— Держите его крепче, — недовольно сказал он мне.

— Будьте с ним аккуратнее, товарищ старший лейтенант, — предостерег я, — он хоть и обессилил, но может укусить.

— Не учите меня работать с собаками, — ответил тот немного скрипуче и продолжил быстро раздвигать шерсть пальцами, ища мелкие раны на шкуре пограничного пса.

— Это для вашей же безопасности, — сказал я холодно. — Если, конечно, вам жалко ваших пальцев.

Ветврач одарил меня хмурым взглядом, но промолчал. Спустя минуту сказал:

— Сначала этого. Тут много шить придется, но раны поверхностные, в отряд забирать не будем. Рядовой, отнесите собаку в подходящее помещение. Сержант? Куда идти? — ветврач обернулся к Нарыву.

— Сюда, товарищ старший лейтенант, — рядом с кухней питомника есть комнатка. Мы там изолируем собак, если заболеют.

— Хорошо, — важно кивнул ветеринар. — Ждите меня там.

С этими словами он встал и зачем-то торопливо зашагал к Пальме.

— Тихо, Булат, — сказал я, поглаживая пса, чтобы успокоить, — тебя сейчас подлатают. Скоро снова будешь живчиком.

Когда кобель перестал волноваться, я поднял его на руки. Понес в к кухне. Там, рядом с входом, была еще одна дверь, что вела в соседнюю маленькую но теплую комнатку. Когда уложил пса на стол, на большой, обитый цинковым металлом стол, туда зашел и ветеринар с Нарывом.

— Спасибо, рядовой, — деловито бросил мне старлей, — вы свободны.

— При всем уважении, товарищ старший лейтенант, но мне лучше остаться.

— Это зачем? — Удивился ветеринар, расстегивая свой кожаный саквояж.

— Пес подпускает к себе только меня.

— Тут сержант-инструктор, — возразил старлей, — его помощи мне хватит. Пес может волноваться, если вокруг слишком много людей.

Нарыв побледнел, но, почему-то не решился сказать старшему по званию что-то против.

— Повторяю, это для вашей безопасности, — нажал я.

— Рядовой, — раздраженно вздохнул ветеринар, — прошу вас, выйдите вон из комнаты.

Я глянул на Булата. Пес, выбившийся из сил, просто равнодушно лежал на столе. Даже не рычал, хотя и Нарыв, и старлей стояли рядом.

— Я вас предупредил, — сказал я, решив, что если уж старлей настолько твердолобый, то пусть сам расплачивается за свое упрямство.

Да и Булат в таком состоянии вряд ли сможет его сильно цапнуть.

— Да-да, конечно, — отмахнулся старлей.

Я пожал плечами и вышел на улицу. Не успел отойти и двух шагов, как за дверью раздались грохот и топот. Кто-то вскрикнул от боли. Потом выругался матом.

Я хмыкнул и вздохнул. Направился обратно в комнату, но даже двери не успел открыть. Все потому, что перепуганный ветеринар пулей вылетел наружу. Ниже меня на полголовы, он просто врезался мне в грудь, бухнулся на задницу. Поднял полные ужаса глаза.

— Вы кого мне подсунули⁈ — Взвизгнул старлей.

— Цапнул? — Ухмыльнувшись, спросил я.

Старший лейтенант испуганно заморгал увеличенными от очков глазами. Потом глянул на надорванный рукав своего ХБ. Когда задрал его, я увидел неглубокие, едва кровоточащие ранки на предплечье ветеринара.

— А я ведь предупреждал, — я вздохнул, — Ладно, давайте помогу вам подняться.

Старлей поморщился, когда я подсобил ему встать на ноги. Потом он потер отбитый копчик.

— Пожалуй, вы правы, — сказал ветврач немного затравленно. — Вернитесь, пожалуйста, в помещение.

Внутри ждал Нарыв. Булат лежал на столе и казалось, будто бы большой пес и не сдвинулся с места. Я подступил к овчару с головы, стал его гладить. Подставил кобелю ладонь, и тот сразу же положил на нее голову.

— Только держите крепче, — сказал ветеринар, опасаясь прикасаться к Булату.

— Работайте смело. Он не тронет. Я прослежу.

Ветврач все же решился. Робко положил руку на шкуру пса, чтобы проверить большую рану на загривке. Критически осмотрел ее под желтым светом лампочки.

