Кэт пожала плечами.

— Достаточно хорошо, чтобы разговаривать с ними на балах.

— Что насчет Бенедикта? Некоторые люди называют его Зверем. У тебя была возможность познакомиться с ним поближе?

Кэт изучала ее целую минуту, прежде чем сказать:

— Тот, что похож на Хитклиффа?

— На Хитклиффа?

— Высокий, темноволосый, задумчивый.

— Он действительно такой задумчивый? Тихий. Наблюдательный. Ненавязчивый. Возможно, не из тех, кто ищет внимания.

— Я охотно признаю, что он тщательно взвешивает свои слова, но задумчивый?

Поставив локоть на стол, Кэт положила подбородок на ладонь и ухмыльнулась, как кошка, которая слопала все сливки.

— Похоже, ты знаешь его лучше, чем я. Интересно, как это получается?

Вздохнув, Алтея начала понимать, как глупо было приходить сюда. Странно, поскольку вся ее цель в разговоре с Кэт заключалась в том, чтобы убедиться, что она не собирается совершить какую-нибудь глупость.

— Я работаю в таверне, и он иногда заходит.

Было больно признавать, что она работает, еще больнее, когда глаза Кэт наполнились жалостью.

— Мне просто было любопытно, сложилось ли у тебя какое-то мнение о нем во время встреч, которые у вас могли быть, или не слышала ли ты о нем о нем что-нибудь неприятное.

Если она собиралась принять его предложение, то хотела убедиться, что не попадет в гораздо худшую ситуацию, чем та, в которой оказалась сейчас. Но если он бы стал ее защитником, тогда Гриффит мог бы присоединиться к Маркусу в стремлении вернуть честь семьи. И Маркус сказал правду. В их нынешних обстоятельствах никто не женился бы на ней. Ей было уже двадцать четыре года. К тому времени, когда это дело будет улажено — если оно когда — нибудь будет улажено, — она будет так высоко на полке, что ни один джентльмен никогда не дотянется до нее. У нее не было никаких причин откладывать себя на замужество. С таким же успехом она могла бы сделать все, что в ее силах, чтобы избавить своих братьев от беспокойства о ней, чтобы они могли сосредоточить свои усилия на том, чтобы никому из них не причинили вреда, поскольку они продолжали то, что, как она боялась, было безрассудным предприятием.

Отодвинув чашку в сторону, Кэт взяла Алтею за руки, как бы желая придать ей силы, потому что знала, что ее дорогая подруга подумывает о чем-то довольно скандальном.

— Я ничего не знаю о нем конкретно, но что я знаю о Тревлавах, так это то, что, несмотря на то, что они родились не на той стороне одеяла, они обладают порядочностью, которой можно восхищаться. Возможно, это глупо с моей стороны, но я часто думала, что если бы мне нужно было отдать свою жизнь в чьи-то руки, это были бы их руки.

Алтея нашла эти слова чрезвычайно утешительными, потому что со вчерашнего вечера она начала верить в то же самое относительно Бенедикта. Непреднамеренно она отдала свою жизнь в его руки — и он заботился о ней, как о чем-то драгоценном, даже если она была несколько агрессивна по отношению к нему.

Насколько хорошо он мог бы относиться к ней, если бы она была более приветливой?

В своем кабинете, сидя за письменным столом, Зверь несколько раз макал перо в чернильницу и лихорадочно строчил на пергаменте, стараясь не представлять Алтею, смотрящую на него через узкое отверстие в дверном проеме, выглядящую такой восхитительной, такой уязвимой, такой красивой с ее светлыми волосами, ниспадающими каскадом вокруг нее.

Я не испытываю к тебе неприязни.

Лучше бы она испытывала.

Отложив перо, он прочитал то, что написал, ключевые фразы выскакивали у него в голове. Локоны, поцелованные луной. Сапфировые глаза. Лицо в форме сердца. Он понял, что описал Алтею, сделал ее главной героиней в этой истории об убийстве и мести, которую он только недавно начал писать.

Черт возьми. Он раскрыл ладонь, провел пальцами по бумаге, взял ее, крепко скомкал между ладонями и бросил в плетеную корзину, которую заполнял мусором, написанным им с тех пор, как проснулся на рассвете.

