— Товарищ старший лейтенант, — вмешался я. — Разрешите обратиться.

— Разрешаю, — бросил Таран, не сводя взгляда с Сорокина.

— Я готов поговорить с товарищем капитаном наедине.

Таран задумался. Глянул на меня. Потом подался вперед и опер голову о руки, локтями стоявшие на столе. Вздохнув, встал.

— Прошу, товарищ капитан, не задерживайте Селихова слишком надолго. До боевого расчета осталось меньше часа. У нас служба.

— Мы управимся до боевого расчета.

Таран одернул китель, взял шапку и вышел из канцелярии. Дождавшись, когда за спиной старшего лейтенанта закроется дверь, Сорокин тоже встал и нахально пересел за стол начальника. Откинулся на стуле, сплетя пальцы на животе.

— М-да… — протянул особист. — Ситуация у вас тут сложная. Серьезный бой на границе, усиление чуть-чуть запаздывает. Стычки постоянные с духами. Как служится в такой обстановке, товарищ Селихов?

— Товарищ капитан, разрешите обратиться, — внезапно для особиста сказал я.

Сорокина явно заинтересовала моя реакция. Он даже привстал на стуле, устроился поудобнее.

— Ну разрешаю.

— Не знаете ли вы, почему запаздывает усиление?

— Не знаю, — его интерес тут же пропал. — Так что? Как на заставе себя чувствуете?

— Служим. Нарушителя границы мало волнует, как себя чувствует пограничник.

Особист хмыкнул.

— Это верно. А вот особый отдел очень даже волнует. Если боец привык к суровому армейскому быту и доволен им, если с сослуживцами взаимоотношения хорошие, это прямо влияет на дисциплину. А как следствие, на боеготовность личного состава.

— Отлично чувствую, товарищ капитан, — ответил я сухо.

— Что ж, хорошо, — особист задумался на мгновение, добавил: — скажите, а вы откуда?

— С Кубани.

— А я с Дона! В Ростове родился. Выходит, Селихов, мы с вами, считай, земляки?

— Если только в очень широком смысле.

— Ну, учитывая, где довелось нам служить, точно земляки! — Заключил Сорокин. — мой дед казаком был! Красным! Рубал белых в гражданскую. Полагаю, ваш тоже?

— Крестьянин, — буркнул я.

— Ну, казак тот же крестьянин, если задуматься, — закрутил Сорокин. — Вон у нас с вами сколько общего!

— Товарищ капитан, — я вздохнул, потому что уже начал уставать от глупых попыток Сорокина вызвать у меня к себе чувство доверия, — прошу вас перейти к сути разговора. Все же, у меня служба.

— Да-да, конечно. Я бы хотел поговорить про недавнюю стычку на границе, когда банда Юсуфзы перешла Пяндж. В тот раз ты проявил отличную выучку и бесстрашие, Саша, — внезапно перешел он на «ты». — Я слышал, что Таран отправил рапорт в отряд, чтобы тебя представили к награде.

— Товарищ старший лейтенант упоминал об этом на боевом расчете.

— Я уверен, что его рапорта дадут ход!

Ничего не ответив, я пожал плечами.

— Выходит, ты в одиночку, и без оружия отвлек духов, чтобы дать наряду скрыться. Да еще и в первый же выход на границу! Признаюсь, я не припомню, чтобы кто-то из молодых раскрылся в такой короткий срок. Это достойно восхищения.

— Спасибо.

— Почти невозможно, чтобы необстрелянный солдат первого года службы так проявил себя в бою. Если, конечно, ему не помогли.

Сорокин прищурил глаза.

— Мне помогали товарищи, — сказал я, сделав вид, что не понял, к чему он клонит, — я знал, что так или иначе, подмога прибудет.

— Подмога, с какой стороны? — Вдруг очень холодным тоном спросил Сорокин.

— Что? — Не вышел я из роли и состроил такое удивленное лицо, на которое только был способен.

Сорокин несколько мгновений сверлил меня взглядом, а потом внезапно рассмеялся.

— Ну с севера или с юга? — Унимая смех, проговорил он.

— Товарищ капитан, если вы решили пошутить, то это можно было сделать и в присутствии начальника заставы.

— Не крути хвостом! — Немедленно посерьезнел особист. Улыбку тотчас же сдуло с его лицо, — сам бы ты никогда не вышел из такой ситуации, какая сложилась под Бидо! Духи поймали бы тебя и просто отрезали бы голову!

