Она надеялась на вечер, когда сможет оценить его очарование, прежде чем отправиться на бал, протестировав его на Бенедикте Тревлаве

Он был сердит. Его рассердило то, что она считала себя достойной быть куртизанкой. Из-за того, что сделали ее тупица-отец, ее идиот-жених и множество неблагодарных друзей. От него никогда не отворачивалось общество, но он знал, каково это, когда тебя заставляют чувствовать, что ты хуже, меньше, что ты не заслуживаешь внимания, доброты или признания. Все это было связано с обстоятельствами его рождения, над которыми он не имел ни малейшего контроля, точно так же, как она не имела власти над решением своего отца быть втянутым в заговор с целью свергнуть того, кто сидел на троне.

Но в обоих случаях страдали невинные люди.

Его злило то, что он был зол. В юности он боролся с внутренними демонами, чтобы сохранить контроль над своими эмоциями. Он всегда был крупным, но так и не дорос до своих размеров. Он казался непропорциональным: слишком длинные ноги, слишком короткие и мускулистые руки. Ладони в три раза больше, чем нужно. Его торс был объемистым, крепким, округлым. В конце концов, он выровнялся, вырос в могучий дуб, который мог двигаться без неуклюжести. Но он часто нападал на тех, кто смеялся над ним, издевался над ним, называл его нелестными именами.

Всякий раз, когда его мама обрабатывала его порезы и царапины, она предупреждала его не обращать внимания на жестокие колкости в его адрес — “Нельзя бросить конский навоз, не испачкав собственные руки”. — проявлять терпение, что в конце концов возвысит его над теми, кто думает, что издевательства над другими каким-то образом сделает их лучше. В конце концов, он начал обращаться к Джилли, чтобы она заботилась о его ранах, потому что, как и его, ее бросили, оставив в плетеной корзинке на пороге дома Этти Тревлав. Кроме того, как и он, она не имела ни малейшего представления о том, кто мог быть ее родителями. Таким образом, их общее невежество относительно того, почему они были отданы и кем, сформировало между ними прочную связь.

Он даже не был уверен, что женщина, которая передала его, на самом деле была его матерью. Она никогда этого не говорила. Он подозревал, что она сказала Этти Тревлав, что вернется за ним, потому что у нее не было достаточно монет, чтобы заплатить требуемую плату, и солгала, чтобы ее не прогнали. Возможно, это означало, что она немного заботилась о нем. Но даже забота не доказывала, что она была его матерью.

Не то чтобы это имело значение, больше нет. Недавно ему исполнилось тридцать три, и он смирился с тем, что то, чего он не знал, было и близко не так важно, как то, что он делал. Он знал, что его характер может быть ужасной штукой, и именно поэтому держал его на коротком поводке, но он может не сдержаться, если когда-нибудь столкнется с Чедборном. Он, несомненно, не сдержался бы, если бы столкнулся с отцом Теи. Тем более, что казалось, что повешенный герцог может продолжать наносить ущерб. Мог заставить свою дочь почувствовать себя недостойной тех мечтаний, которые она когда-то лелеяла.

К тому времени, как он добрался до места назначения, дождевая вода стекала с полей его бобровой шляпы и ручейками стекала по всей длине его тяжелого пальто. Он рывком распахнул дверь и шагнул в фойе, где большинство джентльменов сопровождали обратно из эксклюзивного клуба для леди, но он не был большинством джентльменов.

— Эйден здесь?

— Вы найдете его на чердаке, мистер Тревлав, — сказала молодая женщина за прилавком, ожидающе протягивая руки, чтобы получить его шляпу и пальто. Его всегда выбивало из колеи, когда кто-нибудь обращался к нему "мистер", как будто он был цивилизованным парнем и не ввязывался в множество драк. Он почти вырос, прежде чем осознал мудрость наставлений своей мамы и начал работать над обузданием своего характера, но он легко вспыхивал, когда это было необходимо, и его кулаки всегда были готовы вершить правосудие, чтобы погасить пламя.

