— Не хочешь ли чего-нибудь выпить? Шерри, бренди… — Он прервал список. Еще не было полудня.

— Чай?

— Ты не производишь впечатления человека, который подает чай.

— Я никогда не подаю чай. Это была инициатива Джуэл прошлой ночью. Но я могу попросить кого-нибудь принести немного, если ты хочешь чашечку.

— Нет, спасибо. Я в порядке.

Он не хотел размышлять об истинности этих слов, о гладкой безупречности ее кожи. Ее тонкая талия. Конечно, он мог бы найти в ней какую-нибудь ошибку, которая успокоила бы потребность его тела прижаться к ней.

— Тогда чем я могу быть полезен?

— Я пришла обсудить твое предложение.

Он чувствовал себя так, словно его ударили дубинкой. Это было самое последнее, чего он ожидал после того, как она не проявила интереса даже к тому, чтобы выслушать его прошлой ночью. Особенно после того, как решил, что больше не хочет иметь с ней ничего общего.

Он должен был сказать ей, что предложение больше недоступно, но причина, стоящая за ним, все еще существовала. И он был не настолько глуп, чтобы отбросить возможность получить то, что он хотел, по крайней мере, без серьезного разговора по этому вопросу.

Исходя из личного характера того, что, как она предполагала, касалось просьбы, он пересек комнату, прислонился к оконному наличнику и скрестил руки на груди, чтобы не поддаться искушению прикоснуться к ней. Аромат гардений приветствовал его, и он представил, как она купается, прежде чем прийти к нему. Он никогда раньше не видел ее в таком ярком свете. На изгибе левой щеки у нее были три веснушки. Только эти три, никаких других. Они завораживали его. Было ли у нее больше в детстве, и эти были слишком упрямы, чтобы исчезнуть? Или они были единственными, у кого хватило смелости появиться?

— Я думал, тебя не заинтересовало мое предложение, — сказал он, любопытствуя, что заставило ее передумать.

— Как ты видел прошлой ночью, мои обстоятельства довольно плачевны. Мне пришло в голову, что я поступила довольно глупо, по крайней мере, не выслушав тебя.

— Как твои обстоятельства стали такими? Ты не родилась в бедности. Это ясно по твоей одежде, по твоей дикции, по тому, как ты держишься, как будто ты выше всех остальных.

Она посмотрела на улицу, на проезжающие экипажи, грохочущие повозки, проходящих мимо людей. Дети гонялись друг за другом. Случайная собака, бегущая за ними. Сделав глубокий вдох, она встретила и удержала его взгляд.

— Мой отец был вовлечен в заговор с целью убийства королевы.

Затем она снова принялась изучать дорожное движение, и он проклял себя, жалея, что стал настаивать, не позволил ей оставить свои секреты при себе. Он должен был догадаться, что стало причиной ее немилости. Он читал об аресте в газете, но это было несколько месяцев назад. Этот человек был герцогом, но он не мог вспомнить его титул. Он помнил, что герцогиня заболела вскоре после его ареста и скончалась.

— Разве ты не собираешься спросить подробности?

Ее голос звучал так, словно доносился издалека.

— Нет.

Ему хотелось обнять ее, провести своими большими руками вверх и вниз по ее узкой спине и утешить ее. Но его настойчивость была причиной ее нынешней боли.

— Я все равно не знаю подробностей. Заговор был раскрыт до того, как его удалось осуществить. Они арестовали его в каком-то месте, где он встречался с другими заговорщиками. Его партнеры, или какие там слова используются для обозначения предательских товарищей, сбежали. Ему не так повезло. Его судили, признали виновным и повесили. Корона конфисковала его титулы и имущество. Мы остались ни с чем, абсолютно ни с чем. Наследник, запасной и я. Прошлой ночью ты встретил запасного.

Все было произнесено так, как будто это было заучено наизусть, а не было частью ее самой. Когда она снова посмотрела на него, в ее глазах была пустота, как будто она вернулась в тот момент, когда ее мир рухнул вокруг нее.

— Итак, теперь, когда ты знаешь правду обо мне, у тебя все еще есть желание, чтобы я стала твоей любовницей?

