— Это ты не по адресу, Вася, — сказал я с доброй улыбкой.

— Как это, не по адресу? — Удивился и тут же расстроился Уткин.

— Тебе надо было Димку Синицына просить, он комсорг. Язык у него подвешенный. Болтать умеет как надо.

— А у тебя тоже подвешенный, — пожал плечами Вася. — Ты вон как учено иногда говоришь. Особенно с офицерами. Это я… ни бэ, ни мэ…

— Ну, ты в другом деле хорош, Вася. Вот, скажем, даже в пограничном.

— Границу сторожить, это тебе не письма писать, — вздохнул он. — Я бы, вот честно, лучше б с дюжиной душманов остался, чем садиться за это письмо. И то не страшно было бы.

— А чего тут бояться? — Теперь пожал плечами уже я.

— А как же? А вдруг, что не так напишу? А вдруг не так поймет меня Настенька? — Развел руками Уткин, потом снова погрустнел: — Вдруг подумает, что я все такой же неуч, каким и был. Что ничего у меня в жизни не поменялось.

— Ты пограничник, Вася. Это уже много.

— Я знаю, — вздохнул Вася, а потом насупился. — Но к Димке комсоргу я не буду подходить. Он и правда языкатый, да только не в ту сторону. Потом вся застава будет знать, что я… Короче… Поможешь?

— То есть, ты хочешь, чтобы я тебе подсказал, что твоей Настеньке написать? — Вопросительно приподнял я бровь.

— Ну… Ну да.

— Чтобы сочинил для тебя письмо?

Вася несмело кивнул.

— Так это ж получится, — я ухмыльнулся, — получится, что не ты Настеньке письмо напишешь, а я. Что это не твои мысли, чувства, она там увидит, а мои. Совершенно незнакомого ей человека. Думаешь, после такого, станет ей в душе тепло?

Вася задумался, наморщил лоб и подпер рукой свой крепкий подбородок.

— Ну а как же мне тогда быть? — Наконец, спросил он.

— Просто написать письмо. Самому. Как можешь, и теми словами, которые сам решишь подобрать. Выразить свои чувства так, как умеешь.

— Да я ж говорю… Не писец я…

— Не писарь, ты хотел сказать?

Уткин задумчиво приподнял взгляд.

— Ну… Ну да. Не писарь.

— Ну неужели ты с Настенькой никогда в жизни и словом не обмолвился?

— Как это не обмолвился? — Вася удивленно приподнял брови. — Обмолвился. Мы много говорили про всякие вещи. Да у нас всегда было о чем поговорить!

— Ну вот, — я улыбнулся, — и не стеснялись же?

— А чего тут стесняться?

— И она тебя не высмеивала?

— Настенька? Высмеивать? — Вася сделал такое лицо, будто бы даже обиделся. — Да никогда в жизни!

— Так а чего же ты стесняешься ей письмо написать? Ведь говорил же с ней ты. Сам. Своим собственным ртом. А теперь хочешь, чтоб за тебя с Настенькой кто-то другой разговаривал.

Лоб Васьки наморщился еще сильнее от глубокой задумчивости. Потом Уткин будто бы просиял.

— А ведь и правда…

— Ну вот, дерзай. — Я улыбнулся. — Тогда выходит я тебе и не нужен совсем. Это ты сам себе каких-то глупостей понапридумывал.

Я встал было из-за стола, бросил:

— Ну лады. Пойду. Мешать не буду.

— Стой! — потянулся ко мне Вася.

— М-м-м-м?

Он снова нахмурился и будто бы сделался то ли смущенным, то ли каким-то сердитым.

— У меня все равно есть к тебе просьба.

— Какая?

Вася опять бросил на меня взгляд голодного щенка, спросил:

— Ошибки проверишь, а?

Я вздохнул, вернулся на свое место.

— Проверю, Вася. Обязательно проверю.

На следующие сутки мне выпал ночной дозор. Утром, после завтрака, я обработал раны Булата, прогулялся с ним немного. Покормил. Пес шел на поправку. Швы заживали хорошо, и теперь оставалось только следить за ними, чтобы не зарастали струпьями.

Кобель подпускал меня к себе, но все равно поглядывал с какой-то опаской. Простые команды, что я ему давал, воспринимал с неохотой. Однако «рядом», «сидеть» и «лежать» выполнял. Хотя и очень через силу.

— Работаешь с псом? — Спросил у меня Таран, когда увидел, как я хожу с Булатом у собаковязи питомника.

