— Болотов спас всех, — тихо говорит командир — полковник Грачёв, обращаясь ко всем собравшимся. — Усачёв хотел бросить гранату в противника, но не успел. Оба погибли, потому что хотели защитить других. Помните об этом…

— Что скажешь, Беркут? — тихо спрашивает Колесников после долгой паузы, бросая взгляд на меня.

Я медлю. В голове мелькают сотни фраз, но ни одна не кажется правильной. Наконец, выдыхаю и шагаю вперёд.

— Мы часто говорим о том, что здесь, в горах, мы — одна семья. Болотов и Усачёв это доказали. Их смерть — это боль каждого из нас. Но и память тоже наша общая. Мы обязаны помнить их такими, какими они были — людьми, которые до конца оставались верными своим товарищам.

За моей спиной кто-то шмыгнул носом. Я продолжил.

— Помнить — это значит жить так, чтобы они могли нами гордиться. Чтобы их жертва не была напрасной…

Бойцы продолжают заходить в штаб. Каждый по-своему прощается — кто-то говорил вслух, кто-то шепчет, а кто-то просто стоит, молча, сжимая в руках панаму- афганку. Но все, без исключения, чувствуют одно — эта потеря — часть нас самих.

— Болотов… — я сглатываю, чувствуя, как в горле встала горячая, давящая тяжесть. — Человек, который учил нас не только воевать, но и жить. Он не думал ни о себе, ни о том, что скажут. Он просто сделал то, что должен был.

Слова рвутся из груди вместе с болью.

— Они оба ушли так, как настоящие солдаты. Не ради наград, не ради звёзд на погонах. Ради нас. Ради того, чтобы мы с вами могли вернуться домой.

Моя боярка:

Мой позывной Шрек. Я армейский десантник. Умер в 2046 году в неравной схватке с монстрами. Стойте-ка, говорят, что я жив. Я — князь Трубецкой? https://author.today/reader/389135/3591946

С утра в лагере тихо. Весна в Афганистане — дело обманчивое. В шесть утра солнце только пригревает, холодный ветер тянет с гор, но к полудню пыль в воздухе будет плавиться от жары. Я шагаю по лагерю, слышу привычное бренчание железа, кто-то матерится у бронетранспортера, кто-то гоняет на соседнем КПП заспанных солдат.

Полковник Грачев вызывает меня к себе.

— Разрешите войти, товарищ полковник, — берусь за ручку двери и сразу открываю.

— Входи, Беркут.

Едва увидев командира, сразу понимаю, что ночью он не спал. В кабинете сизый дым висит коромыслом, под глазами тёмные круги.

Значит, дело важное и срочное, — с ходу решаю я.

— Беркут, знаешь, почему Муджтаба ушел? — говорит Грачёв, глядя прямо мне в глаза.

Это он о главаре моджахедов, которые просочились через восточную часть Панджшерского ущелья.

В его голосе не столько упрек, сколько проверка. Понимаю, что тут дело не только в нас.

Приказ сверху — значит, ищут крайних.

— По данным разведки, часть боевиков скрылась через горные тропы. Наши отряды их не догнали. Оставленные посты не сработали, — чётко докладываю я.

Грачев молчит, постукивает пальцами по столу. Я знаю этот жест — он думает, как завуалировать тот разнос, который устроили сверху.

— Опять этот Панджшер! — наконец выдыхает полковник. — Каждый раз одно и то же. Мы их громим. Банда рассасывается, перегруппировывается, и через месяц-другой снова нападает на наши колонны. Нам уже «по шапке» дали. Если сейчас не разберемся, боюсь, кто-то из нас пойдет дальше по этапу.

— Что прикажете? — спрашиваю коротко.

Грачев сгребает со стола карту, разворачивает, тычет пальцем в конкретную точку.

— Вот здесь провинция Баглан — кишлак Бану, они сюда пошли. Хотят объединиться с силами уездного центра Андабара. Надо их опередить. Перехватить по пути. Найти Муджтабу. Уничтожить. Задача ясна?

— Так точно, товарищ полковник. Сколько человек будет в отряде?

— Десять человек. Твои Гусев и Колесников, лейтенанты Коршунов и Панов. Паша — твой заместитель и пятеро рядовых. Вылет завтра.

