Молча улыбаюсь.

Люк захлопывается, и винты рвут воздух, поднимая нас над горами, я, наконец, могу выдохнуть. Сергей и Михаил лежат, их лица побелели, кровь заливает их формы.

— Всё в порядке, парни. Живы — это главное, — отвечаю, как только вертолёт, наконец, взмывает в воздух.

Мы летим, отсчёт идёт на минуты — каждый знает, что путь до базы займёт немного, но никто точно не может сказать, где мы приземлимся. Вертолёт громыхает, порой заносит, но пилот делает своё дело, и мы все знаем — он довезёт нас до конца.

— Нас высадишь, — кричу пилоту, — А Михаила и Сергея — сразу в госпиталь.

По прибытию мне сразу сообщают, что меня ждёт командир.

Шагаю прямиком в штаб.

Жара в штабе почти такая же, как снаружи, только здесь пахнет не пылью, а бумагой и потом.

Захожу к командиру — полковник Петров ждёт меня за столом, хмурый и сосредоточенный. Его глаза — серые, цепкие, он смотрит так, прямо, будто насквозь.

— Беркутов, докладывай, — кивает он. Коротко, по-деловому.

Я начинаю отчёт. Рассказываю, как выполнили задачу, как вытащили раненных под обстрелом, как дотянули до вертолёта. Всё — быстро, сжато, но ничего не упускаю.

— Засада, говоришь, серьёзная была, — произносит он, опуская взгляд в бумаги. — Думал сам, как могли вас так плотно обложить?

— Не всё сразу заметили, товарищ полковник, — отвечаю. — Местность сложная, эти скалы, расщелины… всё будто специально для засады устроено. Но мы пробились, как и должно.

Петров коротко кивает, видно, что слушает внимательно.

— Потери? — его взгляд, как выстрел, бьёт точно в цель.

— Двое раненых, боеспособны частично. Сергей — тяжело, его сразу в госпиталь. Второй — ходячий, но рука почти не действует, в операциях пока не участвует.

Он хмурится. Знаю, что терять бойцов Петров ненавидит. Для него это не просто задача, он сам готов стать одним из нас, если бы не генеральские звёзды, что, вероятно, ему прочат.

— Что ж, Беркутов, сейчас у нас не самое спокойное время, — полковник постукивает пальцами по столу, — работы будет много. Слушай внимательно, чтобы потом без вопросов.

— Слушаю, товарищ полковник.

— Каждая группа разведки получила свою задачу, — продолжает он, — но твоя — ключевая. Нам надо не просто найти объекты, а вскрыть систему охраны, определить слабые точки противника. Смотри, что у нас есть, — он разворачивает передо мной карту, отмечает ориентиры.

— Сначала разведка, потом донесения, а дальше, когда подготовим нужные данные, можно и операцию провернуть, — говорит Петров, стуча пальцем по точкам на карте.

— Афганцы у себя дома, их укрытия и проходы нам в жизнь не разгадать, если будем полагаться только на карты. Нужно самим, шаг за шагом, изучить каждую тропу, каждую укреплённую точку. Работа изматывающая, но именно такие операции нам сейчас нужны.

— Значит, что нужно. Лазить по скалам, отмечать все передвижения? И в кишлаке все посты и дислокации их зафиксировать.

— Не просто лазить. Прочувствовать всё, как будто сам с этой горой сросся, понимаешь? — отвечает Петров, и его голос обретает почти ледяную твёрдость. — Твоя цель — не только найти объект, но и слиться с ним, чтобы никто не подумал, что мы здесь. Вскроешь охрану, найдёшь слабые места. И на это у тебя будет три дня.

Молча киваю. Он вдруг прищуривается, и это придаёт всей задаче другой оттенок, словно впереди что-то большее, чем разведка. Он снова подаёт мне карту, но теперь обводит круг в конкретном месте.

— Есть особенность этой задачи, Беркутов — ты идёшь на неё один. Нужна бесшумная работа. Забросят тебя в тыл боевиков.

В отряде под местным командованием у нас свои информаторы. Вот этот отряд — твоя цель. Как раз вскроешь, где и какие позиции они держат, на что нацелены, и кто командует этим всем.

Смотрю ему прямо в глаза.

— Один? С местными?

Он кивает.

— Когда вылетать?

— Тебе сообщат. Пока отдыхай.

Отдыхать, так отдыхать.

На следующий день иду в столовую на обед.

— Беркут! — окликает меня Саня Кочетов по дороге.