Ветеринар сделал Булату несколько уколов, потом принялся налаживать швы. С каждым движением делал он это все смелее и смелее. Видел, что пес ведет себя совершенно спокойно. Булат даже прикрыл глаза и казалось, просто спал на боку. Только его широкая грудь медленно поднималась с каждым вдохом и также спокойно опускалась.

— Вот и все, — сказал ветеринар, когда закончил с Булатом примерно через полчаса, — скажите, что из лекарств у вас есть на заставе?

— Да, как обычно, — пожал плечами Нарыв. — Самое нужное только. Антисептик, капли для глаз, ушей…

— Ладно, оставлю вам несколько доз, — сказал ветврач, наполняя шприцы, — потом уколите. Будете производить уход за швами, как обычно. Также, псу нужен покой, обильная пища. Лучше дней десять подержать его в сухом, теплом помещении вроде этого. О состоянии сразу же докладывайте.

— Есть, — кивнул Нарыв.

После Булатова укуса, нервный и вредный ветеринар будто бы преобразился. Тон его голоса стал вежливее, а взгляд не таким колким. Надо же. Булат пес, а тоже умеет ставить на место старших по званию офицеров.

— Ну что, с ним все, — выдохнул ветеринар, — пойду руки помою. А вы ведите пока что свою Пальму.

Вечером следующего дня, привычным уже делом, проходил боевой расчет. Днем до этого, Таран уезжал в отряд. Вызвали зачем-то.

Я предполагал, что дело было как раз в тех событиях, что случились прошлой ночью.

Расчет проходил, как обычно: нас распределили по нарядам, довели до сведения неспокойную обстановку на Границе. Таран зачитал о нарушителях и поисковой операции, случившейся ночью. А вот к концу расчета началось необычное.

— Рядовой Селихов. Выйти из строя, — скомандовал шеф.

Я, стоящий в первой линии, шагнул вперед.

— Ко мне.

Промаршировал к начатряду. Стал смирно перед ним. Таран мне улыбнулся, потом бросил взгляд на старшину Черепанова, стоявшего рядом.

Прапорщик зачем-то прочистил горло, а потом показал руки, спрятанные до этого за спиной. Передал Тарану коробочку.

— От имени Президиума Верховного Совета СССР, — торжественно начал Таран, — Председателем Комитета государственной безопасности СССР, за храбрость и самоотверженность, проявленные в боевых действиях при задержании нарушителей государственной границы СССР, за высокую бдительность и инициативные действия, в результате которых были задержаны нарушители государственной границы, медалью «За отличие в охране Государственной границы СССР» награждается Селихов Александр Степанович.

Таран передал мне коробочку и добавил:

— Носи с гордостью. Ты это заслужил.

— Спасибо, Анатолий Сергеевич.

— Признаюсь, — хмыкнул Таран, таких лихих ребят мне еще не попадалось. Если продолжишь в том же духе — пойдешь далеко.

— Я тут не для того, чтобы карьеру делать, — улыбнулся я.

— Ну а как же? — Таран рассмеялся, — многие так думают сначала. Я тоже думал, а потом оказался в Высшем пограничном ордена Октябрьской Революции училище КГБ СССР имени Ф. Э. Дзержинского. — А ведь мечтал о гражданке. Да только, когда отслужил и вернулся домой, быстро понял, что такая жизнь не для меня. Что стала она мне чужой, непонятной. Какой-то сумбурной, что ли. Беспорядочной. Граница звала меня назад.

— Вы меня не поняли, товарищ старший лейтенант.

Таран приподнял бровь.

— В самом деле? А зачем же ты еще тут можешь быть, кроме как долг Родине отдавать? Кроме как охранять покой страны?

— Конечно, не без этого. Но есть еще одна причина — попав сюда, я смог защитить своих близких.

Таран сделал удивленное лицо. Однако не такое, какого можно было ожидать. Удивление оказалось для него скорее приятным. По крайней мере, мне так показалось.

— Ну, каждый тут, в каком-то смысле, защищает близких. Но они где-то там, далеко. В Союзе.

— Это верно, — согласился я, — но не совсем мой случай.

— Это как?

— Секрет это, Анатолий Сергеевич.

Таран кратко рассмеялся. Сказал:

— Ну что ж. Чужая душа — потемки. У всех тут бывают свои секреты. Бывают такие вещи, о которых разговаривать даже с близкими товарищами, с друзьями не хочется.