— Удочки-то отдай, — сказал Стас, силясь не показывать мне своей грусти.

Я стащил с плеча свой ружейный чехол, полный снастей, и Стас перевесил его себе за спину.

— Спасибо, Сашка, — вздохнул Стас, — вроде выговорился, и чутка полегчало.

— Еще больше потом полегчает, — я улыбнулся.

— Ладно, пойду. Постараюсь и на тебя чего наловить, — он подмигнул, — мы ж, как никак, вдвоем на рыбалку пошли.

— Постарайся.

— Но все равно скажу, что самую большую я выудил!

Я сдержанно рассмеялся и направился вверх, вдоль весело журчащего ручья.

— Я уж думала, не придешь, — сказала Наташа, нежно улыбаясь.

Выезженный от растительности пятачок, на котором в прошлый раз нас ждала шишига, плоским и неровным блюдцем развернулся у тропы, уходящей сначала к лесу, а потом и к недалеким скалам.

Наташа встала с плосковатого камня. Одетая в свой яркий, подогнанный по фигуре комбинезончик, она радовала глаз своей красотой. Локоны ее светло-русых волос выбивали из-под лихой, вязанной в желтых ромбах шапочки.

— А я думал, это ты не придешь, — улыбнулся я.

Наташа по-доброму вздохнула и покачала головой, мол, договаривались же.

— Я, вообще-то, никогда своего слова не нарушаю, — проговорила Наташа хитровато, — А ты?

— Пойдем, — сказал я вместо ответа, — повидаемся с Муськой.

— Хочу ли я стать геологом? — Задумалась Наташа, когда мы пробирались по тому самому лесу, близь системы. — Не знаю. Мне нравится природа. Нравится наблюдать за ней. Любоваться ее красотой. Но разве это работа? Настоящая работа геолога гораздо скучнее. Это физика, химия. Это корпеть над образцами целыми сутками.

— А чего же ты хочешь? — Спросил я, переступая суховатый стволик деревца, упавший тут на землю.

— Чего хочу? До этой поездки я была уверена, что хочу пойти по стопам отца. Да только он меня предостерег… Сказал, чтобы не торопилась. Посмотрела сначала, как оно на самом деле выглядит.

— Он знает тебя и знает специфику своей работы.

— Наверное, — вздохнула Наташа.

В прошлой моей жизни Наташа была врачом. Пока я топтал горы Авгана, она училась в Таджикском медицинском институте. Стала хирургом. Все же, не по нраву пришлась ей папкина работа.

В восемьдесят шестом она уже помогала лечить раненых солдат, вернувшихся из-за речки. Тогда Наташа начала обучение ординатором в Душанбинском военном гарнизонном госпитале. По иронии судьбы мое второе ранение привело меня именно к Наташе, с которой я долгое время не виделся из-за службы.

— Ничего, еще отыщешь свою стезю. И уверен, раньше, чем тебе думается.

— Ну… — Она вздохнула, — у меня есть еще полгода, чтобы определить, куда приткнуться. Ух ты…

Наташа застыла на месте. Устремила взгляд куда-то вдаль.

— Красота-то какая… — протянула она тихо.

А ведь и правда, там была красота. Лес здесь медленно сползал к берегу Пянджа. В просвете между голых крон деревьев на солнце поблескивала серебристая линия реки-границы. За ней растянулись желтоватые, в зеленовато-желтых пятнышках растительности, холмы Афганистана. Дальше взгляд упирался в далекие горы, могучими исполинами тянувшиеся к небу и прятавшие свои белые шапки в туманных линиях облаков.

— Жаль, я фотоаппарата с собой не взяла, — сказала Наташа, будто бы из транса.

— фотоаппарат такое не передаст, — ответил я с улыбкой.

— Что-то вспомнилось мне одно стихотворение. Оно одновременно красивое и грустное, словно эти горы. Вот послушай, Саша.

Лицо Наташи вдруг сделалось мечтательно красивым. На миг мне показалось, что я никогда не смогу оторвать от него глаз. Наташа начала:

Ночевала тучка золотая

На груди утеса-великана;

Утром в путь она умчалась рано,

По лазури весело играя…

Заслушавшись, я с улыбкой подхватил:

Но остался влажный след в морщине

Старого утеса. Одиноко

Он стоит, задумался глубоко,

И тихонько плачет он в пустыне.