— Как видите, не отрезали, — невозмутимо ответил я.

— Вижу, — буркнул Сорокин. — Хочешь, я расскажу тебе одну интересную историю? Произошла она в середине прошлого года, в восемьдесят первом Термезском погранотряде. Хочешь послушать?

Я только пожал плечами.

— Погранец, служивший на одной из тамышних застав, познакомился с девчонкой в местном кишлаке, — начал особист, — Стал по выходным отпрашиваться к ней в гости, познакомился с семьей. Сам узбеком был. Стал их семье хорошим другом. Девчонку к нему даже сватать собирались. А потом папаня той девчонки принялся ему потихоньку рассказывать, мол, мы, мусульмане, должны помогать друг другу. Мол, твориться на афганской земле несправедливость. Страдают там истинные мусульмане. Девочка солдатику даже подарочек преподнесла: платок с вышивкой.

— Я догадываюсь, чем все кончилось, — сказал я, когда Сорокин выдержал многозначительную паузу.

— А потом папаня той девчули ему и говорит, — продолжил особист, сделав вид, что не слышал моих слов, — видишь, на платочке узор? Если встретишь кого-то с таким же платочком, на котором такой же узор, выслушай этого человека.

— Встретил, — догадался я.

— Встретил, — кивнул Сорокин, — дедка старого. Да только перед этим, семейство девчонки снялось с места. В горы ушли. Планировали сбежать на ту сторону, а дед узбеку набрехал, что их наши взяли, за промусульманские враждебные, видите ли, настроения. И если он хочет отомстить за нее, должен потравить всех собак и лошадей на заставе, а потом уйти за границу, чтобы воевать против шурави. И знаешь что? Он правда собирался. Хорошо, вовремя взяли!

— Если вы намекаете на мою связь с духами, это глупости.

— Кончай выделываться! — Вдруг сорвался Сорокни, — отвечай, как тебя контролирует Юсуфза? Что тебе пообещали? Что ты обязан сделать за то, что его люди сохранили тебе жизнь⁈

— Вы хотите сказать, что подозреваете меня в измене Родине? — Не повел я и бровью.

— Потому что ты не мог выйти с горы просто так, сам! Не мог и все! Кроме того, Усуфза подсунул тебе своего сынка, чтобы вывести из-под подозрений! Так и было, да?

— Родного сына? Ради диверсии? — Хмыкнул я. — Вам самому не кажется это странным?

— У него их пять! Видимо, Юсуфза считает, что одним можно пожертвовать, чтобы подорвать боеготовность заставы! Значит так.

Сорокин взял какую-то тетрадь Тарана, бегло просмотрел, что в ней написано. Потом, убедившись, видимо, что ничего серьезного, выдрал из середины листочек, взял ручку и положил все это на край стола.

— Пиши, Селихов, как все было на Бидо. Да во всех подробностях. Пиши, как ты выбрался с горы и кто тебе помог. Пиши, что ты должен был сделать для Юсуфзы и кто тебя контролирует. Как осуществляются контакты. В общем, пиши все.

— Это допрос, товарищ капитан? — Спросил я таким строгим тоном, что Сорокин даже удивленно нахмурился.

— Можешь считать, что да!

— Тогда могу я познакомиться со всеми документами по моему делу? А еще хотел бы спросить, если меня подозревают в таком тяжком преступлении, как измена, почему я еще не в наручниках?

Сорокин гневно надул брови. Он занервничал. Я видел это по легкой испарине, выступившей на его широком лбу, под куцей челкой светло-русых волос. Однако, стоит отдать должное капитану, на лице не отразилось этих эмоций. На нем, скорее, было написано что-то вроде: «ну как же ты достал, салага? Не видишь, тебя к стенке приперли? Давай уже, сознавайся, не рой самому себе яму».

Да только сознаваться то было не в чем. Я совершенно точно понимал, что все происходящее — личная инициатива Сорокина. У него на меня ничего нет и быть не может.

Сорокин был в себе уверен и дерзок. Он полностью полагался на свой авторитет и суровую репутацию офицеров особого отдела. Потому и решил: «а чего запариваться с доказательной базой?» Можно же нажать на бойца, и тот сам во всем раскается. Зачем он со всем этим затеялся? Скорее всего, чтобы выслужиться. Другой версии у меня не было.