Когда пуля просвистела надо мной, я пригнулся, пошел гуськом. Стас последовал моему примеру.

— Селихов⁈ — Обернулся Черепанов, держа наготове свой Стечкин.

Мы перебежками вошли в реку. Я почувствовал, как ледяная вода Угры тут же хлынула в сапоги. Как подошвы стали топнуть в мягком песке дна.

Я со Стасом встали рядом с Черепановым и Гамгадце, отправлявшим куда-то в камыш одиночные из своего АК. Практически сразу я почувствовал, как что-то мокрое и мохнатое жмется к моей ноге. Опустил взгляд. Это был Радар. Трясущийся, вымокший по самую макушку пес, терся о мою ногу, беспокойно топтался в воде.

— Напали, сукины дети! — Крикнул Черепанов, потом выглянул из-за камня, дал короткую очередь вслепую.

Ему ответили откуда-то из зарослей камыша, и мы все разом пригнулись, когда вражеские очереди стали выбивать из камней мелкую крошку.

— Нарыва ранили! Он первый попался им под огонь! — Заорал Черепанов. — На той стороне Мартынов залег! Но боится бить вслепую по камышам! Не хочет нас зацепить!

Я переждал очередную краткую очередь противника, выглянул, дал свою из АК и одновременно осмотрел берег.

Нарыв лежал в устье Угры, почти у Пянджа. До него осталось метров десять. Сержант пригибал голову за низеньким, едва в двадцать сантиметров песчаным бережком. По-честному его спасала только темнота и то обстоятельство, что он не обнаружил себя. Возможно, когда духи скосили инструктора огнем, посчитали, что он готов.

— Сука! Непонятно, сколько их там! Если начнут давить, перестреляют нас как воробьев! — Зло выкрикнул Черепанов.

— С заставы подоспеют минут через семь! — Закричал Стас, — продержимся⁈

— Должны, — сказал я. — Должны продержаться. Старшина, граната есть?

Черепанов, хлопнул из Стечкина куда-то на звук вражеского выстрела, обернулся ко мне.

— Есть. Но опасно применять. У меня Ф-1. А между нами с душманьем и ста пятидесяти метров не наберется.

— Но мы же в укрытии! — Возразил Гамгадзе!

— А он? — Кивнул я на Нарыва, — его может посечь.

— Сука! Надо только ждать!

Внезапно с той стороны снова заработал пулемет. Трассера помчались прямиком через Пяндж.

— Мартынов, — выдохнул старшина, — видать, еще подходят…

— Старшина, — сказал я строго, — готовься метать. Остальным — прикрыть меня.

— Чего, мля⁈ — Удивился Черепанов.

— Огонь гранатой по моему сигналу, — сказал я и помчался по реке прямо к Нарыву.

— Чего встали⁈ — Заорал тут же сориентировавшийся Черепанов, — огонь! Прикрыть Селихова!

За моей спиной в унисон заговорили два автомата и Стечкин. Из камыша тут же стали бить душманы. Пули засвистели вокруг. Принялись ложиться чуть мне не под ноги, выбивая из берега песчаные фонтанчики. Некоторые пули со всплесками входили в реку.

Я тут же упал в воду, тело обдало холодом, а бушлат стал тяжелеть. Шапка свалилась с головы и поплыла куда-то вперед. Надеясь на тьму, я залег.

Стрелять в ответ — наиглупейшее, что можно придумать. Сразу обозначу свою позицию.

Потом быстро, как мог, пополз к Нарыву.

Внезапно на берегу поднялся такой гул стрельбы, что все другие звуки будто бы прекратили свое существование. Потом шум слился в одно сплошное громогласное «У-у-у-у-у»

Я подлез к Нарыву. Крикнул:

— Слава! Куда⁈

— Не знаю! Вроде в ногу! Не пойму. Не чувствую!

— Встать можешь⁈

— Я… нет…

— Тогда держись!

Я схватил Нарыва за ворот бушлата, отталкиваясь от дна ногами и загребая сырой песок рукой, полез назад, к решетке.

Пули свистели над головой, Нарыв, помогая идти против течения, тоже загребал руками. С каждым грибком лицо его уходило под воду, и он едва успевал отдышаться, когда всплывал на поверхность.

Пройти надо было метров десять. Внезапно кто-то упал рядом. Я быстро сообразил, что это душманский труп. Поднял голову. С обратной стороны в тыл группы зашли несколько духов. Ребята уже заметили врага, сняли большинство из них, и тела попадали в воду Угры. Однако я успел увидеть, что один из них прыгнул сам, чтобы спастись от огня.