Наташа при этом оторвалась от гор и изумленно посмотрела на меня. Ее большие глаза оказались такими чистыми, такими глубокими, что я подумал, вот-вот в них утону. Снова. Как тонул десятки и десятки раз в моей прошлой жизни.

— Тебе тоже нравится Лермонтов? — Тихонько спросила Наташа.

Признаюсь, всю жизнь я был равнодушен к стихам. Я, простой станичный парнишка касался их только в школе. И размышлять о красоте стихотворных форм, об изящности рифм, мне никогда не приходилось.

А вот Нашата всегда любила стихи. Особенно Лермонтова. Она часто читала их мне, когда мы гуляли, будучи молодыми. И потом, через много-много лет, чтобы успокоить меня в минуты, когда старые раны снова давали о себе знать. В такие моменты ее тихий бархатный голос и строки, что она читала, волновали мне душу. Доносили истинную красоту и суть чудесных стихов. Заставляли навсегда запечатлеть их в памяти.

— Пойдем, Наташ. Скоро начнет темнеть. Мне нужно вернуть тебя домой до наступления сумерек.

Неподалеку звучал неприятный визг ручных пил. Стук топоров. Это были танкисты, вырубавшие деревья себе на строительство окопов. Мы тихонько пробрались к могучему ореху, под которым жила Муська.

— Надеюсь, сюда не доберутся, — сказала Наташа, настороженно оглядываясь куда-то в сторону шумевших на вырубке солдат.

— Не должны, — ответил я, подсаживаясь к ореху, со стороны норки.

— Близко ты подошел, Саша, она не…

Наташа, уверенная, что лисица нам не покажется, вдруг удивленно замолчала, видя движение в норе.

Муська высунула остренькую, черноносую мордочку. Замерла принюхиваясь.

— Она уже привыкла к людям, — сказал я. — Знает, что если приходят они, то с ними всегда появляется и еда.

Я аккуратно скинул вещмешок, достал оттуда банку собачьих консервов, что на заставе парни добавляли в кашу нашим мохнатым погранцам. Взялся за штык-нож.

— Вот, — шепнула мне Наташа, протягивая свой складной ножик, — там есть открывалка.

Я принял ножик, и Наташа коснулась моей руки. Покраснев, смущенно спрятала взгляд.

Вскрыв банку, я медленно поставил консервы в полуметре от норы. Сам отошел немного и уселся на землю прямо напротив норы.

— Что? Уже не боится? — Наташа подошла ко мне, опустилась рядом, на корточки.

Лиса пошевелила носом. Вылезла на полкорпуса и опасливо прислушалась.

— И правда… Не боится… — Прошептала Наташа.

Муська аккуратно вышла из норы, и Наташа снова шепнула:

— Не хромает.

— Угу, — кивнул я с улыбкой.

Лиса, уже осмелевшая, подбежала к банке, стала жадно есть вкусные мясные консервы.

— Какая она стала пухленькая, — сказала Наташа, имея введу раздавшиеся бока лисицы.

С этими словами она тоже присела на сыроватую лесную подстилку, рядышком со мной.

— Она не пухленькая, Наташ.

Девушка удивилась, потом нахмурилась и глянула мне в глаза.

— Хочешь сказать?

— Да. Щенная она. Скоро выведет лисят. Потому мы с парнями ей дневную норму питания и подняли.

— Теперь она точно перезимует, — сказала девушка и придвинулась ближе ко мне, коснулась бедром моего бедра. Прошептала: — Спасибо, Саша.

— Не за что, Наташ, — ответил я и нежно обнял ее за талию.

Наташа прижалась ко мне, словно воробушек. Я почувствовал тепло ее молодого тела.

— Смелый, сильный, — замурлыкала она, — добрый. Животных любишь. Чего мне еще о тебе надо узнать?

— А что ты хочешь? — Тихо спросил я.

— Ну… Например… Ждет ли тебя дома какая-нибудь девушка? А то мало ли…

— Нет. Не ждет.

— Серьезно? — Наташа изобразила удивление, но в глазах ее я увидел счастливое чувство облегчения.

— Серьезно.

— Такой красавец, парень хоть куда. Пограничник… И не ждет?

— Нет.

— Никогда не поверю, — рассмеялась Наташа тихонько.

— Ну… — я хитровато приподнял бровь, — если задуматься, то кое-кто, все же ждет. Вернее, ждал