Акмаль показывает точку для засады, и мы бежим на позицию.

Через пару минут из-за ближайшего холма выскакивают моджахеды. Бородатые, в чалмах, с автоматами, они тащат на себе зенитные пулемёты, походу, увидев в небе наши Ми −24, они открывают на них охоту.

В начале Афганской войны душманы стреляли, пытаясь сбить наши вертолеты из легкого стрелкового оружия –самозарядных винтовок и карабинов. А также станковых пулемётов винтовочного калибра.

Подоспевшая иностранная военная помощь обеспечила их более надежным эффективным оружием. У них появились крупнокалиберные зенитные пулеметы и скорострельные артиллерийские автоматы. Потом и переносные зенитные ракетные комплексы.

Основной опасностью для советской боевой авиации были именно — крупнокалиберные зенитные пулеметы и скорострельные артиллеристские автоматы. Они наносили около 75% повреждений нашей технике.

В 1984 году в группе моджахедов численностью около 40 человек обязательно был один крупнокалиберный пулемет. А в формировании из 100 человек — 4 ЗПУ

В ходе войны моджахеды захватили несколько наших 23- мм зенитных установок ЗУ −23, которые использовались советскими войсками.

Душманы активно использовали трофейные ЗУ −23. Эти установки имели очень большую ценность у них. Досягаемость 23-мм снарядов по высоте составляла 2000 метров.

Буксируемыми установками они прикрывали свои стационарные объекты, а зенитками защищали колонны автотранспорта.

На охоте за Ми-24 отряд Маджида обнаруживает нашу группу…

Их крики сливаются в сплошной вой, который пробирает до костей. Пули начинают стучать о камни, от которых летят осколки. Я сжимаю автомат, стреляю в каждого, кто появляется в прицеле.

— Прикрой левый фланг! — орёт Колесников. — Беркут, их там десяток, мать честная!

Стреляем короткими очередями. Земля под ногами словно живёт своей жизнью, от каждого выстрела дрожит.

В какой-то момент я замечаю, что Акмаль с ножом исчез. Он всегда так — неуловимый.

— Граната! — кричу, замечая вспышку слева. Мы зарываемся в камни, но взрыв всё равно оглушает.

Пыль клубится, как туман.

И тут появляется он. Маджид.

Высокий, крепкий, автомат висит за спиной, в руках нож. Лицо перекошено злобой, а в глазах фанатичный блеск. Он бежит прямо на меня, и я понимаю — рукопашной не избежать.

Автомат на плече мешает, я сбрасываю его, доставая нож. Маджид подлетает, и его удар нацелен в грудь, но я успеваю отклониться. Лезвие проходит рядом, я чувствую, как его дыхание жжёт мне лицо.

Мы сцепляемся, как звери, катимся по земле. Он сильный, но я сильнее, потому что знаю, что на кону.

Я блокирую его удар, а потом хватаю за руку и выкручиваю её. Он рычит, как раненый зверь, но не сдаётся. Второй рукой тянется за пистолетом, который явно статусный, подчеркивает особое положение владельца.

Но я успеваю ударить его локтем по лицу. Он падает, пистолет вылетает из рук, душман тут же пытается подняться.

— Не выйдет, гад! — шиплю я, прижимая его к земле.

В этот момент я слышу новый звук. Наши Ми −24 летят назад. Краем глаза вижу, что двое моджахедов подкрадываются к расщелине, где мы спрятали пленных.

— Колесников! Расщелина! — кричу я.

Он кивает и бросается туда, оставляя мне Маджида. Я замахиваюсь ножом, но он вдруг начинает смеяться. Громко, хрипло.

— Ты не успеешь, — говорит он на ломаном русском. — Баха скоро будет здесь.

С этими словами он внезапно вырывается, ударяет меня по ноге и срывается вниз по тропе.

Я бросаюсь за ним.

Гул вертолётов становится громче.

Маджид хитёр. Он делает новый трюк — поджидает меня в засаде, едва я ровняюсь с ним, как он неожиданно выскакивает и нападает.

Мы сталкиваемся, как два зверя. Маджид несётся на меня, автомат висит за спиной, в руке он сжимает длинный кривой нож. Его глаза сверкают дикой ненавистью, и я вижу в них Баха.

Я не добрался до Баха, но сейчас у меня есть его брат — Маджид. Всю злость, весь этот клубок злобы, что клокотал во мне с тех пор, как я узнал, что Баха снова ускользнул, — я вложу в этот бой.

