— Обычно да, — сказал он. — Но что — то в тебе…

Входная дверь распахнулась.

— Алтея!

— Грифф!

Она слишком быстро вскочила со стула. Если бы Зверь быстро не встал, не обнял ее одной рукой и не прижал к своей широкой груди, она наверняка упала бы на пол.

— Тише, Красавица, — прошептал он.

Темные глаза притягивали ее. Она никогда не чувствовала себя более защищенной, более ценной, чем в этот момент. У нее возникло сильное желание приподняться на цыпочки, уткнуться лицом в кожу под его подбородком и вдохнуть его мужской запах. Темный и неприступный, кожа и виски, и что-то такое, что присуще только ему—

— Что, черт возьми, здесь происходит, Алтея? — спросил Гриффит.

Восстановив равновесие, но не баланс, она прижала ладонь к широкой груди.

— Теперь со мной все в порядке.

Не сводя с нее пристального взгляда, он осторожно убрал руку, и ей пришлось побороться с собой, чтобы снова не прильнуть к нему.

— Я попала в небольшую передрягу ранее. Зверь… — Она остановилась, покачала головой.

— Твоя мать наверняка не дала тебе имя Зверь.

Один уголок его рта слегка приподнялся.

— Бенедикт. Иногда моя семья называет меня Беном.

— Бенедикт Тревлав пришел мне на помощь.

— Тревлав? Ты тот самый Тревлав, которого половина Уайтчепела боится, а другая половина боготворит?

— Это описание может относиться к любому Тревлаву. Ты не должен оставлять свою сестру одну идти домой.

— Меня задержали сегодня вечером.

Он посмотрел на нее.

— Это больше не повторится, Алтея.

— Где ты был?

— Искал тебя.

— До этого? Почему ты опоздал?

— Это не важно.

— Должно быть, это было чертовски важно, если это подвергло риску ее жизнь, — лаконично заявил Бенедикт тем же тоном, каким король мог бы произносить указ.

Гриффит побледнел.

— Как я уже сказал, это больше не повторится.

— Убедись, что этого не произойдет. И начните ходить разными путями домой. Вы же не хотите иметь рутину, которую могут ожидать и использовать в своих интересах бандиты.

Широкими, целеустремленными шагами он направился к двери.

Она бросилась за ним, но была вынуждена остановиться, когда ее голова запротестовала.

— Пожалуйста, подожди.

Ее мольба дошла до него как раз в тот момент, когда он закрывал дверь. Он остановился.

Холодный ветер ворвался в узкое отверстие, когда она приблизилась.

— Спасибо тебе за все, что ты сделал сегодня вечером.

— Уголь будет доставлен утром.

— Ты не обязан этого делать. Ты не так уж много использовал.

— Это будет сделано.

Она задавалась вопросом, выигрывал ли кто-нибудь когда-нибудь спор с этим человеком.

— Ты был неправ раньше. То, что ты сказал. Я не испытываю к тебе неприязни.

Его глаза потемнели. Судя по тому, как было видно его дыхание на холоде, его дыхание замедлилось. Он поднял обнаженную руку, и она задалась вопросом, испытывал ли он искушение прикоснуться к ее лицу. Он опустил руку, начал натягивать перчатки, отступил назад.

— Спокойной ночи, мисс Стэнвик.

Когда он зашагал прочь, она смотрела, как он сгорбил плечи от холода. Он выглядел таким одиноким, что у нее возникло искушение позвать его обратно, чтобы погреться перед огнем, пока он горит. Вместо этого она закрыла дверь и заперла ее.

Гриффит стоял у камина, глядя на пламя. Не желая терять ни капли тепла, она присоединилась к нему там. Теперь, когда у них не было компании, она подумала, что он с большей вероятностью ответит.

— Что ты задумал? Где ты был прошлой ночью и сегодня вечером?

— С женщиной.

Он перевел взгляд на нее.

— Я опоздал всего на несколько минут. Кто он?

— Я же сказала тебе.

— Его имя, да, но кто он для тебя? Как ты оказалась с ним, с распущенными волосами? Когда я вошел, у тебя был такой вид, словно ты вот-вот пригласишь его в свою спальню.

— Спальня — слишком элегантное слово для комнаты, в которой я сплю. Что касается того, как я оказалась с ним.

