— Зря? — Глянул на меня Стас жалобно, — Саша, я в наряде за всех отвечал. Я должен был твердо руководить нарядом, но растерялся. А что мне было делать? Ты, вон, тверже себя показал, чем я.

— Зря винишь потому, что никому твои самокопания не помогут, Стас, — сказал я несколько строже, — а только навредят. Могут навредить другим, когда ты станешь неуверен во время исполнения боевой задачи. Но в первую очередь навредят тебе самому.

— Тебе-то легко говорить, — недовольно глянул на меня Стас — ты…

Он вдруг осекся.

— Да-да, — улыбнулся я, — Меня уже особисты к себе звали. Дважды. И неизвестно, чего там выдумает этот Сорокин в следующий раз. Он явно закусил удила.

Стас помолчал. Немного подумал и спросил:

— А как ты с этим справляешься? Вот я, как подумаю, что мне будет из-за всего этого, то самого аж в дрожь кидает.

— Душевные силы можно черпать из многого: из того, чего ты уже добился, из мысли о том, чего еще ты можешь достичь. Из понимания, что случиться с людьми, если ты совершишь ошибку, при выполнении своего долга.

Стасик поджал губы. Потом горько хмыкнул.

— Никогда не думал, что услышу такие слова от солдата-первогодки. От «молодого» совсем. Похоже, будет все то, что сегодня случилось, мне уроком. Да только знаешь? Ведь ни смерти этого прокаженного, ни Мишкиного выстрела я никогда в своей жизни не забуду. Всегда буду чувствовать в душе вину за то, что всего не предвидел. За то, что не остановил Мишку.

— Это повод помнить, — согласился я. — Но не для того, чтобы вечно заниматься самобичиваниями. Это повод, чтобы стать лучше. Умней. Профессиональней в нашем деле.

— Если в тюрягу не попаду, — решил Стас, помолчав немного, — пойду на сверхсрочную. Спасибо, Саша.

Промолчав, я только кивнул. Встал и положил Стасу руку на плечо. Потом ушел из красной комнаты, оставив ефрейтора наедине со своими мыслями.*

Когда солнце покатилось к закату, они достигли конца маршрута. Наташа прищурилась, глядя на все сильнее краснеющее солнце.

Да, маршрут был непростым. Девушка устала, а ноги ее сильно гудели. Однако Наташа не жаловалась. Она старалась стойко переносить невзгоды геологоразведовательной работы.

Пусть папа и спрашивал часто, как ей живется в лагерных условиях, и не хочет ли она уехать домой, к маме, девушка всегда отвечала, что все хорошо. Отнекивалась.

Несмотря на опасность здешних мест, несмотря на войну за речкой, этот горный пустынный край чем-то манил ее. Было в нем что-то особенное. Вернее сказать, особенно красивое.

А вот Денис, казалось, все сильнее терял свою мужественную стойкость, которую так яро хотел продемонстрировать Наташе. Стойкость эта постепенно улетучивалась по мере наполнения его рюкзака.

— Уже не могу, — протянул он, немного сгорбившись под весом образцов, — может, чуть-чуть передохнем?

— Сейчас обратно пойдем, — Григорий Петрович отпил из фляжки, — Надо успеть дотемна.

— Давайте передохнем, Григорий Петрович, — взмолился Дениска, — у меня щас ноги отвалиться! Спина гудит так, что сил нет никаких!

— Тебя ж предупреждали, что работа не из легких, — холодно заметил геолог.

— Так я что, за одного себя переживаю? — Удивился Дениска, — вон, гляньте на Наташу. Она тоже устала, да, Наташ?

Наташа решила сжалиться над бедным парнишкой и сказала Григорию Петровичу:

— Может, правда отдохнем немного? Минуток десять? Все равно когда придем, уже темно будет.

Григорий Петрович вздохнул.

— Ну давай. Десять минут. А потом сразу назад.

На своем пути они долго шли каменистыми тропами, миновали небольшой лесок и к концу маршрута оказались у подножья невысокой краснокожей скалы.

Григорий Петрович уселся на широкий и плосковатый на вершинке камень. Закурил. Дениска с трудом стянул с плеч рюкзак, да так, что чуть было не грохнулся на тропу. Рюкзак, упавший на землю, грюкнул камнями.

— Ты мне образцы не повреди, — лениво бросил геолог, на лице которого совершенно не читалось никакой усталости.