— Сдохни шурави! — Заорал он при этом и обрушился на меня всем телом.

Я только и успел, что отпустить ничего не понимающего Нарыва и перевернуться на спину. Мы с душманом сцепились врукопашную. Он немедленно схватил меня за одежду, стал топить, да так, что я тут же ушел под воду, ударился затылком о мягкое дно.

Стараясь экономить воздух в легких, я зажмурился, вцепился ему в руку. Левой принялся нащупывать штык-нож на поясе.

Под водой все звуки казались приглушенными. Общий гул выстрелов разделился на отдельные очереди. Видимо, интенсивность боя замедлилась.

Душман, черной, расплывчатой фигурой навис надо мной, не разжимал рук, не ослаблял хватки. Он надеялся, что я выдохнусь, и не понимал, что уже находится в ловушке.

Когда он вздрогнул надо мной, я тут же почувствовал, как слабнут его руки. А потом оттолкнул, выбрался из воды и глубоко вздохнул. Правда, пришлось сразу залечь пониже. По берегу открыли огонь, и песок полетел во все стороны.

Душман, с моим штык-ножом в пузе опрокинулся на спину, течение понесло его к Пянджу. Хватая ртом воздух, он несколько мгновений силился встать, чтобы увидеть, действительно ли у него в теле нож.

— Что… что случилось, Селихов? — Отплевываясь от воды, спросил Нарыв, лежащий под берегом.

— Селихов? — Просипел душман на чистейшем русском языке, — ты Селихов?

Внезапно две ракеты, зеленая и красная, поднялись в воздух одна за одной и осветили все: меня, Нарыва, старшину Черепанова со Стастом и Гамгадзе в их укрытии. Осветили лицо уставившегося на меня душмана, в которого я вонзил нож. Видимо, запустила их отколовшаяся часть тревожной группы сержанта Мартынова.

«Прорыв в наш тыл» — вот что означал этот сигнал.

В жутковатой смеси красного и зеленого света я рассмотрел лицо душмана. На нем застыла маска ужаса и удивления. А еще он показался мне странным, совершенно непохожим на остальных. Сказать, действительно ли он был «иным» или же просто это игра свето-тени я не мог.

Тем не менее отвлекаться на него времени не было. Свет выдернул из мрака многочисленные тени врагов, плясавшие на том берегу. Не меньше духов переходили мелкую в этих местах реку прямо вброд.

— Еще подходят! — Заорал Гамгадзе с ужасом.

— Не отвлекаться! Прикрывать наших! — Орал Черепанов, — оттянуть огонь противника на себя!

Краем глаза я увидел, что раненного мной душмана уносит в Пяндж, и кинулся к Нарыву, подлез, схватил за одежду.

— Славик!

— Х-холодно… — протянул он вполголоса. — Спать хочется…

— Ну-ка, смотри на меня, — я вздернул Нарыва, брызнул ему холодной водой в лицо, — не спать!

А после я потащил его обратно, вверх по течению. Теперь это было еще сложнее: после драки с духом я толком не успел продышаться; бушлат намок и, казалось, весил добрый центнер; Нарыв ослаб и уже не мог мне помочь. Он только вяло водил руками в воде.

Тем временем стрелковый бой продолжался. Черепанов с Алейниковым и Гамгадзе уже не могли так обильно заливать врага огнем. Видимо, подходили к концу патроны. А вот духи… Духи явно вооружились гораздо лучше, чем мы. С их стороны стрельба не прекращалась.

Отколовшихся от нас Мартынова с Синицыным я не видел. Не мог даже оценить, на каком расстоянии они засели. Однако, судя по тому, что робкие очереди трассирующих патронов все еще летели на тот берег, они были живы. Отбивались как могли, хоть и сосредоточили огонь на подходящем противнике.

Когда сигнальные ракеты утонули в Пяндже, на Границу снова опустилась тьма. Только частые вспышки выстрелов на какие-то доли секунды разрывали ее то тут, то там.

Я упрямо тянул Нарыва.

— Славик… — вдруг застонал он, — Минин, ты живой?

— Сучий род, — отплевываясь от воды, процедил я, а потом выматерился.

— Сашка! Сашка, чуть-чуть осталось! — Крикнул мне Стас, присоединяя к автомату очередной рожок.