— Связь установлена! — отвечает девушка. И в тот же момент, раздается в трубке.

— От какого такого предложения? — голос дежурного становится подозрительным.

— От перевода, — отрезаю. — Я больше ничего не скажу. Главное, чтобы передали. Генерал поймет.

Дежурный замялся, и в трубке снова становится тихо. Потом раздаётся голос, уже с долей раздражения.

— Вы понимаете, что вечером никто тут ничего не передаёт? Звоните утром, вот тогда…

— Вы обязаны передать! — повышаю я голос, понимая, что время поджимает. — Я не могу ждать до утра, это очень важно. Просто передайте, что я отказался. Пусть знает.

— Ну, ладно… — наконец тянет дежурный с тяжёлым вздохом. — Но учтите, если что не так…

На этом разговор прерывается. Я опускаю трубку на рычаг и выхожу из кабинки.

Сашка уже весело о чём-то болтает с телефонисткой, которая, кажется, сменила ироничный тон на более мягкий, хоть и продолжала поглядывать на него с некоторой настороженностью.

Я киваю Колесникову, и с чувством тревоги и лёгкого раздражения направляюсь к выходу, так и не понимая, выполнит дежурный своё обещание, не забудет о моём сообщении до утра. Или как?

— Ты чего такой мрачный? — интересуется Сашка, едва мы с ним снова садимся в трамвай.

— Видишь, Сашка, дома мало, кто ждет нас с тобой. Разве только тебя ждет сын. А меня точно никто не ждет.

— Может жениться пора?

— Вот закончится война в Афгане, выведут наши оттуда войска, тогда и женимся.

— Ну, ты, Беркут, даешь! Неизвестно, когда это будет. Надо ковать железо, пока горячо, — кидает он прощальный взгляд в окно на здание переговорного пункта, который уже остается позади.

Не могу Сашке сказать правду, хоть и слышал он, что ищу я Хищника, только не понял, зачем я это делаю. Думает, Хищник мой враг.

Но не знает, что Хищник — больше, чем враг.

Я никогда не подчинюсь ему. А это значит, что жить останется только один из нас.

И пока я не решу этот вопрос, все остальное не имеют смысла.

На поезд до Москвы билеты мы, как водится, взяли в последний момент. Сашка, как всегда, засыпал кассиршу комплиментами, утверждая, что у неё улыбка, способная растопить льды Арктики. В итоге нам достались два верхних места в плацкартном вагоне, что уже можно считать победой.

Когда мы подошли к вагону, нас встретила проводница Валя — женщина крепкая, с властным взглядом, но с неожиданно мягким голосом. Она сразу принялась рассказывать, что в их вагоне и розетки работают, и кипяток всегда есть для чая, и свежее постельное бельё.

— А музыка в купе включена? — как всегда, не удержался Колесников.

Валя только фыркнула, но видно было, что её забавляет его трёп.

Первые часы пути проходят в обычной суете — люди раскладывались, спорили, кто чью полку занял, а мы со Сашкой, устроившись на своих местах, уже успели заварить чай в граненных стаканах в знаменитых фирменных подстаканниках.

В соседи нам достались семейная пара с двухлетним мальчиком — Мишкой, который тут же вывалил на общий столик целую горсть игрушек, и пожилой дядька в кожаной кепке, угрюмо разгадывающий кроссворд.

Сашка быстро завязывает разговор с проводницей, которая ходит между рядами, проверяет билеты.

— Валечка, а вы случайно не парашютистка?

— Почему? — насторожилась она.

— Ну, вы явно свалились с небес в этот вагон, чтобы спасти нас от скуки.

Валя рассмеялась, отмахнулась, но видно, что ей приятно.

Ночь проходит спокойно. Под мирный стук колес мы вырубаемся и спим.

На второй день пути поезд словно оживает — соседи начинают общаться, кто-то вытаскивает бутерброды, кто-то раскладывает карты. Сашка устраивает целый концерт, подражая голосом диктору радио, а Мишка бросает свои игрушки и слушает с открытым ртом.

Ближе к вечеру из вагона-ресторана доносятся громкие нетрезвые голоса. Через минуту Валя, запыхавшись, уже стоит у нашей полки.

— Ребята, вы ведь военные, помогите! Какие-то дебоширы совсем распоясались.

Мы с Сашкой переглядываемся.

