После последнего марш — броска к вертушке возбуждение у всех зашкаливает. Да и сейчас по вертолету походу остервенело бьют душманы.

Вертолёт резко наклоняется, мы хватаемся за поручни.

— Командир, что там? — кричу я.

— Обошлось. «Зенитка» лупила, — отвечает пилот.

Спустя двадцать минут мы садимся на площадке.

Нас встречает конвой.

Американца и Османа сразу берут под руки, пленных уводят. Колесников шутит напоследок.

— Ну что, Бонд, welcome to USSR!

Разворачивается ко мне.

— Беркут, а ты говорил — моего английского не хватит для общения с этим… Джеймсом Бондом! В самый раз!

Мы дружно смеёмся.

После завтрака меня вызывают к командиру.

— Разрешите, товарищ полковник, — открываю я дверь.

— Заходи, Беркут.

Вхожу в кабинет, сразу же вижу того, к кому остались у меня вопросы. Вот только отвечать тут должен только я.

Начальник штаба сидит за столом по правую руку от командира, аккуратно сложив перед собой бумаги. Лицо у него, как всегда, спокойное, но взгляд цепкий. Кажется, он видит всё — даже то, о чём ты ещё не подумал

— Докладывай, старший лейтенант Беркутов, — коротко говорит полковник Грачёв.

Я начинаю рассказывать, как захватили языка, вывели группу, как прятались от снайпера, как отбивались от банды Маджида.

— «Язык» доставлен, товарищ подполковник, — заканчиваю я.

Командир кивает, но полковник Бессмертный прищуривается.

— Беркутов, — начинает он, склонив голову набок. — Хорошо отработали. Группу вывели, пленных доставили. Но вот есть вопросы по твоему самостоятельному подходу.

— Какому подходу? — я напрягаюсь, чувствуя, что-то не так.

— Не надо изображать удивление, — Бессмертный медленно складывает пальцы в замок, словно выстраивая решётку между нами. — Мне сообщили, что у тебя был план ликвидации Бахи.

Эти слова падают как камень в колодец, оставляя за собой тяжёлую тишину.

— Сообщили? Кто? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Источник надёжен, — уклончиво отвечает он, вставая и подходя к окну. Его силуэт становится тёмным на фоне яркого света. — Мы это оставим пока… на твоё усмотрение. Однако хочу напомнить, такие действия могли поставить под угрозу не только тебя, но и всю группу.

Я сжимаю кулаки под столом.

Кто мог проболтаться? Свиридов? Он всегда был крепким, молчаливым, надёжным. Колесников? Саша, конечно, любит шутки, но, чтобы сдать своих — это не в его стиле. Коршунов? Замкнутый, спокойный, но порой в его молчании есть что-то настораживающее. И, конечно, Акмаль. Проводник. Мы знаем его меньше всего, и это делает его самой удобной кандидатурой.

— Товарищ полковник, — начинаю я, — группа работала слаженно. Если у кого-то возникли вопросы, я готов их обсудить.

Бессмертный оборачивается, его глаза холодные, как сталь.

— Не сомневаюсь, Беркутов. Но помни — в нашем деле доверие — это роскошь. А что всё — таки с Бахой?

— Бахи не был в кишлаке. Нам сообщили ложную информацию, — чувствую, как напрягаются мышцы.

— Ложную? — Бессонов делает паузу. — Ты уверен?

Я молчу. Уверен ли я? Баха снова ушёл, и это чувство преследует меня с того момента, как мы вернулись.

Командир смотрит на меня тяжёлым взглядом.

— Беркутов, передай группе, что завтра утром я жду всех у себя. Хочу отблагодарить за удачно проведенную операцию.

Возвращаясь к палатке, чувствую себя, как в капкане. Группа молчит, но напряжение висит в воздухе.

Я сижу на брезенте около палатки, вдыхая сухой воздух, перемешанный с запахом дизельного топлива.

Вокруг — обычная суета лагеря.

Парни из группы молчат, кто-то перебирает снаряжение, кто-то чистит оружие.

Колесников что-то насвистывает. Свиридов сидит с серьезным видом, глядя на потрёпанный листок — письмо от семьи читает. В который раз. Коршунов, как всегда, ушёл в себя, задумчиво точит нож.

Акмаль молчалив, сидит на корточках и о чем –то думает своём, передвигая камни под ногами.