С неохотой он снял шляпу и сбросил пальто.

— Они совсем мокрые.

Взяв их у него, она улыбнулась.

— Поскольку на данный момент у нас мало клиентов, которые нуждаются во мне, я посмотрю, что я могу сделать, чтобы исправить это перед вашим уходом.

Причиной нехватки клиентов был не только тот факт, что было позднее утро, но и время года. Большинство женщин, посещавших клуб, были аристократками и в настоящее время находились в сельской местности. Но Эйден и его семья жили в комнатах этажом выше, поэтому его обычно можно было здесь.

— Я просто пойду наверх.

Он поднялся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, следуя знакомой тропинке, поднялся на несколько пролетов, пока не добрался до этажа, где более узкая лестница вела на чердак. На самом верху он обнаружил, что дверь была приоткрыта, без сомнения, потому, что дождь не позволял открыть окно, чтобы часть паров краски могла выйти из небольшого помещения, где работал его брат. Прижавшись плечом к косяку, он изучал то, что Эйден рисовал маслом.

— Ты теперь рисуешь только свою жену?

Его брат, казалось, не испугался, но, видимо он уже услышал шаги Зверя на лестнице, и ему не раз говорили, что его присутствие будоражит воздух в комнате, поэтому он не мог остаться незамеченным. С другой стороны, при необходимости он мог подкрасться к незаметно и не быть обнаруженным до тех пор, пока не станет слишком поздно.

— Зачем мне рисовать что-то еще? — спросил Эйден, отступая назад, чтобы изучить свою собственную работу, которую Зверь всегда находил неземной по своей природе, как будто предмет рассматривался через паутинку. В данном случае это была мать, держащая на руках своего маленького сына.

— Нужно рисовать то, что приносит радость.

Развернувшись, Эйден наклонил голову в сторону холста.

— Эти двое приносят мне радость. Это будет мой подарок Лене на Рождество, так что, если ты увидишь мою жену до этого, пожалуйста, не упоминай об этом.

— Твой секрет со мной в безопасности.

Эйден подошел к маленькому столику, взял графин и налил виски в два бокала. Он протянул один Зверю.

— Если бы ты был на улице в такую погоду, тебе не помешает согреться.

— Действительно. За твое здоровье.

Он сделал большой глоток, радуясь теплу, которое обожгло его горло и просочилось в грудь и конечности.

— Я привык видеть тебя чаще поздно ночью, чем днем.

Они оба работали ночью, и эта черта была у них общей.

— У меня были кое-какие дела, которые можно было сделать только днем, поэтому я был в этом районе, и мне нужно было перекинуться парой слов. Я хотел бы знать, приходит ли некий лорд Чедборн в клуб”Цербер".

В дополнение к этому клубу "Элизиум", который удовлетворял женские фантазии, Эйден владел игровым домом, где каждую ночь выигрывались и проигрывались — в основном проигрывались — состояния. Его брат всегда увлекался мифологией, что, возможно, объясняло то, что его жена казалась богиней на каждом созданном им портрете.

— Примерно год или около того приходит.

В то время как клуб когда-то имел репутацию последнего прибежища для знати, которая не могла получить кредит в другом месте, его репутация приобрела немного больше респектабельности с тех пор, как Эйден женился на овдовевшей герцогине.

— Почему спрашиваешь?

— Он тебе должен? У тебя есть какие-нибудь его расписки?

— Нет. Ему поразительно везет за столами. Я подумал, что он жульничает, но если это и так, я не смог определить, каким образом.

— Ты не знаешь, он все еще в Лондоне?

— Был пару ночей назад.

— Какую игру он предпочитает?

— Четырехкарточное хвастовство.

Зверь не был удивлен, что Эйден знает ответ. Люди часто недооценивали его брата, не понимали, что он помнит мельчайшие детали, когда дело касалось людей, которые часто посещали его клубы.

— Не мог бы ты сообщить своему менеджеру клуба, чтобы он послал мне весточку в следующий раз, когда он придет поиграть?