Как выяснилось на днях, мы вместе с ним служили в одном батальоне, пока я не угодил в госпиталь с ранением… Теперь вот снова оказались в одной войсковой части.

— Ты, что, брат, своих не узнаешь! На «Завесе» вместе воевали.

— А, Кочет, — спокойно реагирую я.

Ну, как спокойно. Понятное дело, помнить его я не могу.

Поднимаю глаза к небу. Присматриваюсь, если вдруг поступит команда –лететь.

Небо над нами мутное, серое. На родине было бы к дождю. А тут только к очередной песчаной буре.

— Идём посидим, — Кочетов кивает на сколоченные скамейки в стороне от дороги. — Поговорить надо, — добавляет, видя мой хмурый вид. Он улыбается, обнажая белые зубы, будто подсвечивая его стойкий загар на лице.

Молча поворачиваю к скамейке. И устраиваюсь на ней. Лейтенант Кочетов вытягивается рядом.

— Беркут, меня же тут подбросили недавно на пару дней в расположение, куда, если честно, я как на море стремился. В клуб наведаться там мечтал, воздухом подышать, после песка и бархана — рай.

Смотрю на него выжидательно.

— Не спеши, Беркут, — Кочет суетится, усмехается, — ты бы знал, кого я там встретил. Ууу, снаряд, не женщина! Я тебя в обморок уложу, если расскажу, — хохочет и подмигивает.

— Да ладно, — усмехаюсь, — Давай, выкладывай, от меня-то что скрывать.

Вытягиваюсь, облокачиваюсь удобнее, как будто нас тут не окружает строгий порядок базы.

У Сашки глаза горят, и я вдруг понимаю, что в мире, где все меркнет за линией огня, даже чужие новости могут стать отдушиной.

Кочетов расплывается в широкой ухмылке, глядя куда-то поверх моего плеча, словно и не со мной говорит, а с какой-то своей, личной, нереальной мечтой.

— Беркут, ты бы видел её! Прапорщик Оля Сизова. Сама форма сидит, как литая. Шея гладкая, руки… А глаза такие, что, кажется, насквозь тебя видят. Честное слово, я только на неё глянул — сразу понял, не отпустит, и я, между прочим, этого не хотел, но разве против её приказа пойдёшь? Да ещё и на её территории — в клубе.

Лейтенант тяжело выдыхает, прикрывает глаза, будто воспоминания всплывают слишком ярко.

Я ухмыляюсь и качаю головой.

— Ну и как, чем она тебя так сразила?

— Слушай, да я сначала и не понял, что за наглость такая, — Он продолжает, разводя руками. — Мы сидим за столиком, все как обычно, девчата из госпиталя что-то на сцене исполняют. И тут она села напротив, бесцеремонно, с таким взглядом, как у тигра перед прыжком. Говорит, мол, «Что такой серьёзный, товарищ Кочетов?»

У Сашки такой важный вид, будто судьба его решается.

— Сначала я даже не понял, как звать-то её, — продолжает он. — Она такая загадка — прямо-таки ходячая дисциплина в погонах. А через пару минут уже смеёмся, на «ты» перешли. Она так смотрит, что прямо душу выворачивает, уверенная, что перед ней никто не устоит.

Кочетов снова делает паузу, закатывает глаза, и я начинаю подозревать, что это не просто случайная встреча. Он явно заглотил наживку.

— И что дальше? — подстёгиваю его, приподнимая бровь. — Сразила тебя одним взглядом, всё?

— Какое там — «всё». Это только начало! Сразила — не то слово. Она ещё спросила, где я живу, и, не дожидаясь ответа, просто схватила меня под руку и говорит: «Пойдем, покажу, что значит настоящая забота». Тут-то и понял, что серьёзно влип. Привела меня к себе в комнату в общежитие, будто я — её долгожданный гость, не иначе. Распорядилась мной по полной программе. Разделась, форму бросила на кровать, надела на себя халатик коротенький, свои женские линии аппетитные демонстрирует.

Кухню открыла, достала мясо с картошкой, разогрела.

Тут у меня губы сами собой растягиваются в ухмылке.

— Она тебя накормить решила, что ли?

— Вот именно! Я ей говорю: «Не надо, Оль, не беспокойся, я сытый». А она будто и не слышит — взялась хлопотать вокруг меня. Сижу на стуле, офигевая. А она мне форму аккуратно сняла, постирала, выгладила — прикинь? Ну, думаю, такого со мной ещё не было, — рассказывает Саша, а сам сияет от уха до уха. — И ужин, как на праздник, накрыла — мясо, картошка, всё горячее, прям, как в лучших ресторанах.