— Беркут, тебя там не сильно «погладили»? — бросает в шутку Колесников.

— А тебе-то что? — огрызаюсь я, но тут же жалею. Колесников лишь хмыкает и отворачивается.

Я сажусь рядом со Свиридовым. Он поднимает на меня взгляд.

— Тяжёлый разговор? — спрашивает он спокойно.

— Да. Ты что-нибудь говорил Бессмертному? — рублю прямо, без предисловий.

— Нет, — ответ звучит уверенно, но его спокойствие только сильнее злит.

Акмаль поднимает голову, будто чувствует, что могу подозревать его. Его лицо непроницаемо, словно высечено из камня.

— Ты, Акмаль, не говорил ничего лишнего? — спрашиваю я, стараясь говорить ровно.

— Я молчу всегда, — отвечает он, опустив глаза к своим камням.

Колесников вдруг встревает.

— Слушай, Беркут, может, это Коршун? Он весь день как привидение ходит.

Коршунов не реагирует, будто вообще не слышит нас. Но его молчание становится ещё подозрительнее.

Кто-то проболтался. Кто-то предал.

И это гложет меня изнутри. Группа, которой я всегда доверял, теперь кажется чужой.

Кто слил Бессмертному мой план?

Командиры сегодня дают нам отдохнуть. Никто не дёргает, не строит лишний раз мою разведгруппу.

Но спокойствие длится недолго. Спустя пару часов является в мою палатку рядовой Мирошников.

— Товарищ старший лейтенант Беркутов, вас вызывает к себе подполковник Власов.

Никак не хочет оставить меня в покое!

И вот я стою перед дверью кабинета особиста — подполковника Власова. Два удара кулаком по двери — и голос изнутри, хрипловатый, будто после бессонной ночи.

— Входи, Беркутов.

Подполковник сидит за столом, едва шевеля ручкой в блокноте. Синие подтеки под глазами говорят — спал не больше двух часов.

Тоже был на задании? Интересно, на каком.

— Садись.

Сажусь напротив, скрип стула рвет тишину кабинета. Но Власов не торопится. Молчит. Щурится, как кот, наблюдая за мышью.

На столе лежит дорогая пачка сигарет.

— Бери, Беркут, — двигает мне поближе.

— Не курю, товарищ подполковник, — ровно отвечаю я, отметив про себя, что сигареты импортные.

— Значит, так, — медленно начинает он. — Ты хотел ликвидировать Баху?

Слова попадают, как выстрел в упор. Я выпрямляюсь, вглядываюсь в его лицо.

— Кто сказал? — голос мой звучит ровно, но внутри будто пружина сжимается.

— Неважно, — он кивает, продолжая что-то писать. — Важно, что я это знаю.

Секунды растягиваются. Он держит паузу, а я думаю, откуда он это знает?

— Баха ценный дух. Ты тоже так считаешь? — словно между прочим бросает он.

Мысли путаются, но я знаю — языка мы доставили. Живым. Задание выполнили.

Никаких претензий не принимать. Никаких признаний не делать.

Пусть назовут своего информатора. Проведут очную ставку. Его слово -против моего.

Вот тогда и поговорим.

Заодно помогут мне выявить крота в группе. А то я уже подозреваю каждого, кроме Колесникова, тот всё время был при мне. Не имел физической возможности кому — либо сболтнуть. Остальные все под подозрением. И от этого я испытываю дичайший дискомфорт.

Потому что я с ними хожу в разведку.

Но несмотря на это, один из них предатель.

И это факт, с которым не поспоришь.

— Про Баху ничего не знаю, на него задачу не ставили, — говорю четко, открыто глядя подполковнику в лицо. — Только на американца.

Власов поднимает голову, откладывает ручку в сторону.

В его глазах — хищный блеск.

Не ожидал, что я буду напрочь отрицать очевидное.

— Ты думаешь, я просто так интересуюсь? Или проверяю тебя? Осенью во время штурма 40 –й армии Баха уйдет… по крайней мере, может такое случится, — исправляется он, сверля меня глазами, наблюдая за моей реакцией.

Оба- на! Откуда такая уверенность?

Но внешне не подаю вида. Ни один мускул не дрогнул.

— Я думаю, кто-то хочет меня подставить. Где доказательства, что я интересовался Бахой? У вас они есть?