— Это ж камни! Чего им сделается? — Обиделся Дениска, усевшись прямо на бровку тропинки.

Потом разнорабочий принялся стягивать ботинок. Вытряхнул его, критически заглянул внутрь.

— Сделается, поверь мне, — затянулся геолог, — а если им сделается, то и тебе тоже.

Дима забурчал что-то и едва заметно сплюнул.

Наташа выбрала себе камень на противоположной от Григория Петровича стороне тропы, уселась на него и помассировала уставшие бедра.

— Воды? — протянул ей Денис свою флягу.

— Спасибо, у меня есть.

Внезапно, где-то со стороны скалы раздался вой шакала. Вся группа притихла.

— Когда днем воют, — поежилась Наташа, чувствуя неприятный слизень беспокойства, лазящий по нутру, — вроде и не страшно. А на закате как-то не по себе.

— Шакал воет, когда идет на охоту, — сказал геолог с умным видом, — но людей они боятся. Если только не собьются в достаточно большую стаю. Но это редкость.

— А если это волки? — Спросил Денис опасливо. Но видя, что Наташа на него смотрит, приосанился, приподнял подбородок, добавил: — ну ниче. Я стрелять умею. У меня по стрельбе разряд!

— Волки нападают тихо, что и не заметишь, — сказал Григорий Петрович, выкидывая бычок, — иной раз утянут с пастбища ишака, а он и не пикнет. А ишаки орут о-го-го. Сложно прослушать.

— Гляньте-ка туда, — сказал Дениска и даже встал на ноги.

Наташа вытянула шею, чтобы посмотреть, куда указывает разнорабочий. Геолог тоже обернулся. Там, под скалой, у небольшого хребта, которым она уходила в землю, стоял шакал.

Крохотное отсюда животное не отрываясь смотрело на них. Потом задрало маленькую голову и взвыло. У Наташи по спине побежали мурашки.

Геолог встал, набрал в грудь побольше воздуха и, спрятав пальцы в бороду, громко свистнул. Шакала тут же и след простыл.

— Пойдемте, — сказал Григорий Петрович, поднимая ружье, пристроенное у камня, — темнеет.

Они направились в обратный путь. Теперь Наташа часто видела шакалов. Сначала по двое, потом по трое возникали они то тут, то там у камней и холмов.

Когда в стаю сбились пять собак, то шакалы тут же осмелели, стали подходить ближе к геологам.

Наташа все сильнее и сильнее нервничала. Видела она, что беспокоится и Григорий Петрович, подгонявший группу, идти быстрее. Он даже переложил из рюкзака Дениса к себе часть камней.

— Давай, народ. Ать-два! — Подбадривал их Григорий Петрович.

Когда солнце закатилось и сумерки загустели, они включили большой пограничный фонарь, что нес при себе геолог. Стали подсвечивать путь.

Время от времени Григорий Петрович окидывал светом тропу слева и справа. Иной раз Наташа видела, как в свете фонаря блестят и тут же исчезают многочисленные звериные глаза.

Шакалов было много. Очень. Она не могла сосчитать сколько, но стая точно была достаточно большой, чтобы…

— Сукины дети, — разозлился наконец Геолог и стянул ружье, когда заметил прямо на тропе, метрах в десяти, нескольких шакалов, — обнаглели в край!

С этими словами он пальнул в воздух так, что эхо выстрела разлетелось по всем горам и скалам. Звери тут же прыснули с тропы в разные стороны.

— Денис, стой, дай патроны себе переложу, — сказал геолог и потопал к Денису.

— У вас же еще есть, — удивился тот, отступив на шаг.

— Один. Мало. Возможно, всю дорогу этих шакалов отпугивать придется.

Наташа плохо видела Денискино лицо в темноте, но по тону голоса поняла, что мальчишка ошарашен и напуган.

— Тут это…

— Что? Патроны давай, — повторил Григорий Петрович.

— Нету патронов, — выдохнул Дениска, — забыл. В лагере оставил и положить в сумку забыл!

— Ну ты, Денис и балбес, — зло проговорил геолог и переломил ружье. Вложил новый патрон. — Как до лагеря дойдем, ты у меня попляшешь… Ой, попляшешь…

— Да я не знаю, как так получилось! — Развел руками Дениска, — мне казалось, я взял!

— Тебе, видать, казалось, что и мозги в голове у тебя присутствуют! Но я вижу, что это вопрос спорный! — Разозлился Григорий Петрович.