются к двери. Она приоткрывается, и в кабинет входит человек, которого никто не ожидал увидеть.

Ещё через секунду дверь резко распахивается, будто её пинком выбили.

Входит Яровой Игнат Иванович, заместитель командира воинской части — высокий, угловатый с обветренным лицом.

Он замирает у дверного косяка и оглядывает нас. В руках у него кожаная папка.

— Я дал ему эти документы, — спокойно говорит он.

Бессонов с Власовым, который стоит у окна, переглядываются.

— Опять разнос устроили? — бурчит Яровой, качая головой.

— Ну, началось! — хмыкает Власов. — Сейчас нас всех разгонят по углам.

Яровой молча достаёт из папки лист бумаги и кладёт его на стол начальника штаба. Бессмертный сжимает губы.

— Что это? — спрашивает он, не трогая бумагу.

— Приказ сверху, — бросает Яровой коротко.

Я решаю, что молчание в данной ситуации — лучшая тактика. Власов, напротив, начинает ёрничать.

— Это что, новое направление на расстрелы?

— Власов, ты будешь продолжать? — Яровой смотрит на него так, будто размышляет, удавить его сейчас или позже.

— Ладно, ладно, — бормочет тот.

— Что за приказ? — наконец выдаёт Бессмертный, отрывая взгляд от бумаги.

— Прилетает генерал — майор Евгений Сергеевич Жигалов, — проговаривает Яровой чётко, почти по слогам. — Борт уже приземлился в Кабуле. Скоро будет здесь.

Секунда молчания.

Гул расхлябанного урчания вентилятора кажется громче, чем все вертолёты базы.

— Что? — Власов, кажется, впервые за годы службы теряет дар речи. — Генерал — майор Жигалов сюда? Зачем?

— Прилетает он по нескольким поводам. Один из них — Беркут. Меньше жаловаться надо! -тычет пальцем в потолок. — А генерал шуток не понимает, всем нам даст прикурить. Мало не покажется.

Бессмертный медленно садится обратно на стул, будто у него ноги подкосились. Его лицо застывает в выражении крайнего недоумения.

— Нет, но какому поводу? Мы бы и сами тут справились, — хмыкает.

Яровой смотрит прямо на меня.

— Жалоба Коршунова только одна из сторон медали. Второй вопрос — документы, которые ты привёз. В Союзе не все их считают достоверными.

— Генерал прилетает для разбирательств? — голос Бессмертного звучит так, будто его ударили под дых.

— Не только. — В глазах Ярового блеснула искорка, как если бы он знал что-то, о чём намеренно умолчал. — Но советую готовиться к тому, что день будет насыщенным.

Он идет к двери. Потом поворачивает голову и бросает через плечо.

— Евгений Сергеевич Жигалов — это не просто генерал. Он из тех, кто даже тени от своих слов не оставляет. Если он берётся за дело, кто-то точно окажется крайним.

Эти слова проникают, как ледяная вода за шиворот.

— Ну что ж, — Бессмертный вздыхает и хлопает по столу. — Давайте готовиться встречать гостя.

Власов только качает головой.

— Беркут, похоже, весь этот переполох вокруг тебя.

Я бы сказал, что это глупость, но что-то в глазах Ярового говорило об обратном.

Игнат Иванович уходит.

Дверь хлопает.

Я смотрю на Власова. На его лице смесь удивления и растерянности.

— Да это ж катастрофа! — бормочет он.

Бессмертный качает головой.

— Такое у нас на базе впервые. Беркут, ты хоть понимаешь, что мы влипли из-за тебя?

Киваю, хотя не уверен.

— Беркут, не удивительно, что после твоих мутных трюков с документами, генерал лично из Союза к нам летит. А это, между прочим, — пауза, — серьёзно. Сейчас каждый, кто под руку ему подвернётся, может под раздачу попасть!

За свою шкуру боится.

— Ну, давайте еще в приезде генерала меня обвиним. Чего уж там! — усмехаюсь я. — Только подполковник Яровой чётко сказал, что других тоже касается.