Он не мог выбросить ее из головы, как она была легкой, как перышко, в его объятиях, как хорошо было прижимать ее к своей груди, когда он нес ее из того грязного переулка, ужасаясь при мысли о том, что она умрет в его объятиях. Позже, в гостиной, он скрестил руки на груди и прислонился плечом к стене, потому что отчаянно хотел прижаться к ней и предложить любое утешение, в котором она нуждалась, хотя в то время он считал, что она не будет рада его близости, что она считает его ниже себя. Что он ей невзлюбился.

Только это было неправдой. Или же она передумала, прежде чем проводить его до двери.

Он привык к тому, что люди смотрели на него пренебрежительно. Незаконнорожденный ребенок, он знал, что значит жить во тьме в поисках проблеска света. Когда он, наконец, набрался смелости спросить Этти Тревлав о том, как он оказался на пороге ее дома, он узнал, как печаль от того, что его бросили, может разъедать душу, как иногда это может затянуть человека на дно, как если бы он был пойман волной и не мог найти дорогу обратно на поверхность.

Но он также узнал от Этти Тревлав и своих братьев и сестер, что любовь смягчает боль. Он понимал силу прикосновения, ощущения связи, осознания того, что кто-то рядом с ним, всегда будет рядом с ним.

Тем не менее, он никогда не влюблялся, никогда не доверял никому, кроме своей семьи, любить его полностью, со всеми недостатками и всем прочим.

Поэтому он не мог объяснить ту ярость, с которой его тянуло к Алтее Стэнвик, эту иррациональную потребность защитить ее. Похоть была большой частью этого, физическое влечение, не похожее ни на что, что он когда-либо испытывал. Когда он, наконец, заснул, ему снилось, как он облизывает каждый дюйм ее тела, как она облизывает каждый благословенный дюйм его тела. Он проснулся изнывающим от желания и твердым, как гранит. Ему пришлось позаботиться о себе.

Такого не случалось уже очень давно.

Поскольку он, казалось, не мог забыть о ней, он будет избегать ее в будущем. Больше никаких походов в Русалку. Он начнет посещать ближайший паб.

Раздался стук в его дверь. Как обычно, не дожидаясь, пока он предложит войти, Джуэл открыла ее.

— У тебя посетитель в гостиной.

Он знал, что это был не кто-то из членов его семьи. Они бы просто пришли и ворвались, даже не потрудившись постучать.

Вероятно, его издатель пришел сообщить ему последние новости о книге, которая была выпущена двумя месяцами ранее — его первой. Хотя обычно они просто посылали сообщение, что им нужно с ним увидеться, и он отправлялся к ним в офис. Они были не особенно довольны его нынешним жильем и очень хотели, чтобы никто о нем не узнал. Очевидно, быть владельцем здания, используемого в качестве борделя, плохая реклама.

— Я сейчас же спущусь.

Она исчезла из виду. Отодвинув стул, он встал, схватил пиджак и надел его, застегнул жилет, поправил шейный платок. Он направился в коридор. Большинство женщин были в постели. Хотя, как и он, Джуэл, казалось, мало спала, ей нравилось нежиться в тишине раннего утра.

Спускаясь по лестнице, он радовался тому, что кто-то отвлек его от мыслей об Алтее. Но когда он вошел в гостиную, его осенили мысли о ней, потому что именно она стояла у окна, и редкий зимний солнечный свет струился на нее. На ней было изумрудно-зеленое платье, больше подходящее для бального зала, чем для гостиной, с низким вырезом, открывающим тонкую линию шеи и нежные выпуклости груди, с короткими рукавами, подчеркивающими тонкие кости и нежность рук.

— Доброе утро, — тихо сказала она, ее улыбка была неловкой, и он не хотел думать о том, как бы он хотел, чтобы она каждый день говорила ему эти слова, прижимаясь к нему, в то время как он скользил в нее.

— Разве уголь не доставили?

Он презирал то, как грубо звучал его голос.

Ее улыбка казалась немного более ровной.

— Доставили, спасибо.

Тогда почему она была здесь? Чтобы еще раз поблагодарить его за помощь прошлой ночью? Он не нуждался в ее благодарности. И почему на ней было надето что-то настолько соблазнительное, что казалось грехом отвести от нее взгляд?