Маджид атакует первым, режущим ударом на уровне груди. Уклоняюсь в последний момент, нож пронзает воздух, оставляя за собой свист.

Мы кружим друг вокруг друга, как два волка, выжидая момента. Его ноги двигаются по камням легко, он выверен в движениях. Я же чувствую, как мои ботинки скользят, изо всех сил стараюсь удерживать равновесие.

Он делает ложный выпад, я реагирую — и теряю стойку…

Маджид тут же бросается на меня, его нож целит в живот. Перехватываю его руку обеими руками, упираюсь всем телом.

Наши лица в этот момент так близко, что я чувствую запах его дыхания — смесь пота и чего-то горького. Мы замираем на секунду, проверяя, у кого хватка сильнее.

— За Баха! — шиплю я, напрягая мышцы. — Сейчас ты пожалеешь, что у тебя вообще есть брат.

Маджид рычит что-то на своём языке и резко бьёт коленом в бедро. Боль взрывается вспышкой, но я не отпускаю его руку. Ловлю момент и резко поворачиваю её, скручивая сустав. Слышен хруст, он орёт, но другой рукой наносит удар в лицо.

На долю секунды всё плывёт, перед глазами пробегают искры, но инстинкт не подводит. Я ловлю его за ворот халата и толкаю вниз.

Мы падаем, катимся по камням. Я чувствую, как острые края режут спину, но это сейчас неважно. Главное — не дать ему подняться. Маджид вырывается, но я оказываюсь сверху.

Бью кулаком в лицо. Раз. Два. Он пытается дотянуться до ножа, который выпал во время падения. Левой рукой я хватаю его за запястье, правая снова бьёт.

— Тебе не уйти! — рычу, прижимая его к земле.

И тут он плюёт мне в лицо.

Я в ярости. Хватаю его голову и со всей силы бью о камень. Треск, хрип, но он всё ещё сопротивляется. Понимаю, что одной грубой силы недостаточно. Он борец, он знает, как выживать.

Маджид резко подбивает мои ноги, и я падаю на бок. Он перекатывается, свободной рукой хватает камень и размахивается.

В последний момент я блокирую удар, скручиваю его руку и выкручиваю сустав до предела. Камень падает из его пальцев, но он использует колени, чтобы бить по корпусу.

Боль стреляет в рёбра, но я сжимаю зубы. Моя рука находит нож, выпавший между камней. Хватаю его и, вложив всю силу, резко вонзаю в бок Маджида. Он кричит, пытается схватить мою руку, но я вдавливаю нож глубже.

— Это тебе за всех! — произношу, глядя ему в глаза. — И за то, что твой брат живёт, как крыса!

Маджид оседает, выронив последние остатки силы. Его тело расслабляется, голова падает на камень. Я тяжело дышу, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле. Всё вокруг расплывается от адреналина.

Слышу шаги — это Колесников. Он подходит, смотрит на нас, оценивая результат.

— Ну, ты и зверь, Беркут! — бросает он, покачивая головой. — Всё нормально?

— Нормально, — отвечаю, переводя дыхание. — Он уже не встанет.

Колесников смотрит на тело, потом на меня.

— Нам ещё жить с этим, Беркут, — говорит он тихо.

Я молчу, потому что знаю — он прав.

Мы группой в полном составе с двумя пленными продолжаем свой путь к эвакуации.

Как будто медленно пробиваемся через слоёный пирог опасностей. Отряд моджахедов, устлавший своими телами склоны горы, остался позади. Но впереди — минные растяжки и узкие тропы, а еще в любой момент можно нарваться на снайпера.

Акмаль впереди, напряжённый, как струна, только плечи чуть вздрагивают — каждый звук вокруг заставляет его прислушиваться. В руках у него автомат.

Колесников идёт рядом с американцем, которого он прозвал Бондом. Ну, как прозвал — просто глядя на этого гладко выбритого агента в очках, другого имени и не придумаешь. Джеймс Бонд молчит, глаза подёрнуты пеленой, будто он до сих пор не верит, что оказался в плену у русских.

— Эй, Бонд, как там твоя «Королева»? — Колесников отпускает очередную шутку, подмигивая. — Напиши потом, что её величество освободили советские десантники, добавь драму, может, Оскар дадут.