— Имела место… атака… двумя разрозненными группами, — Пётр Васильевич к совету прислушался и сел, криво завалившись на бок.

Серега тоже тихонечко по стенке сполз. Ну и Метелька рядом с ним пристроился.

Перестрелка продолжалась, но как-то вяло.

Трупы… тоже имелись.

— Несогласованная, на наше счастье… если первая была ориентирована скорее на ликвидацию… — Пётр Василиевич положил на ногу револьвер. — То вторую интересовал груз… предвидя нападение Алексей Михайлович установил дополнительную защиту на багажный вагон с тем, чтобы активировать её в случае нападения.

Ах ты ж… а раньше сказать?

Может, не было б нужды бомбами давиться? Или эта защита только в одну сторону работала? Или и сам Алексей Михайлович не был уверен, что защита остановит заразу? Я бы вот, наверное, тоже не был бы уверен.

Съехавший с рельс вагон пытались штурмовать люди. А наши им и не мешали.

Алексей Михайлович затаился под вагонами, рядом с неподвижным приятелем Лавра. А вот Еремея не видно.

— Он предполагал, что в случае нападения защита задержит нападающих, и это позволит нижним чинам выйти и ударить им в спину.

В общем, как всегда. Ровно было на бумаге…

— И где эти нижние чины? — мрачно осведомился генерал.

— Не имею чести знать… к сожалению, у нас не было возможности посмотреть…

А у меня была.

Еремея тень нашла быстро.

В лесу и над телом очередного покойника в чёрной тужурке. У покойника Еремей позаимствовал револьвер и в целом чувствовал себя, похоже, неплохо. А значит самое время и поглядеть, что там, с нижними чинами, которые должны были бы ответить на нападение слаженным огнём.

Но сперва…

— Алексей Михайлович на рельсах, — говорю тихо, но меня слушают. — Ваш… знакомый, простите, имени не знаю, кажется, в отключке, но жив… а вот Лаврентий Сигизмундович ранен, хотя ещё держится. По-моему, им отстреливаться нечем…

И значит, любопытство надо попридержать.

Тень — хоть какая защита, если сунется кто. Правда, нападавшим тоже несладко пришлось. Вон, лежат покойнички… раз-два… с полдюжины точно будет. Кто-то ещё жив, кто-то почти жив и тень ворчит обиженное, когда не позволяю выпить это вот самое «почти».

Впрочем, до революционеров ясно дошло, что не стоит соваться к нашему вагону. Их изначально багажный интересовал, вот его и облепили.

Я вкратце изложил, что видел.

— Так… — генерал задумался ненадолго. — Выходить мне нельзя. Нестабилен. От любой малости могу опять… упасть. Но вот щит удержу, если что… а вагон — пусть ломают. С машинистом связь есть?

— Нет, — покачал головой Лаврушин. — Надо… сказать, чтоб возвращались. В вагон…

— Я скажу, — вызвался Метелька. — Я скоренько… а вы тут вот…

Удерживать его не стали, только я свой револьвер протянул. На всякий случай.

Алексей Михайлович был грязен, но вполне себе цел и весьма зол. А вот Лаврушинского приятеля пришлось в вагон втаскивать. И делал это Лаврентий Сигизмундович, хотя и сам был ранен, но, вроде, не сказать, чтобы сильно. Кровью от него тянуло, но на ногах держался. Револьвера, кстати, тоже не выпустил, как и своего портфельчика.

— Вот же ж, — Лаврушин сам подполз к приятелю, на карачках. — А я говорил, что ему в больницу надо… говорил…

Он прижал пальцы к шее.

— Живой… и где рана…

— Его взрывом приложило, — сказал Алексей Михайлович, обтирая со лба пот, смешанный с грязью и кровью. — Меня, признаться, задело лишь краем, да и стеклом вот…

Что-то бахнуло.

— Взрывают, — как-то меланхолически произнёс Лаврентий Сигизмундович, поглаживая плечо.

— Ранены?

— Задело… извините… я как-то вот непривычный…

— А по вам и не скажешь, — Алексей Михайлович прижал платочек к глубокой ссадине, что пересекала лоб. — Стреляли вы изрядно.

— Это матушка, — Лаврентий Сигизмундович ощутимо покраснел. — У меня отец из военных. И она тоже из военной семьи. А я вот слабым уродился, негодным к службе. Но так-то стрелять матушка научила.