Он не знал о ней всей правды. Он знал только правду о ее отце. И хотя она больше не может считаться дворянкой по закону, она все еще была дворянкой по рождению.

— Я не хочу, чтобы ты была моей любовницей.

— Не могу сказать, что виню тебя.

Она начала проходить мимо него. Протянув руку, он обхватил пальцами ее предплечье. Ее кожа была такой чертовски мягкой, словно шелк, бархат и атлас были сотканы вместе, чтобы создать ее неповторимую. Она была невероятно теплой, состоящей из тайных мест, которые были бы теплее, горячее.

Ее необычные серо-голубые глаза больше не были пустыми. Они были теплыми, и он подумал, что если бы поблизости была кружка, она бы вылила его содержимое ему на голову. Он чуть не рассмеялся над этим.

— Мое предложение никогда не включало в себя просьбу стать моей любовницей.

К его огромного сожалению.

Ее изящный лоб нахмурился. Ее глаза вспыхнули яростью.

— Ты хочешь, чтобы я была одной из твоих шлюх?

— Нет, я хочу, чтобы ты стала наставницей.

Алтея могла с полной честностью сказать, что его слова сбили ее с толку.

— Наставницей?

Он коротко кивнул.

— Позволь мне позвонить, чтобы принесли чай, и я все объясню.

— Вообще-то, я бы предпочла херес, о котором ты упоминал ранее.

Он широко улыбнулся, и она поняла, что все маленькие намеки на его улыбку, которые она видела раньше, не смогли подготовить ее к разрушительной реальности того, как улыбка превратит его из красивого в невероятно красивого. Он украл у нее дыхание, так же незаметно, как карманник вытаскивает шелковый носовой платок из кармана, браслет с запястья, кольцо с пальца. Таким образом, предмет исчез до того, как владелец понял, что его забрали. Только что она дышала, а в следующий момент просто забыла, как это делается.

Его пальцы соскользнули с ее руки. Слава Богу, потому что это прикосновение также привело к хаосу в ее сознании, когда она созерцала его огрубевшую кожу, скользящую по каждому дюйму ее тела. Она не собиралась признаваться, что была несколько разочарована тем, что он не хотел видеть ее своей любовницей.

— Располагайся поудобнее, — сказал он, указывая на два кресла с подлокотниками у камина.

— Я принесу херес.

Она смотрела, как он прошел к противоположной стене от того места, где она стояла, к угловому столику, уставленному различными хрустальными графинами. Плавность его движений, таких спокойных, таких обдуманных, заставила ее собственное тело отреагировать потеплением кожи, зудом пальцев, чтобы протянуть руку и провести по мускулам, которые напряглись. Пиджак, который он носил, не мог скрыть легкость, с которой его конечности приспосабливались к любой рутинной работе, которую он выполнял: хватал графин, наливал жидкость, поворачивался к ней лицом.—

Застигнутая врасплох, она была почти уверена, что ее щеки теперь пылают. Стараясь не показать, что спешит к креслу у камина, она боялась, что ее собственные движения были резкими и выдавали ее смущение. Если он и заметил это, то никак не подал виду, вернувшись к ней и протянув маленький бокал в форме тюльпана.

— Спасибо.

Она сделала глоток, удивленная насыщенностью сладкого вкуса.

— Превосходно.

— Как тебе хорошо известно, моя сестра владеет таверной. Она бы оторвала мне голову, если бы у меня под рукой было что-нибудь похуже.

— Что ж, возможно, это лучшее, что я когда-либо пробовала.

Они долго смотрели друг другу в глаза, прежде чем она, наконец, отвернулась и опустилась на кресло. Его мягкость, казалось, поглотила ее, создавая ощущение объятий. Она чуть не спросила, кто отвечает за его вкус в мебели. Он тоже был превосходным.

Его кресло слегка застонало, когда он устроился в нем, и она представила, что могла бы издать такой же приветственный звук, если бы он устроился над ней. Откуда взялась эта мысль?

Она сделала еще один глоток хереса, больший, чем первый, прежде чем сжать пальцами короткую ножку, надеясь привести свои мысли в порядок. Она приехала сюда в надежде стать соблазнительницей. Отсюда и откровенное платье, которое она надела. А теперь ей предстояло стать учительницей.