Возражений нет, да и смысла в них тоже. Операция нужна, а задача поставлена. Я киваю, и ухожу собирать ребят.

Следующее утро снова встречает нас порцией пыли и предрассветной прохладой. Воздух звенит, вертушка ждет на посадочной полосе. Колесников, как всегда, не теряет времени, подтрунивает над рядовыми.

— Вася Васин. Ну надо же, как мамка назвала! Ты хоть парашют-то не задом наперед натягивай, а то опять в кусты носом войдешь, как в прошлый раз!

Ребята смеются, даже Гусев, которому шутка явно надоела. Лейтенант Павел Панов внимательно проверяет снаряжение каждого, сам молчаливый, но дело свое знает. Коршунов, напротив, как-то странно отмалчивается. Хотя в последнее время он стал таким молчуном, что можно уже и привыкнуть к этому.

В салоне вертолета тесно, шум заглушает любые разговоры. Смотрю на лица — ребята привычные, но понимаю, что даже они напряжены. Когда летим над долиной, солнце уже высоко, а сердце начинает стучать сильнее, скоро высадка.

«Пошел!» — командую я, как вертолёт зависает над заданной точкой. Первым прыгает Пашка Панов. Вижу, как остальные следом один за другим выходят из вертолета. Я иду крайним.

Шагаю вперед в открытый проём и ухожу вниз. Воздух бьет в лицо, земля приближается быстро. Пыль и ветер моментально впиваются в меня.

На земле пацанов быстро собирает Панов. Все на месте, идем к назначенной точке сбора. По рации поступают данные — ближайший кишлак может находиться в 20 километрах на восток. Далековато выгрузили.

Ну что ж, нам не привыкать.

В учебке, да уже и здесь в Афгане приходилось преодолевать большие расстояния.

Линия маршрута ложится в узкие тропы — места, где видимость ограничена и где легко попасть в засаду.

Мы выдвигаемся из точки сбора. Солнце только начинает подниматься, и горы вокруг медленно просыпаются, отбрасывая длинные тени. Идём молча, каждый шаг выверяем. За спиной тяжелые рюкзаки, на плече –оружие. Пыль забивает глаза и оседает на лице.

Когда мы выходим в условленное место встречи с проводником, то первый, кого я увидел, был Имран.

Вот уж кто меня совсем не обрадовал.

Высокий, худощавый, лет двадцати пяти, с узкими чертами лица, тонкими усами и постоянно настороженным взглядом. Его черные, как ночь, глаза бегают туда-сюда, будто он что-то скрывает.

Одет по местным традициям — свободные штаны, рубаха до колен и платок на шее, который он то и дело поправляет, прикрывая рот. За плечом автомат, явно не новенький, но рабочий.

— Ассаламу алейкум, капитан, — тянет он, показывая пустые руки в знак дружелюбия.

Я сразу вспоминаю, где видел его раньше.

Имран — зять Заахира, того самого информатора, что в прошлый раз дал нам важные сведения, которые очень помогли в том задании. А этот — муж его дочери — Имран постоянно хотел исчезнуть в самый неподходящий момент. Что-то вынюхивал, подслушивал, явно желая передать информацию моджахедам, осевшим в кишлаке. Тогда его оправдывали чем угодно — горы, тропы, нервы. А я с самого начала не верил в совпадения. И просил его придержать, пока мы не завершим то задание.

А теперь вдруг он здесь. С чего бы это?

Можно ли ему доверять? Боюсь, что нет.

Но выбора у нас нет. А вот Имран есть.

Сейчас этот тип стоит перед нами, будто ничего не случилось, с наглой улыбкой и вкрадчивым голосом.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, не скрывая подозрительности.

Имран жмёт плечами.

— Говорят, вы снова ищете плохих людей. Я знаю, где их искать.

Словно и не было прошлой операции. Будто он не видел, как нам тогда туго пришлось Я чувствую, как внутри закипает злость. Но мы здесь не для того, чтобы разбираться с местными хитрецами, у нас другая задача.

— Покажешь путь, –говорю я. — К кишлаку Бану.

Разворачиваюсь и подаю знак Панкову, чтобы пристально следил за этим «другом».

Мы идем по трапе, по которой ведет нас проводник.

Тропа узкая и каменистая. С каждым шагом ботинки скользят по гравию, мелкие острые камни норовят пробить подошву.