— Чудесная женщина, — вполне искренне восхитился Алексей Михайлович. — Поверьте, то, что вы сделали, не останется без награды…

— Так я… я ведь не ради награды…

— С наградами разберёмся позже, — обрезал генерал. — Надо решить, что дальше делать…

Второй взрыв был послабее первого.

— Вы долго сможете щит держать? — Алексей Михайлович огляделся. — Предлагаю, переместиться… хотя бы в моё купе. Хотя нет, там эти… народные судьи лежат.

— Уже покойные, — говорю я.

— Когда?

— Так… вон те, которые… ну нас пытались в заложники взять, их и пристрелили.

— Чтоб вас всех… — Алексей Михайлович поднял глаза к потолку. — Вот… теперь же скажут, что я их…

— Так свидетели же…

— Кому они интересны, мальчик, эти свидетели… ладно, хотя не понятно… если бы они объединились и ударили в спину… признаюсь, к такому повороту я был не готов. Кажется…

— Самокопанием тоже позже займётесь, — жёстко оборвал генерал. — Где Анна?

— Мама там, с Матрёной осталась, — Сиси держала дедушку за шею. — Деда… а мы тут долго теперь, да?

— Посмотрим, милая. Надо… пройти. Посмотреть. Что там с нижними… а эти…

— Думаю, попробуют ещё пару зарядов подложить, но если ничего не выйдет, отступят.

Громкий хлопок перебил его.

— Ещё немного и уйдут, — продолжил Алексей Михайлович. — Они привыкли работать быстро. А вот до второго вагона я, если позволите, прогуляюсь.

— Я с вами! — вскочил я. — Я… могу помочь. И буду полезен.

— Ничуть не сомневаюсь. А ваш наставник возражать не будет?

— Вряд ли. Он там, в лесу… охотится.

— Что ж, тогда от всей души желаю ему хорошее охоты.

Каа.

Вот он на кого похож. Вежливый воспитанный старый питон. Ладно, не старый, но всё равно питон. Плохо это? Хорошо? Скорее хорошо. Для меня и в данный момент времени. Просто… не надо забывать, что мы не друзья.

— Держитесь за мной, молодой человек. Возможно, дверь придётся взламывать.

Не пришлось.

Тот вагон, что шёл сразу за нашим, был пуст. Пахло в нём вот своеобразно. И чем дальше, тем сильнее ощущался этот запах.

— Погодите, — я тронул Алексея Михайловича за рукав. — Там… что-то использовали… нехорошее. Я сейчас её пущу. Пусть посмотрит.

— Тень?

— Тень, — а чего уж тут делать вид, будто её нет. Все и так всё поняли.

— Крупная?

— Понятия не имею… ну… с меня будет.

— Значит, небольшая.

Небольшая?

— Мне случилось видеть питомца Скорытниковых. Скажем так, в этом вагоне ему было бы тесновато.

Охренеть… перспектива.

— А Еремей говорил, что теней больше не осталось. И тех, кто их держит…

Раз уж выпал случай информацией разжиться, то надо пользоваться. Тень выпускаю и она идёт, правда, не спешит. Вон, перья растопырила и пасть свою клювастую раззявила. Втягивает воздух, да и языком щупает.

— Скажем так… есть вещи, о которых предпочитают не распространяться. Но на самом деле и вправду мало их осталось, хозяев, — Алексей Михайлович опирается на стенку между окнами. Стёкла и здесь повышибало, и хрустят они. — И это тоже проблема… одна из многих. В последние годы всё чаще звучат голоса, что охотники и дарники — это не защита мира, но его проклятье. Что именно они присутствием своим манят тени. И что поэтому год от года прорывы случаются всё чаще…

Тень рыкнула.

И, просочившись за дверь, остановилась.

Твою ж…

— Там бомба рванула, — сказал я Алексею Михайловичу. — Похоже, как раз в начале вагона. Сцепка уцелела, а вот часть вагона будто поплавило… и бомба не из простых.

— Люди?

Тень сунулась в дыру.

Бомба повредила и рельсы, и в насыпи оставила глубокий след. А дверь вот удержалась, та, что к сцепке вела. И сама сцепка… в вагоне хуже. Часть стены, что корова языком слизала. Пол раскрошился. В глазах тени он седоватый и будто плесенью подёрнутый. И плесень эта ползёт по коридору.