Раздаётся истошный женский крик…

— Ну, что, пошли, напарник! — бросаю Сашке, спрыгивая с верхней полки.

Входим в вагон-ресторан.

Картина такая, хоть кино снимай. Пятеро мужиков, явно изрядно подвыпивших, громко орут, снесли все, что на столиках стояло. Один из них размахивает ножом, другой сыплет оскорблениями направо и налево. Третий зацепил официантку, обнял своими огромными ручищами, усадил к себе на колени, та кричит на весь вагон — ресторан и не только. Остальные работники общепита жмутся к стойке, опасаясь вмешиваться.

Молодая женщина, верещит, глазища вытаращила.

Я иду прямо на этого здорового детину.

— Господа хулиганы! — кричит Санёк, едва успев войти в вагон- ресторан. — А ну-ка прекратили цирк, или сейчас мы вас культурно на место поставим.

— Да кто вы такие? — огрызается тот, особо крупный, что официантку удерживает.

— Мы… воспитательная бригада! — отзывается Сашка, срываясь в лёгкий смешок. — И сейчас начнём уроки приличного поведения.

Мужик тут же скидывает с колен девчонку, та стремглав бросается к своим, а он идёт мне навстречу. Я подсекаю его ногу, и тот падает прямо на ближайший столик, сметая тарелки и рюмки.

Тут же поднимается второй — я хватаю его за руку, с силой выкручиваю и плавно отправляю на соседний стул, который под ним тут же разлетается.

Третий, пытаясь схватить Сашку за плечо, получает боковым ударом в живот и отлетает к стойке бара, увлекая за собой пару салфетниц. Работники общепита с визгом разбегаются кто куда.

Еда и напитки летят во все стороны. Картошка, обжаренная до хруста, оказывается на полу, салаты размазываются по стенам, а какой-то бедный окорок застревает между сидений.

Махач продолжается минут пять, пока последний из пятёрки не оказывается зажатым между столами, с поднятыми руками и жалобным криком — «Всё, всё, сдаюсь!»

Мы осматриваемся вокруг. Вагон-ресторан выглядит, как после бомбёжки. Официанты растерянно переглядываются.

Валя, заглянув в вагон, ахает.

— Ну вы и устроили тут… А кто за это платить будет?

— Конечно, местные хулиганы. Им же за услуги, так сказать, оказанные! — невозмутимо отвечает Сашка, вытирая руки салфеткой.

Официанты засмеялись.

Мы вернулись к себе в вагон, оставив пятёрку разбитых дебоширов под чутким присмотром проводницы Вали.

Сашка весь вечер сочинял легенды о нашем героическом подвиге, уверяя соседей, что нас теперь точно возьмут в элитный отряд по борьбе с нарушителями порядка в поездах.

Ближе к утру поезд плавно тормозит на перроне. В вагоне запах табака и пыльного железа — за ночь окна так и не закрыли.

Сашка Колесников зевает, потягиваясь, но лицо его сосредоточено, как у бойца на старте.

— Берку-у-т, вставай, — говорит он, кивая в сторону окна. — Столица нас ждёт.

Мы хватаем вещмешки и вываливаемся на платформу. Москва встречает серым небом. Народ толпится- кто-то мчится с чемоданами, кто-то жуёт пирожки у ларьков. Город шумит.

А мы — как с другой планеты.

На нас сразу обращают внимание — военная форма, взгляды прямые. Девчонки шепчутся, мужчины оглядываются. Они понимают, что мы не просто ребята из деревни или заводских общежитий. Мы — десант.

— Быстро добираемся до военного аэродрома! — говорю вслух, чтоб Колесникова нацелить.

Он кивает.

Метро встречает толпой и духотой.

— Куда столько людей? Нам бы как на учениях — пять минут, и на месте, — бурчит Сашка.

В вагоне нас прижимает к двери. Женщина с авоськой толкается. Я пытаюсь улыбнуться, но мысли уже о том, как быстрее добраться до аэродрома и не опоздать. В голове план — добраться, поговорить с дежурным, а там уж посадят на борт.

На пересадке теряем почти час.

На аэродроме дежурный, хмурый мужик с окладистой бородой, машет рукой.

— Ваш борт уже улетел. Опоздали, орлы.

— Как улетел⁈ Мы должны быть там, — Колесников вспыхивает, но я его успокаиваю взглядом.