— Теперь, конечно, касается! — сглатывает Власов. — А ты мог бы и постараться, — с ухмылкой добавляет он, — хоть бы фальшивки покрасивее сделал.

— Заткнись, Власов, — рявкает Бессмертный, кивая на меня.

Дверь открывается, на пороге — снова Яровой, будто что-то забыл. Наши взоры дружно устремляются на него.

Бессмертный отвлекается от созерцания меня, и, повернувшись, хмурится.

— Что опять, Яровой? У тебя такой вид, будто тебя только что с вертолёта сбросили.

Тот быстро оглядывает нас, словно оценивая, насколько можно быть откровенным.

— Беркут, слушай сюда, — кивает он, прислоняясь к косяку, как к стене окопа.

— Пойдем, прогуляемся!

Яровой выходит, я вслед за ним спешно покидаю помещение.

Мы с Яровым выходим из штаба, солнце бьёт в лицо, слепит. Воздух густой, горячий, будто расплавленный металл.

Я иду рядом с ним, стараясь держать шаг вровень, но подполковник двигался как танк — бесшумно, уверенно и с неизменным холодным спокойствием.

— Твоё дело выделили в отдельное производство, — наконец произносит он, будто кидает камень в воду.

— Выделили? Почему? — мой голос звучит спокойно.

Смотрю прямо перед собой.

На базе жизнь кипит, но ее вкус сейчас горчит. Гул вертушек, рык БМП, солдаты таскают ящики, кто-то чинит броню, кто-то чистит оружие.

Пыль поднимается на солнце, как дым, пахнет машинным маслом и пересохшей землей.

— Из-за Коршунова? — спрашиваю, хотя знаю, что это только верхушка айсберга.

— И из-за него. И из-за Горелова. Жалобы множатся. А ведь ты успел и полезного «языка» взять — Джеймса, и пограничников спас. Но, видимо, кому-то это всё не нравится.

Его взгляд скользит по базе, как прожектор.

Мы проходим мимо строя солдат. Ребята подтянуты, но по глазам видно — устали. Один из них пытается незаметно поправить ремень, но замирает, когда видит Ярового.

Его взгляд суров, и кажется, он замечает каждую деталь.

— Жалобы пишут, делать им нечего, — говорю, глядя вперёд. — Одни и те же фамилии всплывают.

— Коршунов с Гореловым– понятно. Лейтенанты с амбициями генералов. Им, видимо, не понравилось, что ты позже них прибыл в часть, а успел уже не раз отличиться.

Яровой смотрит на меня боковым взглядом, но уголки губ еле заметно подрагивают — это у него такое подобие улыбки.

Мы идём дальше, мимо ремонтных боксов. Там, среди мотков проводов и остатков разобранной техники, пара солдат возится с БТРом. Один из них чертыхнулся, и гаечный ключ глухо звякнул об металл.

— Механики опять технику мучают, — качает головой Яровой. — Как думаешь, долго они её собирают?

— Судя по выражениям — долго, — отвечаю.

Мы останавливаемся. Подполковник подтягивает свою кожаную папку.

— Говорят про тебя, ты слишком инициативный. А ещё эти документы, — поднимает на меня глаза подполковник.

— Документы настоящие. Вы же это знаете не хуже меня.

— Я –то знаю. Но они сами хотят проверить. Но, знаешь, Беркут, генерал, который сюда летит, едет не только за этими документами.

— А за чем ещё?

— За тобой. Слишком уж ты полезен оказался, слишком удачно спас пограничников. У некоторых звёздочки на погонах от этого тускнеют. Понимаешь?

Я понимаю. Слишком много удачи — тоже порок.

— Думаю, тебе повышение светит, — добавляет он вдруг, — но пока это только мои догадки. Разберутся.

Над базой разносится звук вертолётного мотора.

Вертолёт в небе идёт на посадку. Солдаты замирают, поднимают головы. Это уже не просто шум, это волнение, которое разливается по всей базе.