Она объяснила все, что произошло, и когда она закончила, он громко выругался.

— Я больше не буду опаздывать. Я клянусь тебе.

— Была ли она кем-то, кого я знаю?

Она и представить себе не могла, что он пошел в бордель. Их монеты были слишком ценны для чего-то столь эгоистичного, как это.

Он снова обратил свое внимание на огонь.

— Не имеет значения. Она должна выйти замуж за другого.

Значит, кто-то из их прошлого, вероятно, знатная дама. Она не знала, что он за кем-то ухаживал, но, как она обнаружила, о своих братьях она многого не знала.

— Мне жаль, Грифф.

Он покачал головой.

— Как все могло вот так полететь к черту? У нас было все. Нам ни в чем не было отказано. А теперь мы потеряли все.

Ему нужно было убраться оттуда, прежде чем он врежет кулаком в идеальный аристократический нос ее брата.

Вдобавок ко всему, он неправильно рассчитал воздействие, которое вызовет прикосновение его пальцев к ее шелковистой плоти. Он сделал это в попытке отвлечь ее от джина. Этому трюку он научился у своей мамы. Или, по крайней мере, его версии. Ее никогда не был таким интимным. Она просто трясла какую — то часть его тела — руку, ногу, — пока он не был настолько сосредоточен на том, что она делала, что едва замечал жжение от того, чем она поливала царапину, чтобы очистить ее.

Ему следовало потрясти ее за плечо. Не следовало вообще прикасаться к ней. Потому что теперь казалось, что ее кожа впечаталась в его. Неважно, как сильно или быстро он тер рукой по бедру, он не мог избавиться от ощущения, что все еще ласкает ее, что кончики его пальцев все еще прижаты к нижней части ее подбородка.

Она не была его заботой, не ему о ней беспокоиться. Он удостоверился, что сегодня вечером с ней ничего не случилось. Ответственность за все будущие ночи лежала на ее брате. Проследит ли он за этим?

Две ночи он подвергал ее риску. Неужели он не понимал, какие опасности таятся в Уайтчепеле? Неужели он не понимал, насколько она ценна?

К черту все это. Он собирался перестать думать о ней. У него были другие дела, о которых нужно было беспокоиться. Например, найти учителя. Возможно, он попросит своих сестер по браку помочь ему. Если каждая из них возьмет по паре часов в месяц — это займет целую вечность. Но все же это был бы шаг к тому, чтобы девушкам больше не приходилось зарабатывать монеты, лежа на спине.

Ему не стоило рассказывать ей о своей матери.

Он выпустил непристойное проклятие в окружающую его темноту. Он снова думал о ней. Она была смущена тем, что он увидел состояние ее лачуги — как будто он мог судить о ней по этому. Неужели кто-то осудил ее? Почему у него возникло ощущение, что ей больше некому прийти на помощь, кроме ее ненадежного брата?

Ненадежность была тем, что он избегал демонстрировать любой ценой, плохо переносил в других. Его мать была ненадежной, не сдержала своего обещания. Когда он был моложе, это знание причиняло невыносимую боль, подтверждало, что она на самом деле не хотела его. Он был совершенно уверен, что знает почему, и это не имело никакого отношения к тому, что он родился вне брака. Родителям нравилось, чтобы их дети были идеальныи, а он таким не был.

Рассказывая ей о своей матери, он только напоминал себе о вещах, которые пытался забыть.

И теперь ему нужно было забыть Алтею Стэнвик.

Лежа на куче одеял, она решила, что прошло достаточно времени с тех пор, как ее голова ударилась о кирпич, и что она могла спокойно заснуть, но сон ускользал от нее, и все из-за него. Зверя. Бенедикта. Бена.

Было странно обнаружить, что она жаждет его прикосновений, когда он просто слегка коснулся ее головы, провел пальцем по подбородку, затем ненадолго обнял ее, когда она покачнулась, и все же она чувствовала, как будто длина его твердого тела отпечаталась на ее теле. Или, по крайней мере, та его часть, которая упиралась в нее. Он состоял из значительно большего, чем она. Он был по крайней мере на полторы головы выше, и его ширина заставляла ее чувствовать себя невероятно изящной.