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

Шеф посматривал на пса с какой-то чуткой настороженностью. Старался не подходить близко. Булат тоже напрягся: навострил уши, уставился на начзаставы, как волк на добычу.

— Ребята-собачники посоветовали его почаще выгуливать, — сказал я. — Как заживет, говорят, надо сходить на полосу препятствий. Погонять его там. Посмотреть, как будет себя вести.

Таран задумался.

— И не боишься?

— А чего мне бояться? — Пожал я плечами. — Я с ним по-человечески, он со мной по-собачьи. И вся недолга.

— По-собачьи может и порвать, — хмыкнул Таран.

— Может. Потому я с ним и по-человечески.

— Ну ладно, работай, — шеф кивнул, — посмотрим, что из вас получится.

Потом он снова задумался.

— Правда… Знаний у тебя по этому делу нету. Ты у Нарыва поспрашивай, если будет нужна помощь. Подскажет.

«Не подскажет, — подумал я, — по крайней мере, пока он удила закусил. А там глянем».

— Если что, найду, у кого выспросить совета, — заверил я шефа.

— Значит, слушай мою команду, — сказал Таран, немного помолчав, — объявляю тебе задачу: привести пса в надлежащее состояние. Сможешь его приучить, чтобы на других людей не кидался? Чтобы нормально воспринимал остальных собак? В общем, чтобы мог караульную службу нести?

Я улыбнулся. Глянул на Булата, а потом встал перед ним в стойку для отдания команды. Сказал, вытянув руку над псом:

— Сидеть.

Для большей убедительности я придал голосу офицерского командного тона. Пес немного посомневался, повредничал, но все же сел. Уставился на меня взглядом своих ореховых глаз.

— Ну вот и хорошо, — разулыбался Таран. — Это уже какой-никакой, а сдвиг. Короче, с этого дня перевожу тебя в собачники. Приписываю к тебе Булата. Будешь с ним заниматься, пока не окрепнет. Потом возьмешь с собой в дозор. Понимаю, для экспериментов время не лучшее, но и собаку я губить не могу. Посмотрим, как себя проявит.

— Есть, заниматься с собакой, — улыбнулся я шефу.

Вдруг Таран помрачнел.

— Ты же понимаешь, что если все у тебя получится, мне придется собаку отдать Нарыву. Что б тот его обратно, в служебно-разыскные вернул, — Таран замолчал на мгновенье, сжал губы. Потом продолжил: — А тебе, Саша, придется с Булатом расстаться. Так и знай.

— Пальма-то, все. Щенная, — продолжал шеф. — Это уже очевидно.

Таран снял шапку, пригладил немного топорщившиеся волосы. Когда надел обратно, добавил:

— Ее списывать придется. Тут никуда не деться. Да и хлебнем мы все еще с этим делом.

— Понимаю, — сказал я, хмуро глянув на Булата.

— Дам тебе один совет, Саша, — продолжил Таран и вздохнул. — Я знаю, как это бывает. Постоянно вижу, как инструктора, вожатые, со своими собаками прощаются, когда уходят на дембель. Это, считай, как с родственником расстаться. С хорошим другом. У всех глаза блестят: и у собак, и у солдат. Иной раз, псы даже в работоспособности теряют. Горюют, чужие команды не хотят выполнять.

— Если вы о том, чтобы я к собаке не привязывался, товарищ старший лейтенант, это вы бросьте. — сказал я, глядя не на него, а на Булата, ждущего у моих ног.

— Как это, бросьте? — Недоуменно нахмурился шеф.

— Так это. Есть у нас с этим псом что-то общее. Судьба похожая. Тут вряд ли получится не привязаться. Нам обоим.

— Вот как?

— Недаром же, он только меня к себе и подпускает. Чувствует похожую душу.

Мы с шефом несколько мгновений помолчали. Неприятную тишину первым нарушил я:

— Мне раньше уже приходилось терять близких людей. Если уж у нас с Булатом дело пойдет, то что ж. К списку добавится еще и собака.

Таран молчал. Не отрываясь, смотрел на пса.

— Прикажете отдать собаку, — продолжил я, — то что поделать? Приказ есть приказ. Выполню как полагается. А вот, согласится ли Булат такой приказ выполнять, это я вам сказать не могу. Это он сам вам потом покажет. Если придет время.

Таран взглянул на небо. Поправил шапку и вскользь бросил с легкой улыбкой: